Сыновья двух отцов (наглая альтернатива про Рыжую Соню)

[Михаэль фон Барток]

конечно, начинать произведение с конца - дурной тон.
еще худший тон, начинать произведение с предисловия которое объясняет, что зачем и почему происходит, тоже считается дурновкусием.
но я совершу разом оба греха против хорошего вкуса.
и так.
хотя перед читателем выкладывается фактическое завершение покамест незаконченного эпоса "Киммерийский аркан", оно же потянет и на самостоятельное произведение.
чтобы понять, что к чему, надо только быть в курсе о том, что есть такие степные киммерийцы, дело происходит лет так через 600-700 после эпохи Конана, в хайборийское "Великое Переселение народов".
говоря яснее, события развиваются в мире "Киммерийского аркана" "Владык бескрайних горизонтов" и "Конана, сына Карраса".
ну, прикипел я душой к этому творению ума своего.
Соня появилась в моем мире ВНЕЗАПНО, а почему бы и нет?
альтернатива, конечно, но чему? Соне из Рогатино, чтоли? никак нет.
значит комиксовой "амазонке в кольчужном лифчике", семидесятых годов изобретения? наверное, именно ей.
меня уже попрекали, что у меня все слишком уж "исторично-реалистично", возможно и есть такой грех.
почему бы не предположить, что моя версия это "историческая правда", на которую потом уже напластовались красивые мифы, легенды и волшебные сказки?
хе-хе.

