Конкурс - Девичья кровь с жабьим молоком

[Lex Z]

Девичья кровь с жабьим молоком

— Получай тварь!!!
Девять хвостов кожаной плетки со свистом рассекли воздух, проложив новые красные полосы на нежной коже. Раздался жалобный стон и растрепанная голова бессильно упала на превращенную в кровавое месиво грудь.
Все в этом зале, казалось, было пропитано страданием, болью и извращенной похотью. Мерцающее пламя свечей выхватывало на стенах картины и фрески, с необычайной точностью передающие мельчайшие подробности самых отвратительных пыток и наказаний, нередко – с сексуальным оттенком. Пол был залит кровью, удушливый смрадный запах давил отовсюду.
В центре этой юдоли боли и крови находилась подвешенная к потолку юная девушка. Тонкие запястья сковывала длинная цепь, уходившая под потолок, вытянутые ступни едва касались каменных плит. На полу на равном расстоянии друг от друга возвышались массивные треноги, увенчанные замысловатыми подсвечниками. Некоторые из свечей располагались так близко к девушке, что обжигали ей кожу, но жертва была настолько измучена, что даже не пыталась отодвинуться. Белую кожу покрывали бесчисленные рубцы, порезы и ожоги, кровь алыми ручейками стекала по животу и бедрам несчастной. Некогда роскошные русые волосы слиплись от крови, голубые глаза смотрели тупо и бессмысленно, словно у ведомой на бойню скотины.
Напротив истязаемой стояло массивное кресло, в котором восседала высокая женщина, вертящая в руках плеть. Она была немолода, но все еще красива – стройная, но с соблазнительными округлыми формами, угадывающимися под ночной рубашкой из черного шелка. Роскошные волосы отливали бледным золотом, но проглядывавшие то тут то там предательские черные пряди, выдавали знакомство женщины с итальянской модой на мытье головы в смеси пепла и отвара из фенхеля и ромашки. Черты лица женщины были прелестны — нежная, чуть смугловатая кожа, умащиваемая настоями из трав, разглаживающими морщины; изящный с небольшой горбинкой нос и большие черные глаза. Однако все портило выражение этих глаз — жестокое, хищное, как у рыси или волчицы. Алые губы кривились в недовольной гримасе – жестокой мучительнице явно не нравилось, что ее жертва уже не кричит, а издавает лишь жалобные стоны.
Женщина раздраженно швырнула плетку на высокий стол из черного дерева, где лежали щипцы, клещи, тонкие длинные спицы, кнуты, длинные ножи и стилеты. Рядом стояла небольшая жаровня с раскаленными углями, на которых наливались алым несколько железных прутьев. Небрежным движением женщина подняла со стола кнут – длинный, черный, с острыми шипами загнутыми словно рыболовные крючки. С неженской силой она раскрутила кнут и вновь хлестнула измученное тело, метясь так, чтобы задеть одновременно груди и чресла жертвы.
Острые крючья глубоко вонзились в нежную плоть, и истязательница рванула кнут на себя вырывая куски мяса из изувеченного тела. Тело девушки выгнулось дугой и с ее уст сорвался истошный крик. Потоки крови вновь потекли по ногам и животу, капая на пол. Глаза женщины в кресле полыхнули огнем безумия, язык похотливо облизнул губы. Вновь хлестнул ужасный кнут, увеча беззащитную девушку, вновь и вновь жалобные крики срывались с ее губ, еще больше распаляя жестокую мучительницу. Ее свободная рука устремилась вниз, задирая подол рубахи и проникая меж бедер. Сладострастные стоны срывались с губ безжалостной садистки, распаленной видом истерзанного девичьего тела.
Скрипнула дверь и в комнату вошла высокая женщина лет пятидесяти, в простой крестьянской одежде и надвинутом на глаза шерстяном колпаке. В руках она держала большое ведро, которое она поставила рядом с девушкой. Сняв с жаровни раскаленный прут она с зловещей улыбкой подошла к истязаемой. Сидевшая в кресле женщина даже не посмотрела в сторону вошедшей, исступленно лаская себя. Подойдя ближе, служанка прижала раскаленный прут к промежности несчастной жертвы. Истошный крик разорвал воздух, в воздухе разлился омерзительный запах паленого мяса. Сидевшая в кресле женщина издала протяжный стон и обмякла.
— Эта тварь жива, Илона? — томно спросила светловолосая красавица, облизывая липкие пальцы. Могучая женщина склонилась в подобострастном поклоне:
— Да, госпожа Батори.
— Отлично – лицо изуверки озарилось улыбкой – а моя купальня?
