Тени среди теней

[Пелиас почти кофийский]

Наконец, закончил этот рассказ.
В общей сложности писал почти 7 лет.

Если "Колодец Аншер" идёт сразу после "Сумеречного Ксутала", то "Тени среди теней" непосредственно предваряют рассказ "Сумеречный Ксутал".
Здесь мы опять повстречаемся с Конаном и Наталой.

1.


Город стонал и хрипел, как израненное животное.
Крики раненых, топот ног, звон оружия сливались в дьявольскую какофонию. Звенели золотые монеты, раскатываясь по каменной мостовой, доносился треск разрываемых на части ожерелий, с пронзительным треском ломалась дорогая офирская мебель – победители делили добычу.
Город опьянел от вина и крови.
Аромат дорогих вин, текущих из разбитых амфор, смешивался с запахом благовонных масел и резким, терпким запахом крови. Густой аромат воспарял к небесам, словно стигийские духи, призванные сокрыть боль и страдания погибающего тела.
Натала испуганно держалась за руку Конана.
Хотя он и был одним из кровожадных дьяволов, захвативших город, в его лице в нём не было и следа той надменной жестокости, что искажала лица прочих наёмников. На нём был отпечаток странной дикарской мягкости. И так чудно было видеть это в лице необузданного варвара, что Натала доверилась ему полностью. В его руках она ощутила себя беззащитным ребёнком, обегаемым от толпы диких зверей.

Натала помнила, как всё начиналось.
Полыхали алые плащи, сверкали кольчуги на солнце. Гордые львы земель Шема шли на защиту своего города. Натала никогда не видела подобного великолепия. Грозная гвардия ассхури, громыхая сталью доспехов, текла мимо неё. Над суровыми лицами реяли яркие – чёрные, белые, изумрудно-зелёные и рубиново-алые перья. Отряды плыли мимо, словно серебристые змейки, стекаясь со всех концов древнего города. Они спешили к стенам – грозные мужи в серебристых кольчугах. Высокие, статные, с хищными носами и густыми чёрными бородами, могучие, словно кушафские львы.
Натала, вздрогнув, зажмурилась.
Вспышки слепящего солнца на полированной стали доспехов на миг ослепили её. Она стояла – нагая несчастная девушка, игрушка фортуны, прикованная узорчатыми браслетами к невольничьему помосту. А мимо неё плыло великолепие, питаемое жизнью и болью рабов.
Словно грозовая туча накрыла город.
Перепуганные горожане закрывали ставни и баррикадировались в домах, но блеск испуганных глаз и скованность обречённости уже читались в их лицах. Повсюду доносились надрывные причитания женщин и угрюмые голоса мужчин. Возносились отчаянные молитвы, но призрак отчаяния и горя уже пал на город.

Вскоре улицы опустели.
Стены города были закрыты от бритунки крутыми холмами, на которые взбегали зелёные виноградники и белёные дома богачей, а потому она могла лишь догадываться том, что там происходит.

А затем война пришла в Акхарим.
Наёмники стекались к центру города, с боем отвоёвывая держащие оборону улицы. К центру города местность немного понижалась, и Натала видела нападавших, как на ладони.
Отряды ассхури и кушитов блокировали улицы. Они выстроили стальную стену мечей и щитов, казались несокрушимыми. Но вот, подобно стае доисторических тигров, на них с рёвом обрушились завоеватели. Наёмники раскалывали мечами острые шишаки и блестящие панцири, и их щиты, обращенные в сторону Наталы, горели золотым огнём. Наёмники в битве были так грозны и ужасны, что Натала закрыла лицо руками. Они рвали и терзали шемитов, как голодные львы – антилопу. Порывы лёгкого ветерка доносили до Наталы рёв сотен звериных глоток, чудовищный грохот стали, крики боли и агонизирующие стоны умирающих.
И всё-таки шемиты держались.
Кое-где улицы были полностью перекрыты бородатыми людьми в кольчугах и могучими эбеновокожих великанов, облачёнными в восточную броню. Они сдерживали напор бешеной толпы нападающих, имея выгодную позицию, длинные копья с калёными наконечниками и щиты в размер человеческого роста. Некоторое время чаша весов не склонялась ни в одну из сторон.
Прямо напротив Наталы разыгрался один из актов этой кровавой драмы. Группа ассхури и ненавистных горожанам дарфарцев держала проход. Они ощетинились длинными копьями, алыми от пролитой крови, ощерились мрачными, обречёнными ухмылками и грозно сверкающими полумесяцами топоров. Наёмники накатывали на них и отступали, словно волны в бурю, разбиваясь об неприступный утёс прочно сжатых прямоугольных щитов.
Внезапно впереди людской волны возникла могучая, увенчанная шлемом с бычьими рогами фигура.
Она размахивала громадным клинком.
Воин был залит кровью с головы до ног, и из многочисленных мелких ран на руках и ногах текла и его собственная кровь, смешиваясь с кровью врагов. Аквилонец мог бы признать в нём представителя тех самых киммерийцев, что, подобно волкам, терзали границы его державы. Шемиты отступили, дрогнув перед этим воплощением стихийной силы и ярости. Наёмники взревели и утроили усилия. Сверкающая стена из щитов стала медленно поддаваться. Неожиданно дорогу великану заступил могучий чёрнобородый шемит со щитом в одной руке и громадным топором – в другой.
Они столкнулись.
Словно две волны в бурю.
Шемит обрушил на киммерийца такой удар, что из щита вылетели щепки. Варвар едва устоял. Не давая ему опомниться, акхар следующим удар выбил целый кусок щита, едва не развалив его пополам. Ошеломлённый силой ударов, варвар слегка замешкался, и его противник обрушил топор на его шлем. Варвару удалось уклониться лишь отчасти. Тот слетел с головы, по лицу киммерийца потекла кровь. Следующий удар мог стать последним. С торжествующим блеском в глазах шемит размахнулся, но его ярость и сила пропала втуне. Топор сверкнул, словно молния, но киммериец уклонился и, пока шемит пытался восстановить утраченное равновесие, обрушил свой меч на его щит. От могучего удара киммерийца пошёл гул.
Ассхури пошатнулся. В последнем усилии уроженец земли Шем поднял щит, защищаясь от гибельного удара киммерийца. Тот нанёс такой удар, что оружие пробило щит, разлетевшись на куски. Киммериец прыгнул вперёд и перехватил древко топора противника. На какое-то время они застыли друг напротив друга, словно две стихии, вступившие в противоборство: их глаза сверкали, жилы на шее и на висках набухли. А затем со сдавленным рычанием, вырвавшимся из-под плотно сжатых зубов, киммериец могучим ударом в челюсть вырубил массивного южанина, и подхватил топор из его ослабших пальцев. Со свирепым рыком варвар бросился вперёд и буквально смёл противника с ног.
Варвар швырнул осколок меча с рукоятью в лицо обороняющихся и с яростью берсерка бросился на стену из плоти и стали. Стена защитников дрогнула и прогнулась. А спустя мгновение орда вопящих наймитов прошла по их телам. Натала закрыла глаза руками. Такого безумия ей видеть ещё не приходилось. Сквозь пальцы она наблюдала за чудовищным побоищем.

Бой длился так долго, что солнце уже тонуло в западном океане, заливая кровью горизонт – точно так же, как люди заливали кровью древние камни. В какой-то миг Натала снова увидела дикаря.

Прямо перед Наталой, он столкнулся с кушитом.
Южанина заждались у берегов Реки Вечности, и он с радостью принимал смерть. Его ноздри раздувались, глаза весело сверкали. Он был столь огромен, что возвышался даже над киммерийцем.
Чёрный великан нанёс такой удар, что из щита противника посыпались искры, словно рядом кто-то разжёг костёр. Варвар пошатнулся, но устоял. И в тот же миг топор сверкнул полумесяцем, размываясь в ночи. Голова уроженца земель Куша подпрыгнула и покатилась по выложенной брусчаткой мостовой. Струи пурпурной крови били вверх, словно фонтаны площади Хоршемиша. Тело ещё мгновение стояло, а затем нелепо покачнулось и рухнуло.
Варвар сорвал расколотый шлем. Потоки запёкшейся крови покрывали его лицо. Он с трудом стряхнул алые капли. Дикарь развязал и отшвырнул в сторону тяжёлый нагрудник, снял измятые поножи и наплечники. Алая кровь и лиловая сталь сверкали багряным в лучах заходящего солнца. Усталость уходила с его лица, и в его глазах зажглись живые огоньки.
Он поднял голову и увидел перед собой Наталу. И столько откровенного восторга она узрела в нём, что зарделась, как роза. Дикарь провёл по её телу горячим взглядом; но, как ни странно, она не ощутила отвращения. Это был не взгляд извращённого сластолюбца, и не жестокий взгляд зверя в человечьем обличье. Воин с лёгкостью дикой офирской кошки вскочил на помост, и разогнул её тонкие оковы. В этот момент Натала ощутила к нему безграничное доверие. Кандалы были символом всего, что она ненавидела и презирала.
Воин весело улыбнулся.
Чуть позже она узнала, что её спасителя зовут Конан.