Последний казак Запорожки.
Там, где мелеющая год от года Запорожка впадала в отступающее море, на берегу небольшого лимана, который даже названия не имел, жил старый казак Тимиш.
На самом деле Тимиш не был глубоким стариком. Ему не было еще шестидесяти лет. Это был рослый, широкий в груди и плечах мужчина, чьи темно-рыжие волосы лишь наполовину посеребрила седина.
Бурная жизнь казака, которую он вел в молодости, оставила на нем много заметных следов. Лицо было наискось пересечено рубцом, нанесенным некогда гирканской саблей. На левой руке не хватало мизинца и безымянного пальца. Левую ногу Тимиш чуть волочил. Все прочие шрамы скрывала одежда, но, наверное, было их немало, потому что Тимиш то и дело хриплым ворчливым голосом сетовал на боли, которые его одолевали.
Все же, как ни докучали ему былые раны, в настоящем смысле слова калекой Тимиш не был. Сила в его больших руках таилась огромная. Однажды на торжище какой-то молодой воин из числа дружинников Чагра-ягу принялся смеяться над согнутым, тяжело тащившим свою поклажу казаком.
Тимиш бросил наземь четыре пуда зерна, которые нес, подошел к весельчаку и ударил кулаком в ухо. Смешливый гирканец три дня пролежал без сознания. И хотя он позже пришел в себя, еще долгие годы мучили его головные боли, темнота в глазах и шум в ушах. За увечье, причиненное воину, с Тимиша должны были всю шкуру снять плетьми. Но на Чагра-ягу тоже нашел смешливый час. Он рассудил, что если воин не в силах совладать со старым казаком, то честь его ничего не стоит.
Тимиш был последним из древнего казачьего рода, кто не покинул родные места.
Прошло уже несколько лет с того дня, как казаки вняли призыву киммерийского Карраса-кагана и отправились на войну. С собой они увлекли и семьи. Казачий край давно приходил в упадок, и воинственное племя решило поискать новую родину. С собой они взяли лишь память о прежних местах, да свое гордое имя.
Но земля редко стоит совершенно пустой. Откуда-то из дальней Степи пришло племя гирканцев, из тех, кто брил бороды, носил длинные волосы и поклонялся Небу. Они стали править Запорожкой, обложили данью народы землепашцев и рыбаков, которые раньше подчинялись казакам, и продолжили кочевать по степи.
Тимиш поселился у лимана четверть века назад. Тогда казачья держава еще стояла во цвете славы, имена ее гетманов наводили ужас на любых врагов. Будучи данниками киммерийского каганата, казаки платили очень легкую для них дань лошадьми, зерном и воинской службой.
Тимиш был совсем молод, но все свои увечья уже успел получить. Воинской славы он больше не хотел, а мечтал о мирной и благополучной жизни. Он приехал с молодой женой, редкостной красоты женщиной, светловолосой и тонкой. Казак привез откуда-то с Севера. Должно быть, Тимиш когда-то просто захватил красавицу в плен. Его тогда вела похоть, а женщина смирилась со своим положением.
Но со временем они с женой по-настоящему полюбили друг друга. Тимиш всем объявил, что Айна –жена ему, а не рабыня, не наложница, что у нее есть все права на имущество, которое они наживут, и что если он умрет прежде, хозяйкой останется Айна.
Они построили дом, вырыли колодец, распахали поле и засеяли его пшеницей. Со временем у казака появились и работники, не меньше полудюжины. Он разбогател и мог уже не работать столько, а сидеть в саду возле небольшого грушевого дерева. В мыслях своих Тимиш видел себя старым, богатым и окруженным многочисленными чадами и домочадцами, в тени выросшего дерева. С теми мыслями он и сажал грушу.
Богатство, в самом деле, шло к нему, но долгие годы брак оставался бесплоден. Наконец, Айна забеременела и в положенный срок родила здоровую девочку, но сама истекла кровью.
Тимиш горько запил.
Сам хозяин безобразно пьяный бродил по округе и рубил саблей кусты и землю, проклиная всех памятных ему богов, но работники не дали погибнуть дочери Тимиша и Айны. Ребенка помыли, завернули в чистую тряпицу, и тут же отвезли в селение, где нашлась молодая женщина, тоже родившая с месяц назад. Она и взялась выкормить малышку.
Когда Тимиш отрезвел, он щедро одарил и работника, который спас девочку, и кормилицу. Но после смерти жены дела его пришли в упадок. Он не пил больше запоем, но будто опустил руки. Хозяйство стало беднеть, работники разошлись за исключением одного старика из речного народа, который стал при Тимише сразу и слугой и товарищем, и поверенным во всех делах. Благодаря его заботам, Тимиш не впал в совершенное ничтожество, а жил, сдавая в наем землю, быков, лошадей и прочее.
Сам Тимиш, равнодушный ко всему, то сидел под своим грушевым деревцем, которое от плохого ухода начало засыхать, то взяв коня и лук со стрелами уезжал в степь, как будто на охоту. Но порой за три дня не добывал он ни единой птицы, ни одного зайца. Говорили впрочем, что стреляет он по-прежнему метко, но только целится в безделицы вроде веток на деревьях или подхваченных ветром листьев.