— Почти готова, графиня, — вновь кивнула Йо Илона, одна из самых верных наперсниц графини Эржебет,— осталась совсем малость.
Она вопросительно посмотрела на аристократку и та снисходительно кивнула. Служанка подошла к жертве и начала отцеплять ее от пут. Когда славянка рухнула на пол, Илона ухватила со стола большой нож и, задрав за волосы девушку, полоснула ее по горлу. Кровь хлынула в ведро, которое Илона проворно подставила под струю. Когда поток алой влаги иссяк, Илона взяла ведро и двинулась к двери. Графиня тем временем лениво развалилась на кресле, рассеяно лаская себя.
— Скажи Дорко, — лениво произнесла она в спину служанке, – чтобы начала подбирать новых тварей. И позови Фицко— пусть уберет эту падаль.
-Как скажите, госпожа – почтительно сказала Илона, уже выходя за дверь. Из соседней комнаты послышался плеск выливаемой жидкости. Графиня какое-то время расслаблено полулежала в кресле, потом, вздохнув, встала, выходя вслед за Илоной.
За дверью обнаружилась другая комната, поменьше, где главной частью интерьера была большая фаянсовая ванна до краев наполненная кровью. Графиня разделась, поворачиваясь перед большим зеркалом в бронзовой оправе, висящим прямо перед ванной. Критически осмотрела тело, оглаживая его со всех сторон. Кажется ли ей— или и вправду кожа стала белее, вернув былую свежесть и упругость, как у этих молоденьких славянок? Исчезли ли эти так тревожащие складки на животе? Эржебет хотелось верить, что да — иначе просто не могло быть. Она довольно улыбнулась отражению в зеркале и, распустив светлые волосы, шагнула в кровавую ванну. Погрузившись по шею, она принялась зачерпывать густую, маслянистую жидкость, растирая ее по груди и плечам.
— Скоро,— улыбнулась графиня своим мыслям,— уже совсем скоро.
За пять лет до описываемых событий.
Холодный туман бледным привидением крался по склонам невысоких гор, стекая во влажные низины. Полная Луна равнодушно струила бледный свет на поросшее густым лесом обширное плато и на большую поляну в его центре.
— Ты уверен, что знаешь, что делаешь, колдун!?
— Разумеется, ваша светлость. Уже к утру вы получите желаемое…если вы сделали то, о чем я просил.
Восседавшая на черном коне женщина кивнула уродливому горбуну стоявшему рядом.
— Фицко, приведи эту тварь!
Горбун, склонившись в поклоне, заковылял по краю поляна. Когда он исчез в чаще всадница вновь повернулась к своему собеседнику. На ней был мужской костюм для верховой езды, идеально подогнанный по ее фигуре. Светлые локоны прикрывала небольшая остроконечная шапка, украшенную перьями белой цапли. Позади наездницы держались смуглые черноусые всадники, одетые в кожаные штаны и неброские кафтаны-доломаны, перехваченные поясами из чеканных железных пластин. С плеча у каждого свисал мушкет, а с пояса — мадьярская сабля. Все они бросали настороженные взгляды на разговаривавшего с хозяйкой высокого мужчин. Его черное одеяние немного напоминало монашескую рясу, но ни в одном католическом ордене и не могли помыслить о ношении вместо креста и монашеских четок, фигурок рыб и животных из кости и металла и тем более – притороченного к поясу большого бубна обтянутого черной кожей и с вытесненным изображением лягушки. Подобные предметы придавали гостю столь причудливый, языческий вид, что он выглядел чужеродно даже для этой дикой местности.
— Ты не слишком самоуверен? — спросила женщина, как бы невзначай положив руку на эфес сабли,— все талтоши и босоркани, которых я знаю бояться даже подходить к Черному Камню. А ты, чужак в этих краях, говоришь, что ведаешь его тайны?
— Именно так, ваша светлость,— кивнул мужчина,— вашим ведьмам известны лишь жалкие крохи темного знания, доступного мне в полной мере. Десять лет назад я учился у талтошей во владениях вашего брата в Трансильвании. Решив, что стал достаточно силен, я бросил вызов своим наставникам, но по молодости переоценил силы и бежал, спасая жизнь. Тогда же я поклялся обрести силу, о которой и мечтать не смеют эти старые глупцы. Я ушел на восток – сначала в Польшу, а от нее в земли татар и московитов, присоединившись к казакам, воевавшим против сибирского хана. За Уралом я ушел от казаков в тайгу и, после долгих скитаний по лесу и болотам, вышел к людям, которых московиты зовут вогулами и остяками, а сами себя они именуют