Хотя торговля белыми мужчинами и женщинами не поощрялась в странах Гибории, но объявленные вне закона работорговцы, банды безродного отребья и негодяев, презирающих законы земные и божественные, и живущие лишь ради выгоды, похитили её из родного городишки в Бритунии.
Её выставили на продажу.
Наталу бросало в жар от взглядов покупателей.
Самодовольные купцы, с курчавыми бородами и масляным взглядом глаз. На них были богатые кушаки, провисающие от веса золота, их сопровождали рабы. Их одежды сверкали серебром, а она была лишена даже клочка материи, чтобы спрятать тело от жадных взглядов покупателей. Грузный, как вол, шемит с крупными мясистыми губами долго ощупывал её, будто покупая породистую лошадку. И она оцепенела, представляя, как эти жадные руки будут долгие годы мять её тело. Она боялась, что её продадут во дворцы земли Шем и Турана, как в древние времена, прислуживать престолам земных владык и исполнять их малейшие прихоти, или ещё хуже – в Стигию, зловещее царство Юга.
Ей казалось, что лучше умереть, чем испытать подобную участь.
А потом наемники захватили город.
Холодный ветер подул откуда-то с набережной, и Натала вздрогнула и очнулась от воспоминаний. Они шли по безлюдным улицам, где более не раздавался звон мечей. Первые слабые огоньки звёзд превратились в яркие алмазы на чёрном бархате неба. Боевое безумие утихало. Полыхали костры, в которые превратились роскошные особняки. Пламя с гулом и треском взмывало в воздух, выбрасывая алые искры. Они обходили иззубренные щиты, ступали по обломкам калёных копий и некогда алым плащам. Обходили тёмные груды, бывшие некогда людьми.


Акхарим был богат. И вот теперь он, как умирающий лев, рычал и ворочался в своём логове, истекая кровью.
Богатства стекались в него со всего мира.
Золото, чёрное дерево, слоновая кость, страусиные перья и перья сакобула текли в него из Чёрных Королевств через земли зловещей Стигии. Черные невольники продавались из него на север – в города Аргоса, Офира, Зингары. Белые рабыни, очутившиеся на невольничьих рынках незаконными путями, из разбойничьих рейдов котхийских работорговцев, с корветов зингарских буньканьеров, галер чёрных корсаров, каррак бараханских пиратов и шхун аргосианских флибустьеров, с караванами уходили на восток. Шелка, драгоценные камни, сорта дерева и благовония прибывали из далёкой волшебной Вендии и болот Кусана.
Захватчики были бандой, которая опустошала восточные земли Шем, западные сатрапии Турана и крошечные города-государства между Кутшемом, Каураном, Коринтией и Корайей. Предводительствовал ими Альмарик, немедийский принц, отчаявшийся получить трон по наследству, но и с тем, чтобы всегда находиться на вторых ролях, смириться не пожелавший. Забрав верную ему гвардию, он ушёл в восточные области Шема, где быстро набрал банду из наёмников. Соблазнив их лёгкой наживой, он отправился грабить города, но по прежнему лелеял планы вернуться и забрать то, что считал своим по праву.
Стена пала ещё до захода солнца.

Добавлено через 1 минуту
2.


Внутри особняка горел свет.
Сполохи от светильника ласкали гобелены; потолок поддерживали блестящие полированные столбы из дерева ситтим. Они призрачно мерцали в полумраке. Камень бдолах и камень оникс инкрустировали стены. Просторные входы во внутренние покои были завешены тяжёлыми портьерами из плотных тканей; диваны, с ножками в форме тигриных лап, застланы жёлтыми, синими, пурпурными, алыми, зелёными покрывалами искусной работы.
На затянутой золотым сафьяном софе сидел высокий чёрнобородый человек могучего сложения. Его лицо с ястребиными чертами и острыми чёрными глазами нависало над всем этим великолепием, пронзительно выделяясь в полумраке. Настолько пронзителен и ярок был его взгляд, что он казался единственной реальностью в этой вязкой трясине окутывавшей его роскоши, среди золотых ковров и алых гобеленов. Шемит был одет в фиолетовые с золотом одежды – ефон. Его умащенная маслом борода сверкала в свете бронзовых ламп.
Он в глубокой задумчивости взял один из плодов с золотого блюда на яшмовом столике и отправил его в рот.

Он выглядел надменно и величаво, будто древний правитель, упивающийся криками и стонами подданных. Его глаза казались далёкими и безразличными, словно две далёкие равнодушные звёздочки. Казалось, в них был заключён целый океан презрения – к людям, которые ему служат, к людям, которые его окружают, к людям, которым служил он сам и к роду человеческому вообще.
Он щёлкнул пальцами – и гибкая нагая рабыня, единственной одеждой которой служил звон золотых колокольчиков, прикреплённых к браслетам на лодыжках, подала ему чашу дорогого стигийского вина.

Другие рабыни расчесали и переодели его, смягчив его волосы дорогими маслами и украсив драгоценными каменьями. На плечи ему накинули тонкий плащ из пурпурной офирской шерсти. Было видно, что они бояться его до смерти, но он не обращал на это ни малейшего внимания.
Все девушки, были прелестны, как на подбор: стройные, грациозные, гибкие, с изящными чертами лица и бархатной кожей, юными полусферами грудей, большими испуганными глазами и прекрасными очертаниями бёдер. Полусферы их обнажённых грудей касались его во время сотворения туалета, крутые упругие бёдра мелькали рядом, однако Малекиил – так звали мужчину – казалось, был совершенно равнодушен к их прелестям.
Впрочем, если бы кто-то увидел, какие немыслимые оргии начинаются порой в этих залах после захода солнца, он бы изменил своё мнение. Малекиил предпочитал изощрённые способы получения удовольствий. И утончённые техники и извращённые методы, которыми владели его невольницы, пожалуй, повергли бы в изумление самых искушённых искусниц из Кхитая или наложниц туранского гарема. То же, что он заставлял проделывать девушек с демонами из Пекла и дикими зверями, повергло бы в шок даже самых развращённых чудовищ Кхитая и Иранистана. Девушки ловили каждое его движение. Способы наказания неуслужливых или непокорных были у Малекиила столь же чудовищными, как и он сам.
— Идите, и вернётесь позже, — рек он.
Жёстко отмеряя слова – голосом, похожим на удары колоколов. Каждое его слово было подобно камню, упавшему в колодец – и наполнено расчётливой жестокостью. Девушки беззвучно скрылись за шёлковыми занавесками, словно бесплотные призраки. Ни единый звук не напоминал об их присутствии.


Малекиил не боялся наёмников. Его дом охраняли древние воины-демоны, призванные из стигийских гробниц.
Это было царство мрачной роскоши, колдовства и тайн. О, каких только секретов не хранили эти колдовски мерцающие коридоры! Какие жуткие тайны скрывались под этими тяжёлыми портьерами, о чём только не шептались, качая головой, тени на стенах!.. Какие извращённые, жуткие ритуалы не проводились здесь! Страшные голоса звучали среди драпировок и кошмарные, бесформенные тени колыхались порой колыхались на мерцающем шёлке стен. Посетители, при приближении которых гасли все свечи, посещали дом Малекиила.

Не так-то просто погрузиться во тьму.
В роду Малекиила было двадцать могущественных колдунов, фактически управляющих городом.
Если бы не Дом Золотого Льва.
Два этих колдовских Дома застыли в вечном противостоянии. Горожане говорили, что повелители Дома Льва пришли из земель Иранистана, но самом деле они принадлежали к последователям древней и чистой веры в Асуру – древней и таинственной ветви вендийского культа. Их тайное знание хранилось тысячелетиями, но они охотно принимали у себя дома мудрецов из Кусана, рассуждающих об иллюзорности бытия, отшельников из Турана, мистиков из Косалы. Верховные жрецы культа Митры и благосклонной Иштар всегда были желанными гостями в их доме.