Прошло пять лет, умерла женщина, что выкормила дочь Тимиша, и ее муж привез воспитанницу обратно к отцу.
До того Тимиш всячески избегал видеться с дочерью, даже подарки передавал через своего старого слугу.
Но когда он увидел дочь, в его сердце будто растаял лед.
К Тимишу вернулась радость жизни.
Дочь, которую назвали Соней, была копией своей матери, за одним исключением – волосы ее были рыжими, как у отца. Нет, не в точности как у отца, а ярче. Рыжина самого Тимиша отливала бурым, а голова Сони горела огнем.
Тимиш полюбил дочь, баловал ее, позволял всё, что не позволил бы ни один разумный и строгий родитель.
Тимиш опять начал заниматься делами, и успех вернулся к нему. Он снова стал богат, и если теперь его подолгу не было дома, то это из-за деловых поездок по округе.
Соня росла здоровой, сильной, смелой и веселой. Ее отличало неуемное жизнелюбие и любопытство. Отец потакал всем капризам дочери и потому, когда в десять лет она захотела научиться стрелять из лука, он не отправил ее на кухню чистить котлы, а подарил ей лук. Когда Соня захотела саблю, Тимиш купил ей легкую кривую саблю иранистанской работы.
Должно быть, израненный воин не относился всерьез к словам дочери о том, что она хочет стать великой, прославленной в веках воительницей, считая их детскими причудами. Но Соня была уже совсем не ребенком. К шестнадцати годам она превратилась в высокую, статную красавицу, приковывавшую к себе мужские взгляды. Пришла пора подыскивать ей мужа.
Потом Соня исчезла.
Говорили разное, но сошлись на том, что сбежала, чтобы присоединиться к воинскому сестринству.
«Дочери Морриги» не приняли бы ее, потому что в Соне не было ни капли киммерийской крови.
«Сестры копья» убили бы ее сразу, потому что массаги ненавидели всех казаков.
Значит, Соня ушла к «Скачущим с ветрами». Скорее банда, чем воинский отряд, сброд из самых разных племен. Полторы сотни отчаянных, озлобленных на весь мир женщин, выбравших в жизни путь меча и лука.
Тимиш продолжал работать и богатеть, но на лицо его вернулось угрюмое выражение. В то же время умер его единственный товарищ, верный слуга-речник.
Тимиш и сам старелся, взгляд его на мир становился все угрюмее.
Странная получилась жизнь – думал он, сидя под уже разросшимся деревом. Юность он провел в набегах и битвах, молодость в трудах и скорби. Лишь несколько лет счастья, да и то казалось каким-то тусклым, словно небо на родине Айны… вот впереди уже старость, а он так ничего и не понял в жизни, и не знает, зачем пришел на этот свет, какой след в нем оставит.
Мысли были печальные, но в них не было отчаянья. В осень жизни они приходят ко многим.
Казаки ушли. Тимиша конечно, звали с собой. Он был еще не настолько стар, чтобы падать с седла. Наверное, поход он бы вынес. Погибнуть в бою, упасть со спины коня, срезанным стрелой или пронзенным копьем, захлебнуться кровью в последнем злобном крике, попытаться достать саблей до того, кто ранил тебя…
Он чуть не собрался в этот поход, который для него точно стал бы последним.
И все же Тимиш решил остаться.
Уходя, казаки говорили, что он обрекает себя на гибель, что придут гирканцы или какие-то вовсе неведомые племена, захватят его дом, вытопчут посевы, отберут скот, а самого Тимиша убьют, или обратят в рабство.
Но он остался.
Тимиш сам не знал зачем, не знал, что остановило его. Не страх и даже не привязанность к родному дому. Он будто чего-то ждал. Знал, что боги приготовили для него какую-то особую миссию, которую он сможет выполнить, только если останется в доме на берегу лимана.
С Севера доносились грозные вести о великом походе на страну вентов, о небывалом разрушении, которое несла с собой собранная Каррасом исполинская Орда. А на берегах Запорожки царил мир.
Потом, через год, в самом деле, пришли безбородые гирканцы, но они повели себя мирно. Тимиш знал почему – кочевникам нужны будут хлеб, дерево, металлы, сушеные фрукты и прочее, что могут дать землепашцы, живущие в речных долинах. И потому они лишь обложили селения данью. Конечно, где-то сожгли несколько домов, поубивали пробовавших сопротивляться мужчин, увезли с собой визжащих женщин, и тем все кончилось.
Быть может, никакой иной судьбы боги для меня и не приберегли, и я сам обманул себя. И судьба моя - встретить старость и смерть там, где стареют и умирают даже реки и моря.
Запорожка мелела, и море Вилайет тоже уходило, но Тимиш видел, что на его век воды хватит. Быть может через сто лет всюду будет лишь засушливая степь, еще через сто лет там, где сейчас плещутся морские волны, вырастет болотная трава и камыш, а через тысячу лет пустыня захватит весь мир.
Но ему столько не прожить, ему этого не увидеть.