хэндэ и моансь. Некогда они были одним народом с мадьярами, пока Атилла, Потрясатель Вселенной, не увел наших предков на запад. Те, кто остался на берегах Оби, почитают тех же богов, что и наши предки до Иштвана Святого и владеют темным искусством, жалкие останки которого известны талтошам и босорканям. Местные шаманы согласились взять меня в ученики. Я приносил жертвы Кынь-Лунгу, властелину Тьмы, я камлал Калтащ-Экве, Богине Земли, низверженной с небес Нуми-Торумом за прелюбодеяние с Владыкой Зла. На берегах Оби и в горах Урала изучал я колдовские тайны Великой Венгрии — нашей общей прародины. Там я узнал и секрет Черного Камня.
Талтош величаво провел рукой и венгерская графиня невольно перевела взгляд на возвышающийся за спиной колдуна мегалит – массивный восьмиугольник из черного камня более трех метров в высоту и пяти — в ширину. По спирали от центра до краев камень густо покрывали загадочные письмена. Легенды, одна другой ужаснее ходили вокруг этого изваяния — у многих еще в памяти было село Стрегойкавар и его прежние жители, истребленные турками, затопившими Венгрию после битвы при Мохаче. Однако о стрегойкаварцах мало кто жалел — люди шептались об их диких сборищах вокруг Черного Камня, о людей пропадающих накануне Иванова дня возле проклятой деревни, которую совсем не зря жители равнин назвали Селом Упырей — «стригоев».
Сейчас пугающий мегалит окружало пять разожженных костров, а в землю перед камнем был вкопан массивный крест, чуть выше человеческого роста.
— Черный Камень посвящен Той, что превыше всех богов и духов,— сказал колдун,— Великой Лягушке, держащей все три мира. Бесформенная, темная соединяет она в себе все — жизнь и смерть, верх и низ, добро и зло. В сибирских болотах, у святилища Саваркыла, я приносил жертвы "Нарас-най"— Великой Болотной женщине, Той, что зароняет плод в женское чрево. И она же — Железная Лягушка, у корней мирового древа пребывающая, Не-Имеющая-Сердца-И— Печени. Посреди болот наши предки приносили ей жертвы, прежде чем уйти с Атиллой на запад. И сам владыка гуннов, освятил Черный Камень, что был возведен тут в допотопные времена во имя Богини-Жабы. Спустя века, сам Бату, татарский хан, преклонял колени перед Черным Камнем. Отсюда и легенды, что перед походом колдуны монголов напустили на Венгрию злых духов в обличье жаб, даровавших татарам победу…
— Меня не интересует воинская слава,— раздраженно сказала графиня,— это мне обрыдло со времен мужа, приходившего на супружеское ложе, пахнущий потом и кровавой грязью из солдатского бивуака. Я хочу того же, о чем мечтает любая женщина, но боится признаться себе, опасаясь гнева Господа. Я – не боюсь, я готова заключить сделку с самим Эрдегом, со всеми демонами и языческими богами, о которых ты рассказывал. Если твоя Великая Жаба дарует мне желаемое — что же, я могу и заквакать.
Талтош покорно склонил голову, пряча усмешку— кому как не ему было известно, как опасно было изрекать такое в местах, где столь зримо ощущалось присутствие Богини. Сама графиня вряд ли задумывалась о таких вещах. Сейчас она выглядела одержимой: глаза ее сверкали, алые губы кривились в безжалостной улыбке. Чувствовалось, что она и впрямь готова на все ради своей цели, столь же великой, сколь и кощунственной.
Дальнейший разговор прервал жалобный плач и из леса вышел безобразный горбун, волочащий за собой молодую девушку в разорванном платье. Русые волосы и серые глаза выдавали ее славянское происхождение. Девушка жалобно лепетала что-то по-словацки, однако Фицко не обращал на это внимания. Полными ужаса глазами славянка смотрела то на Черный Камень, то на восседавшую на черном жеребце всадницу — о жестоких причудах графини ходили еще более жуткие слухи, чем о зловещем мегалите.
Фицко подтащил упирающуюся девушку к камню, срывая с нее одежду. Графиня кивнула своим спутникам и двое мадьяр соскочили с коней, чтобы помочь горбуну. Вместе они придавили славянку к кресту и горбун привязал ее руки. Ноги примотал один из спешившихся всадников и вскоре всхлипывавшая девушка повисла на кресте.
— Вам придется спешиться, госпожа,— почтительно склонив голову, обратился талтош к графине. Та, кивнув, спрыгнула с коня и, поддерживаемая шаманом, подошла к самому большому костру, горевшему перед монолитом. Один из мадьяр расстелил на земле теплый плащ и Эржебет величаво уселась, скрестив ноги по-турецки. Непроницаемым взглядом она смотрела на огонь и возвышающийся за ним Черный Камень.