И ныне это противостояние между Домами должно было завершиться.
Страшный чернобородый человек дёрнул за шёлковый шнурок, и внезапно, словно из ниоткуда, из тьмы перед ним возник маленький человечек. Его одежды ниспадали жёлтой бумагой, а лицо напоминало печёное яблоко. Он казался каким-то неуклюжим, неловким, забавным, и только в глазах его не было ничего смешного – они были похожи на тёмные арки, ведущие в бездны нечеловеческого знания, недоступного простым смертным.
Все в Акхариме боялись Малекиила, но маленький человечек не проявлял ни малейшего беспокойства. Поклонившись, коснувшись пола широкими рукавами своего одеяния и сохраняя невозмутимость, он неслышными шагами приблизился к своему повелителю.
И впрямь, ему нечего было бояться.
Ибо он был самим воплощением зла.
Люди удивлялись, что заставляло кхитайца, могущественного чародея, постигшего все тайны чёрной и жёлтой магии, искусного в искусстве плести иллюзии и тайных искусствах секты Золотых Драконов, постигшего тайны мироздания, служить Малекиилу. Но если бы они знали, из каких ужасов мрака вытащил его душу шемитский колдун, и сколь могучие стражи берегут душу кхитайца от созданий ещё более страшных, толпящихся за кругом света, и тянущих к нему свои жадные руки, они бы поняли его мотивы.
Владыка Зелёного Дома спас его.
Демоны, посланные адептами Алого Круга и страшные слепые, чуждые создания, рыскающие в ночи, полные ярости, жаждали заполучить его душу. И лишь стражи, о сущности которых невозможно даже подумать без содрогания, бесплотные тени, призванные из забытых колодцев, охраняли его бессмертную душу от нападения Жути извне.

Потому служил Малекиилу жрец Оолом-Онги.
Невысокий сухонький человечек с пергаментным лицом склонился перед ним в подобострастном церемонном поклоне. Его сморщенное лицо ничего не выражало, но глубокие тёмные глаза смотрели живо и проницательно. Он был облачён в скромное одноцветное одеяние – не похожее ни на что, носимое в этой части мира. Огоньки масляных ламп ярко освещали его крохотную фигуру, а на стене напротив него плясала жуткая тень.

— Есть твари, обитающие в других мирах и между миров, — задумчиво покачав головой, сказал Малекиил. — И существует множество способов добиться желаемого. Раз ничто бестелесное не может войти в ворота Алого Дома, мы дадим ему плоть. Если ничто Иное не может войти в ворота Алого Дома, нужно, чтобы кто-то его пронёс. Мы облечём бесплотное в плоть, и невидимые стражи Баара его не заметят. А затем, оказавшись внутри особняка, наш потусторонний союзник разорвет узы плоти, выпьет её жизнь, и раз и навсегда покончит со Львом Алого Дома. Да будет так!

От его слов заметались тени на шёлковых занавесях, дрогнули, будто осознавая услышанное. Лицо кхитайца в свете латунных светильников на миг показалось маской демона.
Кхитаец стоял неподвижно, как неживое существо.
— Что нужно от меня, господин?
— Мне нужен кто-то, кто послужит вместилищем для той Силы, которую я вызову. И пусть это лучше будет один из этих безумных вопящих варваров, которые рвут и терзают наш город.
Малекиил облизнул толстые губы.
— Я проведу запретный ритуал Шиггурата. И вызову Тень из Озера Теней. А потом ты позовёшь того, чьё тело должно будет послужить вместилищем для Тени, и он сможет пройти сквозь дьявольских защитников Хурра и уничтожить его хозяина. — Он хлопнул в ладоши. — А теперь иди.

Кхитаец покачнулся.
— Я видел одного из варваров недалеко отсюда – в волшебном шаре. Он силён, очень силён.
Что-то как будто всплыло на поверхность из тёмной пучины – в тёмных арках его глаз зажёгся колдовской, дьявольский огонёк. Маленький сказочный человечек поклонился:
— Мне привести его?
— Да, мой слуга.
— Да будет так.
Из глубины его глаз ударила жадная тьма; они превратились в бездонные арки, ведущие в темноту; колодцы, из которых смотрело страшное знание. Полы его жёлтого одеяния развевались; казалось, их раздувает какая-то неведомая сила. И это было правдой; его хрупкое тело служило вместилищем нечеловеческих сил. В его лице не осталось ничего человеческого
Из его глаз смотрела тьма.
Шанг Тар низко поклонился.
— Будет исполнено, мой господин.

***

На другом конце города в высоком доме, обсаженном кустами сирени и жасмина, молодой человек с узкой чёрной бородкой и пронзительными умными глазами карего цвета начертал что-то на полу тонким аристократическим пальцем и с улыбкой прошептал магическую формулу. Что-то изменилось в воздухе, будто напряглась и зазвенела невидимая струна. Спустя мгновение к нему в объятия скользнула тоненькая девушка шемитской крови, облачённая в стигийские одежды.
— Всё получилось, Каин?
— Если боги соблаговолят, — с улыбкой пожал плечами он. — Аибуршаб проследил за домом Малекиила. Звёзды говорят мне, что он задумал. Но величайшие дела возникают из малого. Разрушить чужие чары легче, чем наложить свои. Я не знаю, что колдовство затеял мой враг, но это наверняка колдовство злое. И, если это так, то его последствия обрушаться на него самого. Видят боги, я не желаю зла никому в этом городе, даже Малекиилу, но если он умрёт, без этого чудовища городу будет легче. Нимурти-Бел и Назимуртташ сообщат мне об исходе задуманного. У меня есть маленький союзник в доме Малекиила. — он улыбнулся. — И он может изменить многое.
И девушка со счастливым вздохом доверчиво склонила свою курчавую головку у него на груди.

***

Малекиил прошёл в комнату, уставленную статуэтками дьявольских божеств. Столько разнузданности и жестокости было в их изображениях, что они бы ужаснули любого из рода людского. В кроваво-красном зале он раздвинул чёрный занавес, и перед ним открылась золотая статуя бога. Ничто подобное здравомыслящему человеку не могло привидеться даже в страшном сне. На подложке из тёмного бархата у ног бога стояла шкатулка из чёрного дерева; Малекиил открыл её, и высыпал из неё странный блестящий порошок на медную миску. По щелчку его пальцев огонь зажёгся в курильнице; и багряные отблески зазмеились по телу бога, оживляя жуткий лик получеловека-полуживотного.

Малекиил вытащил огромный фолиант, не меньше ладони толщиной. Он был обтянут зелёной кожей непонятного происхождения, со следами былой позолоты на обрезе, с золотыми накладками на уголках. Страницы украшала странное тиснение по коже: змеи, переплетающиеся с высоким худощавым человеком. Казалось, они составляли одно целое.
Он начал подготовку ритуала.
Странные фигурки, с практически стёртыми чертами лица заняли свои места по кругу. Некоторые статуэтки напоминали древних шемитских божеств, давно находящихся под запретом, потому что их культы изобиловали элементами бессмысленной жестокости. Некоторые походили на полузабытых, уже почти не почитаемых заморянских небожителей. В странных зелёных змейках с человеческими головами угадывались стигийские черты, а некоторых атрибутах угадывались предметы почитания служителей из Кхитая. Но во всех их – звероподобных, раскосых, одутловатых, – угадывалась какая-то отличительная дьявольская черта, создающая вокруг зловещий ореол, словно знак проклятия.
Малекиил намеревался сделать то, на что не решался никогда ранее. Он намеревался воспользоваться запретными знаниями, чтобы проникнуть в Сферы Безумия – туда, куда запрещён ход детям Адама и Евы.

Колдун сел посередине круга из золотистой краски, начертанного внутри ещё большего круга из иероглифов. К северу от круга он возложил алтарь к древним Силам Зла, сложенный из камней – плит, покрытых причудливыми знаками. За ним следили статуэтки с раскосыми глазами демонов.
Он воскурил фимиам.
Если бы кто-то увидел Малекиила со стороны, он бы увидел, как разгорелось в его глазах таинственное зелёное мерцание – и, в ответ, зелёное свечение поднималось над дьявольскими фигурками. Казалось, их раскосые глаза глядят сквозь покровы времени, вечности и пространства.
Страшный ритуал Азаг-Тота был готов к проведению. Ритуал, взывающий к Тому, Кто Богохульствует В Центре Вселенной.