Добавлено через 14 минут
Сыновья двух отцов.
Осенним вечером Тимиш вернулся с охоты. В тот день он добыл трех уток и уже видел их запеченными в углях. Он прикажет открыть бутылку хорошего вина. Дни стояли еще теплые, но ночи уже становились прохладными. Старые раны начинало ломить. Обычно помогал огонь очага и горячее вино.
Он вошел во внутренний дворик, и хотя ничто как будто не изменилось в доме, уже знал, что увидит. Должно быть, правду ему подсказало сердце.
Соня сидела под грушевым деревом.
- А оно подросло. – сказала молодая женщина.
Эта Соня походила на ту, которая ушла из дома пять лет назад. Те же рыжие волосы, буйные и непокорные, те же горящие глаза. И так же красива. Но теперь красота ее стала злой и угрюмой. Она стала выше, сильнее, руки и плечи бугрились сильными мышцами. Но, несмотря на воинскую стать, ничего мужеподобного в ней не было.
Перед Тимишем стояла богиня-воительница из старинных песен, а не вздорная задиристая девчонка. Кожа ее потемнела и обветрела на солнце. Лицо было как будто невредимо и зубы целы, но большой рваный шрам шел от середины лба к виску.
На ней была кольчуга, впрочем, без рукавов и слишком уж короткая, чтобы служить по-настоящему верным доспехом. Наверное снята с совсем низкорослого противника. На колени Соня положила длинный и тяжелый меч с прямым клинком и рукоятью, формой напоминавшей кубок. Киммерийская сталь, и не сталь степных киммирай, а привезенная из-за моря. Такой меч стоил, как несколько лошадей.
И еще эта богиня войны была беременна. Большой тяжелый живот говорил, что она уже на сносях, ребенок должен появиться в любой момент.
- Ты хоть знаешь, кто его отец? – почему-то спросил Тимиш.
- Ну, один из двоих – точно его отец! – усмехнулась Соня. Потом неожиданно всхлипнула, потерла кулаком глаз.
- Ох, дочка. – Тимиш, скрипнув зубами от боли в плохо сросшемся, раздробленном треть века назад колене, опустился рядом с Соней, обнял ее за плечи. И оба заплакали чистыми светлыми слезами радости.
Потом, уже отерев лица, принялись готовить на ужин уток.
Через два дня Соня родила близнецов-мальчиков, совершенно здоровых, но очень не похожих друг на друга. Говорят, что все младенцы одинаковы, но этих спутал бы только слепец. Один был черноволос, второй – буровато рыж.
Тимиш, который пропустил младенчество дочери, не мог нарадоваться на внуков. За всеми хлопотами и из-за радости, наполнявшей его сердце, старый казак даже забыл вернуться к разговору о том, кто же отец этих детей.
Но вопрос вообще не показался ему важным, раз уж сама Соня к нему не возвращалась. Должно быть, какой-то товарищ по походам. Наверное, уже погибший.
Соня много рассказывала про большую войну на Севере.
Это, в самом деле, было великое событие, сравнимое лишь с потрясением вселенной, которую много лет назад, в дни детства отца Тимиша, вызвал поход Тогака на Запад.
Весной стали приходить и другие вести с Севера.
Один за другим возвращались гирканские отряды, которые везли полные седельные сумы и телеги богатой добычи. Они рассказывали о смерти Карраса, о расколе в стане киммирай, о распаде Великой Орды, о грозном безумии нового кагана – Дагдамма.
Все сходились на том, что казаки остались верны Адару, и потому на них обрушился гнев Дагдамма.
Когда близнецам исполнилось полгода, мать наконец-то решила дать им имена. До этого они были просто Рыжий и Черный. Близнецы росли, но разница между ними не сглаживалась. Рыжий не потемнел, а Черный не посветлел, как это нередко бывает с младенцами. Глаза у обоих были голубые-голубые.
Черноволосого нарекли Конаном, в честь древнего героя, первопредка всех киммирай Степи и стран, что лежали к Западу от Вилайета.
Рыжего назвали Тогаком – как гирканского хана, некогда сдвинувшего мир с места.