Послышался детский плач и из леса вышли согбенные старые женщины в причудливых одеяниях — известные в здешних краях колдуньи, Дарвуля и Эрже Майорова. Неприязненно они смотрели на талтоша — ведьмы-босоркани издавна враждовали с мадьярскими шаманами и мысль о подчинении нежданному гостю их не радовала. Однако перечить Эржебет Батори не посмела бы и самая злобная ведьма здешних краев. Именно покровительство знатной госпожи помогало ворожеям чувствовать себя в безопасности от светской и духовной властей, беспощадно преследовавших «прислужниц Сатаны». Но боялись босоркани не только графини — от угрюмого шамана в черной хламиде чувствовалась дыхание Силы пришедшей из бескрайних чащоб Тартарии, Земли Тьмы.
В тощих руках, покрытых пигментными пятнами, Дарвуля держала закутанного в лохмотья плачущего младенца. Положив его меж костров, босорканя достала из складок одежды острый нож и, вместе с Майоровой, стала подходить к дрожавшей девушке. Глаза ведьм возбужденно поблескивали, крадущиеся движения делали их похожим на двух волчиц, подходящих к привязанной овечке. Блеснуло в свете луны острое лезвие и девушка, выгнувшись дугой, отчаянно закричала, когда холодная сталь взрезала кожу под левой грудью. Казавшийся черным в лунном свете кровавый ручеек сбежал по девичьему животу. Одна за другой пролегали на белой коже тонкие красные линии, сплетавшиеся в причудливые узоры. Некогда эти символы, идущие еще от гуннов и аваров, имели свой смысл, но ныне их значение было утрачено, наносясь лишь «по-обычаю». Лишь учившийся у сибирских шаманов талтош знал значение каждого знака. Истерзанная грудь девушки слабо вздымалась, с посиневших искусанных губ срывались жалобные стоны. Но о пощаде она не просила не имея ни сил, ни надежды на то, что ведьмы и дьявол в черном одеянии услышат ее мольбы.
Талтош не смотрел на истязаемую славянку — он переходил от костра к костру, шепча заклинания и бросая в огонь горсти сушеных трав и связок грибов из мешочка на поясе. По поляне расползался удушливый дым, вызывавший головокружение, порождавший причудливые видения. Под действием колдовского дурмана шаман двигался все быстрее – вот он отбросил опустевший мешочек и, сорвав с пояса бубен, пустился в пляс меж костров. Из его уст вырывались песнопения, забытые еще в те времена, когда мадьярские орды крушили Великую Моравию. Но темные силы, владевшие не только талтошем, но и ведьмами, помнили эти заклятия и Дарвуля с Эрже, дребезжащими старческими голосами подхватили их, не прекращая чертить на коже девушки кровавую роспись.
Слова варварского наречия взлетали ввысь, шелестя вместе с ветром листьями деревьев, перекликаясь с криками ночных птиц, возносились к насмешливому лику Луны. Странные шорохи раздавались в ночном лесу, во тьме мелькали огоньки чьих-то глаз. Вот вверху послышалось хлопанье гигантских крыльев, и огромная тень на мгновение закрыла небо над поляной. В тот же миг причудливые письмена на камне стали один за другим загораться мертвенно-бледным сиянием. Сначала слабое, это мерцание разгоралось все сильнее — вскоре весь монолит был охвачен им.
— Нарас-Най!!! — выкрикнул колдун,— Эрдег! Кынь-Лунг! Богиню, мать всего на землю призови! Жертву нашу прими! Голос нас услышь!
Он ухватил за ноги младенца и с силой швырнул об камень, оставляя на нем ошметки крошечного мозга. Ведьмы разразились торжественными криками, вырывая ножами все новые крики из истерзанной девушки. Едкий, дурманящий дым окутывал фигуру графини, наблюдавшей за тем, как меняется Камень. Поверхность его смазалась, подергиваясь темной, колышущейся дымкой, разбухавшей черным облаком. Клубящаяся тьма разрасталась вширь и ввысь, выбрасывая темные щупальца. В этой непроглядной черноте то и дело вспыхивали зеленые и синие огоньки, словно глаза голодных хищников.
Изумленный вздох вырвался из груди Эржебет и стражники позади нее забубнили молитвы, когда мрак над Черным Камнем сгустился и обрел форму безобразного чудовища. Больше всего оно и впрямь напоминало исполинскую – с быка — жабу, но между передними лапами ее свисали огромные женские груди, а уродливая морда имела некоторое сходство с человеческим лицом, что делало жуткое существо еще более безобразным. Бородавчатая кожа истекала слизью, меж складок тела копошились мелкие уродливые твари, имевшие отдаленное сходство с исполинским божеством.