Он воззвал к силам, древним и незыблемым, как сама тьма. Он учёл движение звезд и положение светил. Но не учёл одного: в тот миг, когда он делал сложнейшие астрологические расчёты, пробежавшая крыса, за которой уже более двух месяцев с привлечением эзотерических методик и существ из Потустороннего мира, но совершенно безрезультатно гонялся Шанг Тар, нарушила целостность круга в двух местах.

— Лабарту, Утутку и Алу, Лилитуя... — нараспев произнес он. — Ааанкх, Шубб-Ниуггурат!

Он потревожил Озеро Сна. Сна, имя которому – вечность.
И Мир По Ту Сторону отозвался.
В лицо ему словно повеяло дыхание Э-урук-габгала, царства теней.

Что-то странное, необъяснимое и зловещее мерцало в воздухе. Он провёл чудовищно древний ритуал, сохранившийся сквозь века с тех пор, когда сыновья страны Шем ещё были лишь кочевниками-скотоводами.
Внезапно свет словно замерцал.
Длинные волны колеблющихся теней прошли по тускло мерцающим золотом гобеленам. И рядом с возложенной жертвой возникло Оно. Словно могучее тело поднялось из сплетенья теней.
И там, где было Ничто, возникло Нечто.
Поднявшись из пустоты, оно протянуло когтистую руку и уничтожило своего

Добавлено через 1 минуту
3.


Теперь, когда они стояли на вершине холма, оцепенение Наталы начало проходить. Она оживала, как оживает опущенный в воду цветок. Пропали обручи, стиснувшие её грудь – и она вдохнула – казалось, впервые за последнюю тысячу лет, и воздух показался ей необычайно свежим и чистым.
Ужас незаметно ушёл, отпустив свои липкие пальцы – бритунка и не заметила, как он растворился в ночи. Казалось, он не мог находиться рядом с этим могучим киммерийцем.
Здесь было намного тише, грабители и насильники ещё не добрались до этих узких извилистых древних кварталов. По бокам дороги плотно теснились невысокие особняки; за белёными стенами, увешанными коврами, качались чернильные пятна деревьев. Кругом не было ни души; какая-то древняя тишина и вечное умиротворение лежало здесь. Лишь изредка слышалась собачья возня да мягкий шелест листвы.
Где-то залаяла собака.
Натала вздрогнула, обернулась, и внезапно взвизгнула и подпрыгнула. Рядом с ней стоял сухонький человечек с лицом цвета старой слоновой кости, сложив руки на груди своего загадочного золотистого одеяния, и взирая на неё глубокими магнетическими глазами. Внезапно словно какая-то буря смела её, словно пёрышко: это Конан молниеносно задвинул её за спину, оскалив зубы и сузившимися глазами пристально глядя на их нового встречного. Сверкающая полоска клинка замерла у его тонкого горла. Незнакомец улыбнулся.

Бритунка смотрела и пыталась понять, откуда рядом с ней взялся этот непонятный сухонький человечек с лицом сморщенного финика цвета старой слоновой кости. Он словно возник из прозрачного свежего вечернего воздуха. Она могла бы поклясться, что мгновение назад его здесь ещё не было.
— Что тебе надо, человече, — сказал Конан грубым гортанным голосом, в котором слова шемитского языка безбожно перемешивались с туранским.
— Защита, — легонько поклонился старичок. — Поверьте, я знаю о городе многое, очень многое. Здесь таятся такие сокровища, которые вы и не можете вообразить. А я лишь прошу достопочтенного варвара защитить меня.
Старик вцепился в руку дикаря длинными жёлтыми пальцами:
— О, помогите мне пережить эту ночь – и я приведу вам к сокровищам, о которых сложно даже рассказать!
Натала с подозрением смотрела на их нового благодетеля.
Но Конан мгновенно преобразился.
В его голубых глазах зажёгся огонёк.
Азарт и неуёмная жажда приключений завладели его душой. Натала не знала, сколь многое он понял из велеречивой речи их нового знакомого, но главное он уловил. Конан отвёл лезвие клинка от его шеи.
— Веди, старик, — рыкнул он.
Бритунка поразилась.
Целый день боя мог бы свалить с ног любого человека, но Конан, казалось, был свеж и полон сил. Кровь и грязь, покрывающие его доспехи, удивительно контрастировали с неуемным огнём, полыхающим в его ярко-синих глазах. Натале показалось, что даже целые полчища демонов не смогли бы задержать его. Упоминание о сказочных сокровищах разожгло его неуёмное любопытство.

Под Акхаримом и впрямь лежали горы сокровищ.
Некоторые из них покоились здесь ещё с тех проклятых времён, когда над миром простёрла свои чёрные крылья тьма.
Иные сокровища охраняли демоны – слепые бездушные твари, опаснее войска из тысячи всадников, и даже вся мощь жрецов Митры не смогла бы справиться с этими созданиями тьмы, воплощением безрассудной ярости и злобы. Другие захоронения стерегли ловушки – древние, жадные, не утратившие ни грана своей хищной угрозы. Ждали острые лезвия, способные рассечь волосок, ждали ямы с железными кольями и колодцы. В момент, когда срабатывала плита и перекрывала несчастным выход наружу, мельчайший жёлтый песок заполнял ставшую безнадёжной ловушку. Другие же помещение стояли тихими и пустыми, словно ожидая желающих прийти и забрать сокровище. Ждали безнадёжно, тысячи лет... Ибо величайшие их сокровища и являлись их величайшим проклятием.
Даже самые жадные воры не искали сокровищ под Акхаримом. Не искали с тех пор, как Маршех Три Руки, прозванный так за ловкость, и вправду вернулся из подземелий с тремя руками. Последняя, лишняя рука, вскоре и задушила самого удачливого грабителя Акхарима…

Город внизу пронизывал лабиринт подземелий.
Большинство из них были выстроены древним полулегендарным правителем города, при котором Акхарим обрёл наибольшее могущество – Эмелькедом шестым. Их использовали для хранения зерна и вина, в них вели ходы из тюрем города; в нём были тайные палаты и подземные цитадели, в которых можно было укрыться в случае опасности.
Но затем подземелья проникло зло.
Не то зло, которое царит повсюду, но куда более тёмное. Говорят, что строители докопались до катакомб, ведущих в сердце мира – и с тех лабиринт Акхарима стал прибежищем нелюдской мерзости. Пугающие тени шептались в нём, странные звуки доносились из тёмных ходов, словно шлепки босых узких ступней, зелёные огоньки всплывали во мраке. Время от времени пропадали дети у горожан, и насмерть перепуганные прохожие рассказывали о чудовищных криках и нелюдском хохоте, доносящемся из проклятых подземелий.
Ходы замуровали, винные погреба опустели.
А ещё горожане шёпотом говорили, что Баал-Ханан, двенадцатый царь Акхарима, искал что-то в скале, что лежала под городом – искал долго, безумно, и, очевидно, нашёл. Ибо, однажды, спустившись в подземелье, он исчез со всей своей свитой. Все сгинули в чудовищных подземельях – кесарь и его слуги, визирь и раис, начальник стражи и тайный советник. Говорили, что кесарь прочёл что-то в книгах, привезённых из древней Стигии, и страшная правда просматривалась в его безумии. Шёпотом на базарах передавалось, что царь жаждет бессмертия, бессмертия любой ценой – проклятых ли тайн или человеческих жизней.
Незадолго до этого строители вскрыли помещения, спрятанные глубоко под землёй. И что удивительно – в палаты не было входа, будто кто-то построил их изнутри. Повелитель города и его ближайшие слуги вошли туда, и исчезли. Жрец Ану взял власть над перепуганным городом и повелел замуровать вход. И ещё, говорят, что царю удалось получить желаемое – ибо, если приблизиться, там до сих пор слышны стоны и всхлипы, а иногда чей-то вкрадчивый голос умоляет приблизившихся безумцев разобрать стену, уверяя, что он царь Акхарима Ханан Второй и наградит их по-царски. Стоит же отдалиться, как доносятся проклятия и жуткий хохот, не который не может принадлежать человеческому существу.