Имена были звучные, грозные, в самих их звуках звенели мечи и пели стрелы.
Тимиш понял, о какой судьбе для сыновей мечтает его дочь, которую странствия и войны вовсе не смирили, а лишь закалили.
Близнецам должен был исполниться год, когда со стороны гирканских кочевий прискакал на взмыленном, почти загнанном коне окровавленный всадник.
Он выкрикнул лишь одно слово «киммирай!» и упал с седла.
Тимиш и Соня отнесли его в дом, привели в чувство, напоили. Тимиш немного знал этого молодого гирканца, Тагыза. Тот служил в ближней страже грозного Чагра-ягу, но к Тимишу всегда обращался с почтением. Он никогда не присваивал часть собранной дани, не требовал отдельной доли для себя.
Раненый поведал, что с севера пришел сильный отряд киммирай, рассеял три куреня, что самого Чагра-ягу, его родичей и других знатных гирканцев вождь киммирай приказал разорвать конями, а простых людей без счета порубили мечами и перекололи копьями.
- Он искал тебя, Тимиш-ага. – окровавленным ртом произнес воин, и потерял сознание вновь. – Большой киммирай искал тебя.
Услышав это, Соня побледнела и до крови прикусила губу.
- Как его звали, этого киммирая? – спросила она, тряся раненого за плечо, но тот не приходил в себя.
Тимиш и Соня собрали своих людей, десяток работников, и велели им уходить вместе со стадами за реку. Сами они собирались, вместе с детьми, искать спасения в густых, непролазных зарослях кустов и низкорослых деревьях, которые тянулись по берегам лимана. В осыпающемся там и здесь высоком береге должны таиться укрытия, в которых их не найти, иначе как с охотничьими собаками.
Но все эти приготовления не понадобились.
Земля задрожала под конскими копытами, и полсотни пропыленных всадников один за другим появились из-за полого холма.
Соня принесла оружие – свой киммерийский меч и старую саблю отца, что висела на стене. Так они и встали – двое, женщина и старик против отряда, который мог бы смести втрое большее воинство.
Всадники приближались.
Высокие, прокаленные степным солнцем, узколицые, в доспехах из кожи и бронзы. С упряжи коней, со щитов и шлемов у многих воинов свисали пучки высохших и свежих скальпов. Это были киммирай – владыки Степи.
Тот, что ехал впереди, был огромным как скала, а конь под ним больше походил не на коня, а на странного длинноного буйвола.
На нем был шлем с уродливой личиной, которую он приподнял, как только разглядел Соню.
За прошедшие с их разлуки дни Дагдамм расстался с молодостью.
Позапрошлым летом это был еще юнец, могучий сложением, но порывистый и не знающий, чего ему хотеть и ждать от даров судьбы.
Сейчас перед Соней был великий каган Степи, повелитель любой жизни и смерти к Востоку от Вилайета и до Гиблых Песков. И теперь он очень походил на своего отца.
- Я Дагдамм. – сказал гигант. – Дагдамм, сын Карраса. На колени.
Но отец с дочерью остались стоять. Они не размахивали оружием, понимая, что такая бравада сделает их смешными.
- Мы не твои люди. – ответил Тимиш. Потом с сухим смешком добавил. – Да и колени мои уже не те, что прежде.
- Зато у твоей дочери колени сгибаются как надо. Особенно когда она поворачивается задом. – хохотнул Дагдамм. От смеха он помолодел и перестал казаться сказочным чудовищем. Но огонь полыхавший в глазах говорил, что ярость легко может сменить веселость.
- Я становлюсь на колени перед кем хочу. – дерзко ответила Соня. – Перед тобой больше не встану.
Веселости Дагдамма не было предела. Его хохота казалось, даже боевые кони испугались.
- Ладно. – сказал он, резко прекратив смеяться. – Я мог бы приказать перерезать вам подколенные жилы, но зачем мне это? Соня, ты знаешь, зачем я пришел. Отдай мне то, что по закону принадлежит мне.
Воцарилась тишина. Потом молодая женщина яростно выдохнула.
- Нет!
