Конан, сын Карраса

[Михаэль фон Барток]

ну что ж, товарищи форумчане, получите для оценки новый шедевр.
писал на конкурс, да не уложился в формат тыщ так 15.
потому пусть здесь будет.
называется сие творение:

Конан, сын Карраса.
Уже стемнело, когда в становище вьехал Конан, сын Карраса.
Царевич спрыгнул со спины коня, оставляя животное на попечение тут же подхватившего поводья раба. Он снял со спины волчью тушу, и взвалив ее на плечо, пошел к шатру отца.
Каррас увидев сына, помрачнел лицом еще сильнее обычного, но Конан склонил перед ним голову, потом мелкими шагами подошел к помосту, на котором восседал Повелитель Степи, Каррас-каган, прозванный Жестоким, и положил добычу к ногам своего отца и господина.
Каррас ткнул ногой в тушу. Волк был огромный, с мощными мышцами и сытым тугим брюхом. Голова с грозными клыками уставилась на кагана остекленевшими глазами. На белых клыках запеклась кровавая пена. Каррас убил в жизни множество людей и бесчисленное количество животных, но почему-то ему стало не по себе, ему показалось, что мертвый волк смотрит на него.
Каррас повел плечами, стряхивая с себя это ощущение, потом острожным быстрым движением, чтобы сын не заметил, коснулся своего паха, чтобы отвести сглаз.
Если Конан и разглядел это, то не подал виду. Конан знал, сколь суеверен грозный Каррас.
- О великий каган, я дарю тебе шкуру кагана волков. Это он резал наших овец и он унес в ночь сына Луга. Я выследил его и убил.
- Это я вижу. – ответил Каррас. – Тебя не было больше недели.
- Каган волков был силен и хитер. Мне понадобилось много времени, что бы найти его.
- Семь дней ты гонялся за единственным волком по всей степи. Семь дней ты не исполнял свои обязанности.
- Прости, великий каган. – Конан поклонился, скрывая недовольную гримасу.
- Как отец я хочу простить тебя. Как каган я должен наказать тебя по всей строгости наших законов.
Раб поднес Каррасу чашку кумыса, тот сделал небольшой глоток и снова воззрился на сына.
Между ними было мало общего.
Каррас был среднего роста, могучий в плечах и груди. Кожа его была смуглой, глаза раскосыми, и лишь длинное лицо, да крючковатый нос указывали на то, что он не чистокровный степняк. В нем взяла верх кровь матери, дочери хана Гуюка, а не отца-киммерийца.
Его сын напротив унаследовал все черты киммерийского племени. Чуть ли не на голову выше отца, черноволосый и сероглазый, с прямыми чертами лица, молодой Конан был больше похож на киммерийского горца, чем на степного царевича. Его мать была из старого киммерийского рода, гордившегося чистой кровью. Каррас подумал, что зря, наверное, допустил, чтобы сына воспитывали эти гордецы, никак не хотевшие забыть Старую Родину и старые обычаи.
Конан вырос непокорным, своевольным и что самое скверное – сам уклад жизни, который Каррас наводил в своих землях, считал чем-то неверным и недостойным. Он наслушался историй и песен о Старой Родине, и позволял себе неподобающе отзываться о власти кагана, о его правлении, о нравах, царивших среди киммирай. Он так же тянулся к старым богам, к старой вере.
Каррас, многие годы занятый удержанием власти над степью, ненавидел эти разговоры о чести и достоинстве, о предательстве дедовской веры и обычаев. Где-то очень глубоко в душе он был согласен с сыном, но не мог сказать этого вслух. Если он даст слабину – степь сметет его, как всех предыдущих своих царей, какие бы титулы они не носили.
Кто хочет править степью – должен быть степняком.
И Каррас равнял по тележное колесо племена, что сопротивлялись его власти, обращал в рабов захваченных пленников, приказывал сдирать кожу с восставших вождей и приносил требы богам неба и грома.
Но сын вечно напоминал ему о том, кем были киммирай, до того, как подмяли под себя оюзов, куманов, багу, шуа и прочих гирканских кочевников, став правящим кланом, целым племенем, обратившимся в династию, объединяющую великую орду.
Каррас всеже любил сына, который был храбрым воином, умелым охотником, великим знатоком коней и прекрасным певцом. Хотя прозвище Жестокий он получил не зря, Каррас еще не настолько стал гирканцем, чтобы послать своих телохранителей, дабы они сломали Конану шею, и передать наследование престола своему второму сыну Дагдамму, свирепому и властолюбивому.
Все эти мысли быстро пронеслись в голове кагана.
- Шкура-то дрянная, облез твой волчий каган. Только если кожу выделать. Да клыки пойдут на амулеты. – наконец сказал он. После этого Каррас немного расслабился, опустил гордо развернутые плечи, чуть подавшись вперед. Уже не всевластный каган – отец, строгий, но любящий. – Добудь ты его среди зимы, была бы воистину царская шкура, а с линялой какой прок?
Конан улыбнулся. Улыбка была веселая, открытая. Слишком веселая и открытая для человека, которому надлежит править ордой.