***

А тем временем они пришли.
На первый взгляд, это была лишь часть мостовой – обычная, ничем не примечательная улочка старого города. Но кхитаец извлёк что-то из складок своего одеяния – Натала не рассмотрела, что именно – и произнёс странные, скрежещущие слова, словно вонзающиеся в саму плоть мироздания. Казалось, оно застонало под тяжестью возлагаемой на него ноши.
С оглушительным треском, что-то будто лопнуло глубоко под землёй, часть мерцающей в лунном свете брусчатки поднялась, обнажая громадный, угольно-чёрный зев. Непроглядная тьма смотрела на них из разверзшейся пасти. Тонущие во тьме зыбкие силуэты роскошных особняков окружали его, словно врата Преисподней. Мелкие камешки затарабанили по стёртым ступеням, падая вниз и, словно в бездонном омуте, исчезая в чернильной тьме подземелья.
У Наталы ёкнуло сердце.
Она умоляюще посмотрела на своего спасителя. В ней всё ещё теплилась надежда, что Конан станет спускаться в эту кромешную тьму. Огромный проход показался ей жадным зевом чудовищной твари, тысячелетиями поджидающей свои жертвы. Но варвар, казалось, не сознавал угрожающей им опасности. Его природный азарт заглушил врождённую осторожность.
Его ноздри затрепетали, а глаза загорелись, как у дикого зверя.
Он устремился к двери, словно пробуя неведомую опасность на вкус.


4.

Тем временем на противоположном конце города, наёмники могли видеть притихший в ночной тьме сад, россыпи белых огоньков – светильники, подвешенные к деревьям, скамейки из слоновой кости и столики для игры в кхитайскую джиг-со и вендийские шахматы.
Войти они не могли – сад окружала невидимая стена.
Удивительные фигуры скользили в саду – туранские огнепоклонники в полосатых халатах, с магнетическим взглядом глаз, вендийские отшельники, известные тем, что постигли тайны Иных миров, приверженцы запретного культа Асуры из гиборийских городов, жрецы бога Ану и стигийцы в ни на что не похожих одеждах, лишённые обычной мрачности, присущей этому народу. Некоторые не походили на человека. Их длинные фигуры скрывали алые тоги, и нечто было в их глазах, что заставило наёмников отшатнуться. Казалось, что это странники из Дальних Королевств, которых не касалась нога человека.
Они остановились в этом доме на постой.
Другие гости скользили в аллеях лунного света, порой почти невидимые – словно сверкающие пелерины, вуали лунного света.

Во всём была какое-то изящество и простота, недоступная шемитским магнатам. Полы были выложены мозаикой из слоновой кости и разноцветного камня; иногда их скрывали мягкие хорузунские ковры. Стены были покрыты арабесками. В укромных нишах горели кованные золотые лампы.
Невысокие слуги с удивительными чертами лица, в которых вендиец распознал бы исчезающие расы Уттары, бесшумно скользили, заменяя фрукты в прозрачных вазах или подливая вино гостям. Мебель была выполнена в прекрасном офирском стиле, знаменитом своей лёгкостью и тонкостью очертаний.
Но хозяина дома не было вместе с гостями.
Он, вместе с худенькой девушкой, смотревшей на него с восторженной верой и обожанием, сидел, подогнув ноги, на мозаичном полу из вендийских сортов мрамора, задумчиво вглядываясь в звёздное небо, покрытое сотнями беззвучно трепещущих звёзд. Потолка у комнаты не было, и сквозь проём в комнату втекали сотни ночных ароматов. Доносилось благоухание южного сада, щекотал ноздри приятный запах жасмина и резкий аромат сирени, а над головой раскинулось грандиозное звёздное небо. Девушка, сидевшая на подушке, нежно тронула хозяина за плечо. Он вздрогнул и очнулся. Чистая улыбка озарила его лицо.
— Спасибо, Сульфия, — нежно сказал он. — Звёздные сферы так прекрасны, что, казалось, человеческий дух может скитаться в них вечно.

Девчушка подняла голову и обратила на него свои чистые серые глаза.
— А почему ты сказал, «как богам будет угодно»?
Кудесник вздохнул:
— Звёзды поведали мне, что Малекеил намерен совершить ужасное чародейство в своём доме, что стронет сами основы реальности. И я послал маленького духа, дабы помешать ему. Но боюсь, как бы не родилось из этого ещё большее зло… А потому я помогу тем, кто ныне придёт в дом Малекиила.

5.


Натала в немом ужасе взирала на яму.
Чёрный зев потайного отверстия – в мягком свете звёзд был словно провал в темноту. В испуге она схватилась за руку киммерийца. В улыбке Шанг Тара ей чудилось что-то дьявольское, а блеск в глазах, когда он наклонился голову, пытаясь его скрыть – исполненным страшного значения.
Старик казался ей проводником, сопровождающим погибшие души прямиком в преисподнюю.
— Конан! Не пойдём туда! Мне кажется, он ведёт нас прямо в ад!
Но, увлечённый азартом нового приключения, Конан, казалось, не услышал её мольбы. Весь преобразившись, словно гончая собака, он приблизился к веющей холодом и сыростью дыре.
К черному провалу в земле.
Чуть не плача, Натала последовала за ним. Её коленки дрожали, каждый шаг давался ей с огромным трудом. Старик поклонился – и исчез во мраке подземелья. Конан, пригнувшись, последовал за ним. Натала помедлила, с безумно колотящимся сердцем – но мысль о том, что она останется одна в этом городе кошмаров, придала ей сил. Она поспешно нагнала киммерийца и ухватилась за его рукав.

Конан остановился в нерешительности. Даже его кошачьи глаза не видели ничего в кромешной чернильной тьме.
Кхитаец извлёк откуда-то длинную свечку и запалил её кресалом. Спустившись на десять ступенек, он махнул им большим рукавом, словно приглашая следовать за ним в прямиком в пекло. Конан взял Наталу за руку, и они осторожно спустились по полустёртым древним ступеням. Ход был старым, очень старым. По обеим сторонам змеились какие-то иероглифы и барельефы, настолько стёртые и повреждённые, что в них ничего нельзя было разобрать.
Свет золотой свечи, словно волшебный светильник, лишь слегка разгонял тьму. Он то и дело выхватывал мрачные стены, чёрную арку угрюмого свода, полы причудливого одеяния проводника, напряжённые лица спускающихся, загадочные сплетения букв и символов на стенах, ступени, ведущие во тьму.


А тьма ждала.
Дикарь, потомок древнего, древнего народа, и перепуганная девушка – были ей желанны и понятны. О, она бы с наслаждением попробовала их на вкус – каменными клыками ловушек, зубами гулей.
Но спускающийся рядом с ним пергаментнолицый человечек в жёлтом вызывал у неё удивление. Он был вовсе не тем, кем казался. Под человеческой оболочкой пряталось нечто, почти столь же древнее, могучее и злое, как и она сама. Страшное чудовище в облике старого кхитайца шествовало по коридорам, и сама тьма устрашилась его. И решила отступить на этот раз.
Шанг Тар собирался провести Конана и его спутницу вглубь этого таинственного лабиринта, хранящего тёмную мудрость веков, её благословение и проклятие, хотя сам он бывал там неоднократно. И, хотя жуткие твари рыскали порой во мраке переходов, щуплый кхитаец шёл уверенно, словно у себя дома. Ибо древние звери, страшные реликты, ещё помнящие Иргала Зага и порождения тьмы, скрывающиеся в людском обличье, могут видеть не тело, но нагую душу – и он в ужасе бежали с пути крохотного кхитайца, держащего трепещущую золотую свечу.


Они оказались в катакомбах.
Трудно сказать, для чего использовались эти проходы. Для тайных собраний, быть может, отчасти – для хранения вина и зерна.
Больше всего они походили на винные погреба в Бельверусе, куда однажды они отправились путешествовать с отцом. Высокие, изящные арки, стены, заложенные сырым кирпичом, местами осыпавшимся и обнажившим голый камень. Арки отчасти опирались на фрагменты скалы, обработанной и отполированной руками неведомых строителей, отчасти – на искусственные колонны. Фрагменты стены были обработаны в виде колонн – пилястр и ложных фасадов. Впрочем, в помещениях не было ничего злого. Даже их загадочный проводник стал казаться безобидным.
Натала с облегчением огляделась и перевела дух.