Тварь медленно обвела взглядом столпившихся перед Камнем людей, задержавшись взглядом на бессильно повисшей девушке. Полные губы огромной жабы сложились в трубочку, издавая чмокающие звуки и тварь, с необыкновенной для столь грузного тела легкостью, соскользнула с Черного Камня. Ведьмы поспешно отступили к лесу. Длинный язык оплел ногу несчастной и та жутко закричала, когда чудовище, жадно причмокивая, принялось высасывать стекавшую по телу кровь. Распахнулась огромная пасть, разом заглотавшая обе ноги жертвы, срывая ее с креста. Девушка успела вскрикнуть, перед людьми последний раз мелькнули ее, обезумевшие от страха, глаза, прежде чем исчезнуть в чреве монстра. Разбухшее горло несколько раз дернулось — точь-в-точь, как у жабы проглотившей комара, — после чего чудовище облизнулось и, развернувшись, вновь вскарабкалось на камень, надменно глядя на оцепеневших людей. Влажные от крови толстые губы разлепились и из пасти вырвались квакающие звуки, в которых угадывались слова того же языка, на котором взывал шаман.
-Она спрашивает,— шепнул на ухо графини, незаметно оказавшийся у нее за спиной талтош,— что нужно призвавшим ее сегодня? Ответь.
— Я!?
— И только ты, Эржебет! — куда-то исчезло «ваша светлость», — о величайшей милости просишь ты богиню и слово это должно исходить из твоих уст.
Женщина кивнула, вставая на ноги и шагая вперед.
— Я хочу, — Эржебет нервно сглотнула, не сводя взгляда с глумливо ухмылявшейся твари,— я прошу,— графиня буквально выдавила из себя это слово,— о милости. Я красива, я богата, я любима, но и я чувствую, как в жилы мои втекает яд старости и время — самый жестокий палач — день за днем крадет у меня красоту и молодость. Я не хочу закончить свои дни шамкающей старухой, как все остальные. Если ты столь могущественна, как говорит твой служитель, если легенды о Черном Камне верны — помоги мне, богиня! Обрати время вспять и верни мне молодость! Что нужно сделать — я сделаю!
Чудовище, скосив голову, слушало страстную речь графини и в жутких очах его плясала злая насмешка. Потом вновь разлепились толстые губы, выплевывая слова пугающей, вызывающей дрожь речи. Но сейчас Эржебет как-то понимала все сказанное.
— Зима пусть десять раз минет. И каждый год шесть раз по десять дев возьмет. Пусть кровь их окропит то тело, что хочет быть как в молодости бело. Когда же срок тот истечет, пусть вечный мрак княгиню закует. Средь толщи скал, в норе сырой, созреет плод от крови пролитой. Княгиня заново родится – ей стоит жабьим молоком напиться.
При последних словах, исполинская жаба, раздвинув губы в зловещей усмешке, приподнялась на задние лапы, еще больше став похожей на невероятно толстую и уродливую женщину. Короткие лапы с толстыми пальцами обхватили массивную грудь, выпячивая огромный черный сосок. Графиня беспомощно оглянулась — верные стражники прятались за деревьями, ведьмы тоже старались привлекать как можно меньше внимания, даже талтош шагнул назад. Встретившись взглядом с графиней, он покачал головой и показал глазами на божество. А оно вновь сложило губы трубочкой и призывно зачмокало. Медленно, словно шагая на эшафот, графиня подошла к богине. В лицо Эржебет пахнуло могильным смрадом, сырой землей и болотной тиной, когда она, склонившись к груди огромного существа, взяла в губы рыхлую плоть, покрытую жирными бородавками. Горло сдавил конвульсивный спазм и графиню чуть не вырвало, когда в рот ее полилась жирная, отвратительная на вкус жидкость. Сморщившись, Эржебет глотала ее, давясь и захлебываясь, а над ней гулко звучал квакающий смех Великой Лягушки. Он разносился над лесом и горами, вплетался в журчание горных речек и жирной вязкой лужей растекался по заливным лугам. Испуганные крестьяне в деревнях в долине, крестились и шептали молитвы, с суеверным ужасом поглядывая то на гору с проклятым монолитом, то на возвышавшийся вдалеке Чейтский Замок.