- Да. – не обратил внимание на нее Дагдамм. – По законам, заповеданным мне отцом и дедом, я должен обречь тебя на смерть под копытами табуна. Я должен так сделать во имя памяти моего отца.
- Я не убивала твоего отца! – яростно выкрикнула Соня. – Я не убивала Карраса!
- Пусть так. Но ты виновна в его гибели, ты рыжая ведьма.
- Я не убивала твоего отца! – повторила Соня. – Я любила его!
Последние слова были неожиданными для нее самой. Стоя под нацеленными на нее киммерийскими копьями, она впервые сказала это, быть может даже самой себе.
- Я это знаю. – спокойно сказал Дагдамм. – Я должен бы казнить тебя, но я не хочу этого. Думаю, отец простит мне это нарушение закона. Соня, отдай мне моего сына!
- Может быть, он и не твой сын! – в отчаянии выкрикнула Соня.
- В таком случае он мой брат. Отдай мне моего брата. Сын киммерийского кагана должен расти среди киммирай. Отдай мне моего сына и живи. Иначе я убью тебя и твоего отца, а сына все равно возьму.
Дагдамм уверенно требовал сына, видимо выпытал у кого-то из несчастных гирканцев, что дочь старого казака родина именно сына, а не дочь, и что ребенок жив. Но про близнецов ему не рассказали. Наверное, слух дошел до Дагдамма через третьи или пятые уста.
- Нет. – повторила Соня. Кажется, она собиралась драться одна против полусотни конных киммирай.
Дагдамм поднял правую руку. В воздух взвилось несколько арканов.
Соня перерубила один, и второй, и третий.
Тимиш перерубил один аркан, уклонился от второго, третий же захлестнул его шею. Всадник ударил коня в бока и тот рванулся в сторону, волоча за собой старого казака.
Две стрелы вонзились в землю у ног Сони и задрожали, такова была сила удара.
Лучники не стремились попасть в нее, но ясно было, что больше предупредительных выстрелов не будет.
Киммирай даже не спешивались. Тот, который накинул петлю на шею Тимиша, наклонился, еще на раз обернув веревку вокруг шеи начавшего приходить в себя старика. И снова проволочил его за собой несколько шагов.
Воин отстегнул от седла топор, подбросил в воздух, поймал за рукоять, перевернул оружие обухом вниз и поднес к лысеющей макушке Тимиша. Тот прохрипел что-то, но киммирай лишь улыбнулся.
- У тебя нет выбора, Соня. Если ты не отдашь мне сына, я прикажу Эгану проломить твоему отцу голову. Если ты кинешься на нас, размахивая этим чудесным клинком, тебя застрелят. Отдай мне сына, Соня!
Опустив голову, Соня ушла в дом и вернулась, неся на руках близнецов. Глазами она метала яростные молнии, но Дагдамм был прав – у нее не было ни малейших шансов даже на бегство. Все ее существо восставало против покорности, но у Дагдамма был Тимиш. Смерть отца она себе не простит никогда.
- Наше семя крепко! – воскликнул Дагдамм и от восторга ударил себя ладонями по бедрам. – Сразу двое!
Воины одобрительно засмеялись.
- Что ж, ведьма с Запорожки. Слушай волю Дагдамма. Я просил сына, а не двоих. Великий каган двух слов не говорит.
Воины дружно загудели «великий каган двух слов не говорит». Старая формула, оставленная еще великим Конаном, первым каганом Степи.
- Отдай мне одного, женщина. – Дагдамм протянул руку.
- Я не могу выбрать. Ни одна мать этого не смогла бы. – Соня не говорила, шептала. Глаза ее были в слезах.
- Не плачь, женщина. Ты отдаешь ребенка отцу, а не демону-мангасу. Я выращу его сильным и научу всему, что знаю сам. Когда-нибудь я передам ему трон. Твой сын станет следующим великим каганом. Это честь, а не наказание, отдать сына на воспитание мне. А у тебя останется второй. Отдай мне одного.
- Я не в силах выбрать. – сквозь слезы сказала Соня.
- Тогда я возьму рыжего. Отдай мне рыжего.
Соня на ослабших ногах подошла к стремени великого кагана, опустила на землю Конана, который тут же сердито заплакал, и протянула Дагдамму Тогака.