Понемногу панический ужас Наталы развеялся.
Сухонький старичок, обещающий им невиданные сокровища, казался всего лишь невинным чудаком. Следы разрушения становились всё более и более явными. Если за первой частью святилища, очевидно следили, и дыхание времени коснулось её в меньшей степени, то, чем глубже они заходили, тем сильнее становилось очевидным запустение. Уже не было заметно никаких следов ремонта. Исчезла каменная крошка; не валялись на полу остатки кафельных плит. Лишь голые стены да наполовину обрушенные каменные арки вели в темноту.
На стенах белели смутные пятна – лики древних божеств.
Проводник шёл перед ними, словно странный сказочный проводник, ведущий заблудшие души в покои древнего Царства Мёртвых.
Натала начала терять ощущение реальности вокруг себя. Всё было слишком сказочно, нереально. Маленькая сгорбленная фигурка, идущая впереди них, освещая каменные переходы светом единственной золотой свечи. Каменные своды, уходящие куда-то ввысь и теряющиеся во мраке.
Странные проходы, ведущие в никуда.
И в какой-то момент её тонкие пальчики соскользнули с плеча могучего киммерийца. А в следующее мгновение всё вокруг пропало. Натала словно стояла одна в этой бесконечной вселенной, окружённая мягкими волнами тьмы. Казалось, она была единственной искоркой света, последним живым человеком в этой чернильной бесконечности. А затем кто-то цепко схватил её за руку и повлёк куда-то со скоростью метеора.

Добавлено через 1 минуту
6.

Конан с любопытством озирался, изучая барельефы вокруг себя, и в этот момент, золотой огонёк свечи, которую нёс Шанг впереди себя, погас, и всё погрузилось в непроглядную тьму. Конан выругался. Послышался долгий отчаянный вскрик Наталы, а затем всё затихло, будто бритунку укутали одеялом. Конан тряхнул головой, стряхивая с себя оцепенение. Ему показалось, что он простоял вечность, но на самом деле прошло не более секунды.
Изрыгая чёрные проклятия, Конан заметался в смоляной темноте.
Его ноздри дрогнули, ощущая аромат тонких благовоний, которыми её натирали работорговцы, чтобы сделать более привлекательным товаром. Он почти не сомневался – её похититель увлёк её дальше. Конан невидимой тенью метнулся к мрачным подземным сводам. Его дыхание гулко оттаивалось среди растрескавшихся кирпичных стен. Конан проклинал себя за свою ребячливость, побудившую его лезть в эту чёрную дыру.
Инстинкт и чутьё вели его по коридору – заставляя подныривать под разрушенные арки, нырять во тьму порталов, слепо идти среди океана мрака, следуя за доверившейся ему женщиной. Её тонкий запах вёл его через чёрную паутину проходов, пронизавших под землёй старый город, а чутьё останавливало на краю бездонных колодцев, помогало выбирать правильный ход среди множества прочих. Два или три раза Конан возвращался, но всё же следовал очень быстро. Её тонкий аромат не прерывался, свидетельствуя, что он идёт в правильном направлении.
Он походил на настигающего врага зверя.
Наконец, он остановился.
Прямо перед ним находилось нечто наподобие естественного возвышения, отполированного до зеркального подиума. Ухватившись за необработанный фрагмент в углу, он подтянулся и оказался на ровной площадке.
Вряд ли бы кто-то из представителей прогрессивного человечества смог бы проделать такой путь. Конан выдержал целый день боя, в тяжёлых доспехах, что уже само по себе было подвигом, а теперь ещё и бежал, балансировал на камнях, подтягивался на почти ровной поверхности. Он, несомненно, устал, но звериная выносливость варвара поддерживала его силы. Кровь бежала по его жилам, и он чувствовал себя, несомненно, лучше, чем любой другой цивилизованный человек на его месте. Выносливость варвара можно было сравнить разве что с выносливостью саблезубого тигра Пиктских болот или снежного барса алеющих гор Ильбарса.
Аромат благовоний исчез, но Конан не сомневался, что следует в правильном направлении. Прямо в скале, лишённой каких-либо украшений, была вырублена одинокая дверь из слоновой кости. Она была утоплена прямо в тело скалы. Она так удивительно смотрелась в грубой, архидревней пещере, что Конан невольно недоверчиво воззрился на неё. Её матовая во тьме поверхность призывно мерцала, словно обещая какие-то страшные тайны.

Конан толкнул её.
Тиковое дерево, выложенное пластинками слоновой кости, легко отошло, словно услужливо распахнутое мифическими маридами, и открыло коридор. Выложенный ляпис-лазурью и малахитом, он походил на извивающееся тело громадного питона. Что-то демоническое было в его зелёном мерцании.
Конан осторожно проследовал по пластинам ляпис-лазури вдоль стен, инкрустированных ядовито-зелёным камнем, светящимся в полутьме. В конце его оказалась дверь из чёрного дерева, утопающая во мраке. Конан толкнул её и оказался в просторном шестиугольном помещении с полом, выложенным плитами из алебастра и стенами, обшитыми тиковыми панелями. Мягкий свет струился сквозь потолок из прозрачного камня.
Из неё не вело никаких дверей.
Конан заметался по комнате, словно тигр в клетке. Он простучал все стены, и внезапно, одна из панелей чуть щелкнула и отодвинулась, скользя в потайных пазах, и открыла проход в коридор с алыми гобеленами и сине-зелёными южными коврами. Конан рывком выскочил в коридор и вздохнул с облегчением. Он уж подумал, что ему придется целую вечность блуждать по этим колдовским коридорам. До сих пор ему оставалось лишь надеяться, что он идёт правильным путём.
Киммерийцу было и невдомёк, что если бы его не провёл Шанг Тар, то у него не было бы ни единого шанса попасть в дом, ибо его охраняли силы, более страшные, нежели человеческий разум в силах вообразить.


7.


Натала очнулась в помещении довольно странного убранства. С одной стороны – здесь было полно неслыханной роскоши – затканные золотом покрывала, диваны из слоновой кости, тяжёлые гобелены. С другой стороны – в убранстве проскальзывал какой-то странный, мрачный, извращённый, почти нечеловечески дьявольский колорит: изображения на покрывалах вгоняли в дрожь; ореол мрачности окутывал это место.
Со стен на неё скалились старые божки.
Натала вспомнила, что видела нечто подобное в храме Низиль-Мельбек, который стоял в её бытность в родном городе в Бритунии. Едва она вспомнила об этом, как слёзы брызнули у неё из глаз. Её отец наверно, сходит с ума, а брат и сестричка изнывают от гнева и жалости.
Многие изображения были уродливыми, словно с них сорвали все маски и оставили их в своей неприглядной мерзости. Здесь хранились и изображения божеств, изображения которых в религиях Турана и Шема запрещалось создавать.

Древние нечистые божества шемитов, забытые тысячелетия назад и словно пришедшие из тьмы веков, чтобы устрашить её. Эти проклятые божки, которым тайно поклонялись в джунглях Кусана и Вендии, давно стёрлись из памяти людей, а их алтари обратились в прах, ибо слишком жестокими были их ритуалы, указывая на их нечеловеческое происхождение. Ходили слухи, что эти боги были позаимствованы людьми у более древних, доадамовых хозяев этих земель. Память о них сохранялась лишь в книгах Митры да мантрах служителей Вахелоса – и далеко в глубинах человеческой памяти, где хранились воспоминания о тех монстрах бездны, с которыми человеку приходилось бороться на всём пути своего становления.
Они куда более походили на демонов, нежели на богов, и их кощунственные культы постепенно отходили в прошлое, заменяясь утратившими смысл обрядами и полу-театральными сценами.

Но здесь они предстали в своей обнажённой наготе.
Натала, увидев лики Тарима, запрещённое изображение Шайтана и древние, архаичные ипостаси Эрлика, задрожала от ужаса и едва сдерживаемого отвращения. Она поняла, почему их изображения находились под запретом.

Страх пронзил всё её существо.
Правда предстала перед ней со всей своей ужасающей ясностью.
До неё внезапно дошла вся кощунственная бессмысленность, извращённая изнанка и чудовищный цинизм древних культов, где люди поклонялись порождениям тьмы и холодным бездушным силам, издревле враждебным человеку и прячущихся под масками богов. Наталу едва не вырвало, когда она осознала, какое преступление для рода человеческого осуществляют развращённые, себялюбивые жрецы Шайтана, Эрлика, Ханумана, Сета и Езуда, готовые ради удовлетворения своих желаний и амбиций служить исконным врагам рода человеческого.

Тысячи лет люди безропотно подставляли свои шеи под стальные копыта божков, пока, наконец, не восстали против их нечестивого ига.
Но здесь, в Акхариме, Старые Боги всё ещё повелевали.