Предрассветное небо потихоньку серело, когда люди спустились с горы с Черным Камнем. После того, как графиня наглоталась молока Богини-Жабы и жуткое божество растворилось в воздухе, Эржебет почувствовала себя столь ослабшей, что без сил опустилась на землю. Травами и снадобьями босоркани привели Эржебет в чувство, но все равно она не смогла бы сейчас дойти до замка. Дарвуля предложила остановиться в хижине, где пообещала вернуть графине сил, а остальным — дать подкрепиться после жуткого вечера. Талтош с радостью согласился — камлание отняло и у него немало сил.
На поляне перед убогой хижиной, укрытой в гуще леса люди Эржебет, пили крепкую палинку, заедая наваристым гуляшем, подогретым в большом котле на костре. Сама графиня сидела внутри хижины за грубо сколоченным столом, рядом с разожженным очагом, мелкими глотками прихлебывая настоянное на целебных травах подогретое вино. Напротив нее, с неменьшей жадностью, пил талтош. Вокруг них хлопотала Дарвуля, выкладывая на стол разные яства, попутно гоняя по хижине двух больших черных котов.
— Тебе нужна кровь,— вполголоса говорил шаман,— много крови, молодых девушек, знатных и простолюдинок. Несколько лет надо выкармливать то, что проникло в твое тело нынче с молоком богини — кормить кровью. Только так ты сможешь пробудить то, что даст тебе новую жизнь и новую молодость.
— Я сделаю это,— прошептала графиня, — клянусь Эрдегом, я заполню девичьей кровью Балатон, если потребуется, но получу желаемое..
Талтош искоса взглянул на нее и впился зубами в жирную кость, с хрустом сгрызая с нее остатки мяса. Он давно понял, что эта женщина— безумна, но что ему было до этого. За его услуги она платила чистым золотом – благо он потребовал плату вперед.
— Выпьем,— продолжила Эржебет, подымая стопку,— выпьем за наш успех.
Талтош поднял рюмку, опрокидывая ее в горло. Захмелев, он не заметил, как Дарвуля скользнула ему за спину. В этот же момент ведьма, с невероятной для ее дряхлого тела силой, ухватила талтоша за подбородок, задирая его голову вверх. Блеснул острый нож и колдун медленно осел на землю, булькая кровью из перерезанного горла. Эржебет подняла глаза на Дарвулю и улыбнулась.
— Теперь он не будет болтать,— пробормотала она,— а мне больше не нужен.
— Все так госпожа,— поклонилась ведьма,— дальше мы все сделаем сами.
Скрипнула дверь и на пороге появилась Эрже Майорова. Графиня вскинула голову, с немым вопросом уставившись на служанку.
— Дело сделано, госпожа,— ответила колдунья,— никто не проболтается.
— Отлично,— хищно осклабилась Эржебет,— а теперь – в Чейте.
Она вышла на улицу, чувствуя необыкновенный прилив сил. Проглядывавшее сквозь ветви деревьев небо уже розовело и в свете занимавшейся зари были хорошо видны скорчившиеся возле потухшего костра мертвые тела: свою палинку Эрже обильно разбавила настоем из ядовитых трав и ягод. Не взглянув на бывшую охрану, графиня вскочила на лошадь и пустила ее галопом по лесной тропинке. Глаза ее горели, как у демона, светлые волосы развевались за спиной, язык облизывал губы в извращенном предвкушении страшного действа, которое ей придется творить в ближайшие годы.
Янош спускался по освещенной факелами каменной лестнице, держа на вытянутых руках поднос с буханкой хлеба и кувшином колодезной воды. Вот уже несколько лет он спускался в это мрачное подземелье и каждый раз вздрагивал от неприятного холодка, пробегавшего по хребту. Подземелье было мрачным и сырым, а в зимнее время стены так и вовсе заиндевали, но мурашки по коже бежали у стражника не от этого. В ужас его приводила женщина, которую он был вынужден стеречь и кормить. Чейтская Тварь, Кровавая Графиня — так нынче именовали ту, на чьей совести насчитывали шесть сотен загубленных душ. Когда ее злодеяния открылись, подручных княгини казнили, а ее саму — замуровали в подвале собственного замка, оставив лишь узкую щель, через которую подавали хлеб и воду. Стражник вздрагивал каждый раз, видя мелькавшие во мраке черные глаза, горевшие лихорадочным огнем и бледные руки, бравшие у него скудную пищу. За эти годы Эржебет не удостоила своих тюремщиков и парой слов, но ночами, совершая обход, стражники слышали, как Кровавая Графиня монотонно произносит какие-то непонятные слова, перемежая их истерическим смехом. Суеверные мадьяры и даже немцы крестились и шептали молитвы, прося защиты небес от темных сил.