Гигант довольно ловко ухватил крошечного человечка. В глазах его мелькнуло какое-то теплое чувство. В самом деле, он отец Тогака. Или его брат. Но он не должен причинить малышу никакого вреда.
Дагдамм устроил малыша на своей согнутой руке. Тот не плакал, а с интересом смотрел в склоненное над ним смуглое лицо. Протянул ручонку и ухватил кагана за прядь волос. Дагдамм улыбнулся. В этот миг он показался красивым и вовсе не страшным. Не верилось, что этот человек обрек на гибель многие тысячи людей.
- Как его имя?
- Тогак.
- Славное имя, гордое имя. А второго как зовут?
- Конан.
- Да, тоже гордое имя. Что ж, Рыжая Соня с Запорожки.- получив, что ему нужно, киммерийский властитель как будто смягчился и говорил теперь без грозного нажима в голосе. – вырасти Конана достойным этого имени. Я не питаю к тебе ненависти, но половина Орды считает, что ты убила моего отца. И я не могу взять тебя с собой. В Орде и так раскол, и твое появление и вовсе разрушит всё. Прощай, Рыжая Соня. Я ухожу на Восток, потому что моя судьба там, где рождается Солнце. Так сказала Айрис, когда висела на дереве.
Дагдамм поднял руку, приказывая своим воинам разворачиваться. Тронул поводья, чтобы повернуться самому.
- Не бросай его в волчью яму! – воскликнула Соня.
- Зачем мне бросать своего сына в волчью яму? – искренне удивился каган.
- Но ведь вы так делаете! Вы, киммирай, бросаете детей в волчью яму с одним ножом, чтобы они в борьбе с волками доказали свое право на жизнь, свою силу! Это всем известно, так говорят.
- Кто говорит? Венты?
- Да и венты тоже.
- Нет. – покачал головой Дагдамм. – Такого мы не делаем. У нас есть испытания на мужество, но детей в волчью яму мы не бросаем. Иначе в Степи уже не осталось бы волков. – с усмешкой добавил он, и тронул коня.
Через несколько минут весь отряд исчез за холмом. И все осталось, как было, только Тогака не стало, будто его унес черный вихрь.
Соня рыдала. Маленький Конан вопил во всю мощь своих легких. С трудом поднявшись, Тимиш проковылял по двору, поднял внука, и понес его в дом, где сунул в рот малыша вяленую сливу. Тот с аппетитом зачмокал.
Тимиш долго не подходил к дочери. У него не было нужных слов. Он многое хотел сказать, но все получалась какая-то глупость. Что скажешь женщине, убитой горем? Что в шатре великого владыки Степи Тогаку будет лучше, чем в его скромном доме? Что Дагдамм поступил милосердно, оставив ей Конана?
Тимиш промолчал.
Проснувшись утром старик увидел, что Сони нет.
Она снова покинула отчий дом, в этот раз, скорее всего – навсегда.
С собой она взяла только ту короткую кольчугу и киммерийский меч.
Но старый казак не погрузился в печаль.
У него был внук, маленький Конан, кровь от крови киммерийских каганов и сын его любимой дочери. Он не может умереть или сдаться старости прежде, чем Конан заслужит право носить длинный меч.
Это и есть его предназначение – воспитать внука, наследника великого рода.
Пока малыш спал, Соня накормила сына в последний раз.
Кряхтя от боли, что мучила плохо сросшееся колено, Тимиш пошел к загону для скота – доить козу.
Шли годы.
Тимиш старел все сильнее, но оставался крепок и сохранял здравый рассудок.
А Конан рос. К пятнадцати годам это был высокий и сильный даже для взрослого, парень, на тяжелом подбородке которого начал пробиваться пока еще очень мягкий пушок.
Волосы его были черны, как крыло ворона, а глаза – голубые как небо. Он был красив, но то была грозная красота надвигающейся бури.
Дед все рассказал ему об его происхождении.
Тимиш знал, что кровь так или иначе возьмет своё, и потому стал учить внука держать в руках меч едва ли не в день, когда тот сделал первый шаг без опоры. В этом ему помогал гирканец Тагыз, тот самый, что принес дурные вести. Он остался в доме Тимиша и стал его правой рукой.