Сердце Наталы колотилось.
Тьма, казалось, сжимает вокруг неё свои кольца, словно какая-то чудовищная змея.
Вздрогнув, Натала отвела взгляд от божков.
На стенах, покрытых гобеленами, золотой вязью вились причудливые чудовища из шемитских сказок, в существование которых бритунка никогда не хотела верить – змееголовые сирруши, чудовищная Тиамат, грондарские драконы, громадная змея, свивающая свои кольца над крохотными беззащитными людьми. Но на гобеленах они были вышиты с таким тщанием и любовью, будто художник сам видел их наяву. Натала посмотрела на изогнувшихся драконов, словно воплощение угрозы – сверкали их вышитые серебряной ниткой зубы и любовно вышитая чешуя, и неверие Наталы поколебалось.
Она перевела взгляд на соседнюю картинку.
Художник, казалось, каким-то непредставимым образом переделал каждую нотку отчаяния, испытываемую людьми, атакуемыми громадным змеем. Змей был непредставимо, неправдоподобно высок – он нависал над миниатюрными фигурками, как скала. Неясную и пугающую угрозу источало его упругое тело. А злобные алые глаза, составленные из двух рубинов, сверкали устрашающе. Натала в испуге отшатнулась. Ей на миг показалось, что чудовище ожило. Мелькнул в клыках раздвоенный язык, и устремился на неё пронзительный взгляд алых глаз. Она почувствовала в нём холод, невероятный холод, словно ощущение далёких межзвёздных бездн, откуда явился их обладатель.
И этот взгляд словно окунул её в ледяную бездну.
Натала исчезла.
Она ощутила себя крохотной искоркой во мраке, окружённой чудовищными, тёмными силами – столь же древними и могучими, как и сам мир. И она была совершенно беспомощна перед ними – словно кузнечик перед великанами. И ещё – она ощутила странное безразличие и равнодушие этих сил, которым не было до человечества никакого дела, и словно холод безвоздушных пустот, которые по вере Асуры, окружают обитаемые миры, объял всё её существо.
Всё вокруг сделалось зыбким.
Натала с испугом осознала, что не ощущает своё тело. Она была искоркой во мгле, крохотным атомом среди противоборствующих сил. Невидимые течения швыряли и носили её существо, словно огонёк, трепещущий в фиале, и каждый момент порыв сил, которые невозможно описать, мог потушить огонёк её жизни. Однако пока судьба была милостива к ней. Натала отчаянно боролась. Она цеплялась невидимыми пальцами за ускользающую ткань своего бытия, пыталась найти опору в этом неземном краю. Она не видела, не слышала, не обоняла и не осязала. Кругом было лишь было безумие, отчаяние, боль и ненависть воющей бездны.
И в этом мраке кто-то будто протянул ей руку.
Натала вздрогнула… и очнулась. Её ноги вновь стояли на мягком пушистом ковре, утопая по самую щиколотку.
Кто спас её, кто выдернул из воющей тьмы?
Она не знала.
Покосившись на гобелен, Натала вздрогнула и зябко передёрнула плечами, будто озябла. И сделала шаг назад. Но следовало сделать хоть что-то.
Натала попыталась найти выход и замерла в изумлении: его не существовало! Чёрные гобелены покрывали все стены, а когда она приподняла их, под ними оказалась лишь монолитная поверхность прочной стены. Белый мрамор таинственно мерцал в свете масляных светильников. Она села на мягкую софу, затянутую золотым покрывалом – и разрыдалась.

Кажется, стародавние силы тьмы взяли в плен её беспомощное тело, и лишь холод чёрных бездн ожидает её, если Конан не сможет её спасти.

[Пелиас почти кофийский]

8.

Никто не встретил его.
Войдя в дом, Конан оказался в помещении показной роскоши. Ковры полыхали морями цветов; изящные линии мебели говорили о превосходном вкусе, тонкие гобелены, вышитые золотом и электроном, с преобладанием алых и чёрных цветов, тускло светились во мраке. Конан шёл, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в доме. Однако все его органы чувств оказались бесполезными, одна лишь необъяснимая интуиция, заставляла его держаться начеку: всё вокруг словно звенело от незримой опасности.
Почти в каждой комнате стояли алтари.
Иногда это были переносные жертвенники из тусклого камня, слоновой кости или гранита; иногда странные, древние ложа с канавками стока крови из причудливого, ни на что не похожего материала.
Конан крался через роскошные, едва освещённые залы, обставленные со странным и мрачным вкусом. Свет давали искусно выкованные золотые лампы, висящие в стенных нишах. Один раз, привлечённый блеском, варвар склонился над столиком чёрного дерева, но тут же с проклятием отпрянул: на нём лежала точная копия человеческого черепа из горного хрусталя. Казалось, в нём мигал тревожный огонёк. Казалось, череп наблюдает за ним. Варвара прошиб холодный пот. Поскорее найти Наталу и убраться прочь из этого проклятого дома!
По его спине стекали капли ледяного пота.



Колышущиеся портьеры, казалось, скрывали страшные тайны, кощунственные ритуалы. Мягкие ковры на полу заглушали любой звук. Конан крался, подобно призраку, среди утопающих во тьме ковров и шепчущих гобеленов. Он предпочёл бы сразиться – но кругом были лишь пёстрые покрывала на софах, узорчатые драпировки на стенах.
А ещё – тени.
Повсюду, казалось, таились тени. Они прятались за резными спинками кресел, обтекали, окружали…

Ни единый звук не нарушал тишины огромного дома. Даже светильники, казалось, горели беззвучно, не издавая ни треска, ни шипения. Пламя трепетало в воздухе, как нарисованные языки пламени на стене. В душе варвара всё больше росло недоумение: куда подевались все слуги? Особняк такого размера не мог обходиться без слуг. Здесь их должно было быть множество: повара, цирюльники, мальчишки-посыльные, сторожа, многочисленная охрана…

В наступивший тишине крик прозвучал раскатом грома.
Конан подпрыгнул.
Внезапно он услышал жуткий вопль, в котором была бездна удивления и отчаяния. Конан рванулся в соседнюю комнату. На ковре лежало чьё-то невысокое тело, и под ним медленно расползалось пятно крови, окрашивая ковёр в другой цвет. Конан наклонился и перевернул его.
С его уст сорвалось проклятие.
— Кром и Митра!
Это был тот кхитаец, который заманил их с Наталой в эту дьявольскую ловушку. Конан с изумлением оглянулся вокруг. Он подозревал, что идёт прямо демонам в пасть, но кто же тогда погубил их вероломного проводника? Варвар отчаялся разобраться, что происходит. И где же Натала?

Что-то невидимое настигло сына востока и предателя.
Что могло убить чародея, способно исчезать и появляться, подобно пламени и передвигающегося со скоростью мысли?
Шанг Тар был не один.
На полу лежали шемиты в богатых одеждах. Их короткие жёсткие бороды задрались к алому потолку.
Люди, которых нечто убило, не одного из горожан заставляли просыпаться с криком ужаса на устах – тайные слуги Малекиила. Эти мрачные полукровки не у одного из отцов умыкнули дочь, не одну жену разлучили с мужем ради страшных ритуалов колдуна. Злые языки поговаривали, что их отцом был демон, которого вызвал Малекиил в обмен на души усопших. Более же сведущие люди говорили, что их отцами были твари, которые иногда встречаются ночью на холмах Котха и Шема. Впрочем, Конан не знал об этом ничего. Но он заметил – что-то неестественное было в их вытянутых лицах; печать страшного знания лежала на их устах.
Конан выругался на своём варварском наречии.
А за ними лежали другие слуги.
Золото парчи и багрянец крови перемешались в доме Малекиила.

Слуги Малекиила были удивительными.
Какие только нечестивые расы и народности не перемешались в его доме! Исчезающие расы Косалы, известные своим дьявольским искусством, уживались с богомерзкими поклонниками Йога из Замбулы, приверженцы тайного знания запретных канонов Митры, аколиты запретной в Кхитае секты Золотого Змея. Они хранили тайны, которые в большинстве стран цивилизованного мира давно забыты. И лишь чёрные колдуны далеко на юге населённых человеком земель, ухмыляясь, громко бормочут их у своих костров, глядя на тени от пролетающих демонов. Жалкие белые люди, говорят они – какой смысл бояться тьмы? Зло всё равно придёт и возьмёт всех нас...
И все они были мертвы.