Коридор уперся в тупик — некогда тут была массивная дубовая дверь, но после суда над Батори ее сняли с петель, а дверной проем заложили кирпичной кладкой. Из щели веяло сыростью и холодом, но было и еще что-то – какой-то новый, непонятный, но невыразимо мерзкий запах. Янош поставил поднос на землю и негромко позвал.
— Ваша светлость? Графиня вы не спите?
Он до боли в глазах вглядывался в кромешный мрак, испытывая сильное желание поставить хлеб с водой в щель и удрать наверх — к теплой караульной, обильной снеди и подогретому вину. Но начальник стражи герр Манфред потребует с него отчета о состоянии графини — хотя бы уверения, что она еще жива. Хотя Батори и приговорена к вечному заточению, у нее остались влиятельные родственники и еще более влиятельные враги, не простившие бы недосмотра за знатной узницей
— Ваша светлость, это я Янош,— продолжал странник, — я принес поесть.
Странный звук послышался в глубине подземелья – будто что-то прошлепало по мокрым камням. И тут волосы зашевелились на голове у Яноша — во мраке послышался всхлип, перешедший в отрывистый смешок. И вновь воцарилась тишина — только где-то вдалеке было слышно, как капает вода. Смрад стал еще сильнее.
— Графиня,— Янош из последних сил боролся с желанием бросить поднос и убежать,— ва…
Безумный смех ударил ему по ушам и что-то белое зашевелилось во мраке. Парализованный страхом венгр смотрел, как из темноты, словно в кошмарном сне выплывает лицо — знакомое, но в то же время странно искаженное. Янош видел выпученные глаза на скользкой, болезненно-бледной коже, столь же выпученные ноздри, ощерившийся в безобразной улыбке толстогубый рот. Что-то влажно шлепнулось рядом с камнем и Янош, скосив глаза, увидел, как к кувшину с водой тянется пятнистая лапа с перепонками меж коротких пальцев. Заорав от ужаса, Янош метнулся вверх по лестнице. Вслед ему несся зловещий хохот, переходящий в утробное кваканье.
Спустя несколько часов вниз по лестнице прогрохотал сапогами отряд стражи, сопровождаемый монахом в черной рясе. Высохшие от старости пальцы нервно перебирали святые четки, губы чуть слышно шептали молитвы.
— Ломайте,— хмуро бросил высокий рыжеволосый Манфред, указывая на кирпичную кладку. Трое венгров, с кузнечными молотами в руках, осторожно подошли к двери. Остальные солдаты стали полукругом, держа мушкеты наготове — Янош сказал достаточно, чтобы ожидать появления чего угодно. Послышался глухой удар о стену, поднялась пыль.
— Дьявол, живший в графине, вырвался наружу,— негромко сказал немцу священник,— Дьявол, ради которого она совершала все свои злодейства.
— Сейчас мы проверим, по вкусу ли дьяволу добрый свинец,— сквозь зубы произнес командир наемников,— кончайте уже!
С грохотом обвалилась стена и стражники ворвались внутрь темницы Батори, освещая ее факелами. Глаза их расширились, несколько человек перекрестилось, а монах забормотал молитву от дьявольского наущения.
Стены, пол и даже потолок покрывала черная вонючая слизь, студенистыми грудами колыхавшаяся на полу. Эта же слизь покрывала неприметное ложе в углу комнаты и лежавшую на нем фигуру, на которой сохранились остатки дорогого платья. Обтянутый высохшей кожей череп насмешливо скалил зубы. Ноги трупа были непристойно раскинуты и меж ними зияла огромная дыра, истекавшая багровой влагой.
— Что за…— Манфред обернулся к священнику,— брат Габор, что все это значит?
— На допросе Чейтская Тварь сказала,— произнес побледневший монах,— что убивала девушек ради «рождения самой себя из себя же»…
Оглушительный рев, полный смертельной злобы и ярости прервал монаха, когда из мрака выросла огромная белая туша. В свете факелов блеснули выпученные глаза, распахнулась жуткая пасть, в которой блеснули острые зубы. Послышалась разнобойная стрельба, полные ужаса крики, заглушаемые утробным квакающим ревом и мерзким чавканьем.
Когда в замок прибыли королевские стражники они нашли в подземелье только застывший в непристойной позе на кровати труп графини. Больше в замке никого не было — ни живых, ни мертвых. Пол и стены покрывала слизь, следы которой выходили из подземелья и поднимались вверх по лестнице. Их находили и в самом замке и в саду и на опушке близлежащего леса, но в темноте никто не смел пойти по следам. Труп был захоронен на фамильном кладбище, а подземелье — очищено огнем и замуровано заново, навечно схоронив самую страшную тайну Эржебет Батори.