В двенадцать Конан принес деду тушу матерого волка, которого убил коротким копьем.
Он не питал никакой тяги к труду на земле, но с удовольствием занимался лошадьми, с которыми легко находил общий язык, будто читая их мысли.
Благодаря его трудам, старик стал действительно богатым человеком.
Тимиш знал, что Конан не сделается заводчиком лошадей, что рано или поздно судьба позовет его.
Но Тимиш не знал, как за бескрайними голубыми степями Гиркании, за раскаленными красными песками Гиблых Земель растет его второй внук, рыжий Тогак.
Дагдамм завоевал северный Кхитай, и двинул свои армии дальше на Юг.
Он перешел великие реки, он разрушил древнюю столицу Кхитая, он сверг идолы старых богов, чтобы поставить на руинах свое изваяние.
Потом, когда идущие от непроходимых лесов и топких болот болезни стали косить людей и лошадей, каган повернул на Север, где зеленела бескрайняя равнина, восточная часть Великой Степи. Оттуда он правил железной рукой, наводя ужас на своих врагов.
Кхитай щедро платил, чтобы избежать новых нашествий. Дагдамм одел свое воинство в лучшие доспехи, и даже простые воины кутались теперь в шелка.
Он пошел со стотысячной армией на Вендию, разграбил ее северные пределы, взял огромный выкуп, и опять отошел в Степь.
Он сидел на золотом троне, который отнял у кхитайского императора, и его почитали как бога.
Так сбылось предсказанное Айрис.
Тогак рос, глядя на своего отца, великого человека, грозного правителя, непобедимого полководца, императора всего Востока.
Тогак, сильный и храбрый, как его брат, но веселый нравом и на редкость неказистый лицом, не знал той суровой жизни, которую вел Конан. Но и он уже в тринадцать лет пускал стрелы во врага, и стрелы врага летели в него. Дагдамм хотел, чтобы сын стал достойным его славы. Даже если Тогак его брат – это все равно. У него было две дюжины сыновей, но Тогак был первенцем, старшим, трон останется ему.
Братья росли, не зная друг о друге.
Но рассказчик этой истории ведает, что в один вечер, когда Солнце садилось на западе, рыжеволосый Тогак со своими друзьями охотился на равнинах. В какой-то миг он остановился, взирая на величественный закат, и спросил, не обращаясь ни к кому конкретно.
- Друзья мои, как вы думаете, что там, на Западе? Наши отцы пришли оттуда, но мы почти ничего не знаем о землях за Гиблыми Песками.
И друзья веселого Тогака что-то загалдели, будто стая потревоженных птиц.
На Западе было утро, Солнце вырастало над Вилайетом.
Всегда просыпавшийся рано, Конан гнал небольшой табун на водопой выше по течению Запорожки. Он смотрел на восход, и одна мысль почему-то захватила его.
- Что там, на Востоке? – спросил он вслух, потому что как многие одинокие люди часто разговаривал сам с собой.
Ему не ответил никто, но Конан знал, что вопрос этот так и будет звучать в его голове, пока он точно не узнает ответ.
Тогак оборвал шум своих друзей.
- Когда-нибудь я узнаю это. – сказал широкоплечий рыжий царевич.
- О, когда-нибудь я узнаю это. – вторил ему на другом крае мира черноволосый пастух.
Конец.

[Зогар Саг]

Ну, я в принципе тебе уже все сказал, что думаю по поводу

[Михаэль фон Барток]

но ты ведь обратил внимание, я произвел некоторые изменения!

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Михаэль фон Барток но ты ведь обратил внимание, я произвел некоторые изменения!

Да. Но все равно, общее впечатление это изменить не может

[серг]

Я так понял это было продолжение предыдущего...

[Михаэль фон Барток]

Цитата: Автор: серг Я так понял это было продолжение предыдущего...

да, я на цельный цикл замахнулся.
фактически написан только первый из трех романов, как и полагается таким мегаломанским планам.

[Птоломей1973]

Это отрывок?

Добавлено через 13 минут
Любопытно посмотреть полностью