Конан наклонился над несчастными, чтобы проверить, окончательно ли жизнь покинула их тела, как вдруг заметил какое-то движение. Воин выпрямился. Его глаза мгновенно обежали зал.
Уже давно ему казалось, что тени следуют за ним, перешёптываясь на завешенных гобеленами стенах, чему-то кивая головой, и сопровождая его из комнаты в комнату процессией бесформенных фигур. Внезапно длинная тень скользнула по полу, словно перемещаясь от одной стены к другой. Конан обернулся, но не было ничего, что отбросило её.
— Что за дьявол... — пробормотал он. — Что за тени, не имеющие своих хозяев? Что за комната, где тени существуют сами по себе?
Он звучно выругался:
— Чёртово колдовское обиталище!
У него волосы на голове стали дыбом.
Он медленно попятился.

А в следующей комнате лежал сам хозяин дома.
Гордый орлиный профиль был обращён к потолку, а на лице застыла маска посмертного удивления и отчаяния.
Эта комната была особенной.
Стены зелёного мрамора покрывали странные, светящиеся символы; тускло сияли маски на стенах; пологи алого шёлка скрывали тайны. Прикрытые тонкими воздушными вуалями альковы манили, притягивали взор, варвару даже почудилось, что раз или два он слышал доносящийся из них шёпот. Они звали, обещали блаженство, соблазняли неземной силой, сулили запретные тайны.
Но где же Натала?


9.

Натала сидела в мрачной комнате волшебника, напряжённая, как струна. Аура этого безумного места давила на неё, лишала сил. Вначале она плакала; но слёзы высохли, и чёрная, давящая тишина гнетущей тяжестью навалилась на северянку. Казалось, какие-то бесплотные тени вьются вокруг неё, хохоча в уши; нашёптывают сладкие и отвратительные тайны. Склоняют её к чему-то настолько мерзкому, что согласившись, она бы не смогла жить с этим.
И тогда, не выдержав, Натала завыла и бросилась к стене; она била в неё крохотными кулачками, кричала и стонала. Внезапно что-то щёлкнуло, и стена перед Наталой открылась. Подобно чёрному провалу, она разверзлась в цельной монолитной стене.
И она буквально выпала наружу.

10.

— О, Конан! Ты пришёл!
Натала, вскрикнув, ухватилась за руку Конана. Она прижалась к нему, вся дрожа, как осиновый лист. Цепляясь дрожащими пальчиками за его руку, прижалась к груди. И слёзы полились из её глаз.
Натала зарыдала.
— Оно увлекло меня за собой... тащило, тащило долго во тьме и, наконец...
Бритунка рассказала ему о странных видениях и удивительных тайнах, которые открылись ей в комнате без дверей. Конан озадаченно нахмурился. Он слышал какие-то древние легенды о поклонении Змею, о Драконах, что сражались с его детьми и о людях, что избрали своей стезёй поклонение извечным врагам рода человеческого, но сейчас ему недосуг было думать об этом.
Нечто поджидало их за пределами этой комнаты, и оно не должно было увидеть Наталу.

Конан обнял её, крепко сжал её обеими руками – и отпустил.
— Идём, — сказал он, взял её за руку, и не оглядываясь и крепко сжимая в руках меч, выскользнул в коридор.

И вот они снова оказались рядом с убитыми.
— О Конан, что это? — воскликнула Натала.
— Что-то убило их, — буркнул варвар. — И пусть меня подвесят на моих же кишках, но мне кажется, что оно всё ещё здесь.
Воины в доспехах, низкорослые жёлтолицые слуги – и на их лицах застыл ужас, непонимание и смертельное отчаяние. Конан переступал их тела, но его взгляд неотрывно следил за помещениями. Последний взгляд, брошенный им на нечастных, окончательно убедил его, что им уже не понадобиться его помощь: горло большинства из них было разорвано от уха до уха.

А затем свет золочёной лампы дрогнул.
Тень пересекла её – опасная, тревожная.
Неверная колеблющаяся тень.

Она бы походила на дрожащий огонёк свечи, если бы не была тёмно-серого прозрачного цвета. Она отделилась от прочей толпы теней: тонкая дрожащая фигура, двигающаяся с нечеловеческой быстротой.

Цивилизованный человек на месте варвара уже лежал бы с расколотой головой. Но тело Конана начало двигаться ранее, нежели мозг успел осознать увиденное: он сместился с пути движения дьявольской твари, и её огромные изогнутые когти лишь схватили воздух. Её горящие глаза мелькнули перед лицом киммерийца.
Дьявольская гримаса появилась на лице выходца из преисподней. Конан видел фигуру, едва различимую – и горящие нечеловеческой ненавистью жёлтые глаза. Чудовище замерло в нерешительности, обнаружив в варваре достойного противника. Оно стало медленно огибать его по полукругу. Свет бронзовых ламп заскакал, дробясь на множество ярких пятен; ложась на стены калейдоскопом теней. Казалось, огонь боялся присутствия этой твари.

В этот раз Конан рассмотрел её лучше.
Узкую, какую-то птичью голову.
Длиннющие руки с кривыми когтями, тщедушное, тонкое тело.

Чудовище изучало Конана пронзительными жёлтыми глазами, напоминающими птичьи, опасаясь невиданного врага, а затем ринулось в атаку. Тень проплыла мимо дрожащих огоньков свечей, сливаясь с тонущими во тьме портьерами, чтобы нанести последний удар.
Но киммериец оказался быстрее.
Дикарским чутьём угадав, куда будет нанесён удар, он взметнул лезвие меча. Раздался вой, и монстр материализовался, проявившись настолько, насколько это было для него возможно. Удар должен был снести ему голову, сквозь всю поверхность лица шла ужасающая рана, и оно отчаянно скребло по лицу руками. Конан не стал дожидаться, когда она придёт в себя.
Он метнулся вперёд, и крепкая коринтийкая сталь нашла её сердце. Без единого звука тварь упала на ковер, и спустя мгновение её не стало.
Призрачное тело истаяло, словно лёгкий туман, и существо наконец вернулось в своё исконное обиталище.

И в этот момент некая атмосфера нереальности, которая окутывала всё строение, исчезла, и старый дом, обиталище призраков преисподней, стал обычным домом.
Конан молча утёр нож о ковёр.
Кто знает, почему ему удалось убить могущественного Малекиила и слуг его, сущих дьяволов во плоти. Быть может, они не ожидали атаки – а Конан ожидал. А может – и думаю, это довольно близко к истине – маг и его служители знали, Кого выпустили в мир, и знали, что у них нет сил сопротивляться Порождению Мрака. Но Конан верил, что его рукам и крепкой стали вполне под силу справиться с демоном – и эта сила сразила Существо куда надёжнее любого заклинания.

— Что это было, Конан? — взмолилась Натала.
У неё плясали губы, и зубы друг на друга не попадали.
— Какая-то дрянь, которую вызывал колдун, — проворчал киммериец. — Кром знает, чего ради. Но похожа, она решила начать с него самого.

На обратном пути варвар из любопытства толкнул дверь из слоновой кости, под высокой сводчатой аркой, украшенной мозаикой из сердоликов, и они обнаружили за ней целую толпу перепуганных, абсолютно нагих девиц, благоухающих наддом и циррой, с монистами и колокольчиками на ногах и руках. Они сбились в кучу, испуганно глядя на него широко раскрытыми испуганными глазами.

Статуи из серо-зелёного материала в саду, голыми руками разрывавшие наёмников, со смертью хозяина дома обратились в обычные статуи. И не подозревая, каких страшных опасностей им удалось избежать, Конан с Наталой выбрались на улицы города, продуваемого ветром с холмов, и вздохнули с облегчением.

Звёздное небо постепенно бледнело, день готовился вступать в свои законные права. Волшебные огоньки звёзд угасали, словно трепетные фиалы, задуваемые каким-то далёким богом, готовящимся завтра зажечь их вновь. Бритунка счастливо прижалась к широкой груди верного варвара. Пожалуй, раз она не могла вернуться домой, в свои родные Пенаты, сейчас она была настолько близка к счастью, насколько это вообще возможно.

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский Наконец, закончил этот рассказ. В общей сложности писал почти 7 лет.

главное - завершил! На радость благодарным читателям

[Пелиас почти кофийский]

Интересно хотя бы или абы-што?))))

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский Поднявшись из пустоты, оно протянуло когтистую руку и уничтожило своего

обрыв фразы (...адепта?)

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский куда запрещён ход детям Адама и Евы.

для Гибории это - не ахти

Добавлено через 2 минуты

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский Интересно хотя бы или абы-што?))))

естественно -заманушно и втягушно!
(но пару замечаний таки наскрябал)

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский Мягкий свет струился сквозь потолок из прозрачного камня. Из неё не вело никаких дверей.

Очепятка, иль что-то упущено?