Примечания:

Йо Илона, Дорко (Дорота), Фицко, Дарвуля, Эрже Майорова — реально существовавшие слуги и соучастники Эржебет Батори, Кровавой Графини.

Талтош — венгерский шаман.

Чейте — замок Батори в Словакии.

Палинка — венгерский фруктовый бренди.

* Текст выложен полностью.

Оценки судей:

[Баффи]

Хорошо написано, только от сюжета ожидала большего. Тема с пытками и ванной из крови до дыр затерта. Примечание все объяснило, понятно откуда возникло дежа вю.

Мрачно, одиноко, безразлично. Не страшно. Но другие рассказы Автора я бы еще почитала. Удачи на конкурсе!

[Vlad lev]

Произведение понравилось.
(Автор, а влияние Р.Говарда в "Чёрном камне" не сказалось случаем?)
И несколько удивили "мадьярские сабли", хотя...

[Monk]

По замыслу хороший рассказ. Автор неплохо разобрался в теме, видно, что поизучал ее. Легенда о Батори мне известна, тем не менее читал я с интересом, мистическая аура автором нагнеталась хорошо.
Но само изложение мне лично по душе не пришлось, потому что автор допустил немало корявостей и ошибок. Даже бегло читая, я заметил их немало. Исполнение испортило хороший замысел.

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Monk Легенда о Батори мне известна,

ну так она ж - не тайна!

[Sibirjakov]

Хм. Довольно жуткая история, но без начала и конца. АВтор просто рассказал - было так и так, но у рассказа должен быть сюжет, рассказ должен быть рассказан для чего-то. Пролог, насколько я понял, должен настроить читателя на кровавую волну, вызвать страх и омерзение. К сожалению, я не проникся.А еще дальнейшему чтению мешали постоянные опечатки.
Но, вообще, рассказ приличный. Темный, как средневековье, и все фишки присутствуют - колдуны, места поклонения злу, вызов древнего божества. Порадовало знание автором истории. Упоминание вскользь о Ермаке, о Белой реке(то бишь Оби, которую я частенько наблюдаю, возвращаясь с работы), о народах населявших Сибирь - все это подействовало положительно на меня. Дух древнего, темного ужаса в рассказе есть. То есть это такой исторический хоррор, дополненный фантазией автора, но основанный на реальных фактах.
Не пугает, конечно. Все открыто, все прозрачно, и все это было так давно...