- Послушай, сын. – более доверительным тоном сказал Каррас. – Я вижу, что творится в твоей душе. Ты молод и ты очарован тягой к неведомому, ты видишь бескрайние горизонты, и хочешь увидеть, что за последним из них. Тебя интересуют пути богов и предания старины. Но ты сын Карраса, ты будущий каган. У тебя нет той свободы, которую ты ищешь, когда гоняешься за волками. Мы так не живем! Мы правим степью и власть наша основывается на страхе, который перед нами испытывают. Жизнь правителя – вечная попытка оседлать бурю. Пока я жив и силен, ты должен быть рядом со мной, учиться у меня что значит быть каганом.
Конан молчал. Потом наконец, он решился ответить.
- Я не хочу быть каганом, отец. Думать о том, как примирить богу и шуа, которые угоняют друг у друга скот со дня создания мира, и рубить головы тем, кто недостаточно глубоко поклонился, это мне неинтересно. Пусть правит Дагдамм.
Каррас услышал то, о чем он давно догадывался и лишь потому не обуял гнев.
- Тогда после моей смерти Дагдамм убьет тебя, прикажет своим борцам-богу сломать тебе хребет перед его глазами. Твоих сыновей он оскопит и продаст в рабство, а твоих дочерей отдаст своим воинам. Так закончится твоя жизнь. Ты хочешь такой участи?
Настала очередь Конана мрачнеть. Ему было всего двадцать лет, но в самом деле, наложницы успели принести ему троих детей, к которым царевич питал искреннюю привязанность. Жены и признанных детей у него пока не было.
- Нечего ответить? – усмехнулся Каррас. – Ты знаешь, как мы живем. Мы – киммирай, владыки степи, и так должно оставаться!
- Но быть может, можно по-другому? – осторожно спросил Конан.
Каррас отмахнулся.
- Мечтатель и поэт! Вот кого ты мне родила, моя добрая Бернис. – упомянув покойную супругу, Каррас вздохнул. – Я не хочу применять к тебе власть, но быть может мне придется это сделать. Когда-нибудь потом. А пока… что ж, гоняйся по степи за каганом всех волков, пой свои песни и слушай старушечьи сказки о горах, что достают до неба и о богах, что снисходят на землю. Быть может Дагдамм посчитает тебя помешанным и пощадит, а быть может ты вопреки всему станешь великим вождем, вроде наших славных предков из века героев. Можешь идти и отправляться на очередную свою охоту за волками и призраками былого!
Но царевич лишь склонил голову и не спешил уходить.
- Чего еще тебе нужно, полоумный?
- Отец. – жарко сказал Конан. – Твои слова справедливы. Я признаю, что я именно таков, каким ты меня назвал. И я готов смирить свой нрав и отбросить все эти бредни. Я стану для тебя лучшим сыном, а для киммирай лучшим каганом…
- Мой мудрый отец учил меня, никогда не обращать внимания на все, что сказано до слова «но». – усмехнулся Каррас.
Однако Конан все-таки закончил свою фразу.
- Но сначала я хочу узнать свою судьбу у старой Айрис. Если она скажет мне, что я должен стать истинным наследником кагана, я стану им. Если она скажет мне, что мое будущее лежит где-то в ином месте, я просто уйду, навсегда откажусь и от трона и от крови!
Каррас не сразу нашелся, что ответить. Предложение сына было не то, чтобы неслыханным, но все же необычным. Каррас знал, что старая ведунья Айрис в самом деле слишком близко общается с богами, чтобы в своих предсказаниях и советах следовать воле земных царей и посюстронним интересам. Этим обычно грешат молодые прорицатели, сами полные амбиций и жажда власти. Их мечта стать личным прорицателем и колдуном у могучего правителя и направлять своими советами его руку.
Но Айрис, которой чуть ли не двести лет, и которая живет на Железном Озере последние полвека, избегает даже лишний раз пророчествовать для кагана и его семьи. Все, что ее интересует, это слышать голоса богов.
Если Айрис сумеет указать Конану его путь, то кто он такой, чтобы противиться воле богов?
- Быть посему. – сказал Каррас.
Глаза Конана радостно вспыхнули.
Перед тем, как отправиться к Железному Озеру, царевич пришел навестить своего деда.
Бывший грозный правитель, теперь был слишком стар, чтобы водить в бой воинов и править покоренными племенами. Он доживал свой век в почете и уважении, предаваясь воспоминаниям и рассказывая молодежи предания о Старой Родине, отеческих богах и обычаях.
Он еще не был столь слаб, чтобы не суметь заботиться о себе, но у него было несколько рабов, на которых бывший каган старался не обращать внимания. Зрение его слабело, но разум оставался ясным, а руки крепкими.
Когда царевич рассказ о своем решении, дед медленно покачал седой головой.
- Айрис ведает пути богов, это правда. – сказал он, наконец. – Но она видит мир и думает иначе, чем мы. Быть может ее
Пророчество окажется столь туманным, что ты проведешь долгие годы, пытаясь разгадать его, а в это время жизнь твоя будет идти совсем другим путем. Но все же, съезди к Айрис. Передай ей приветствие от меня, самому мне уже не добраться до Железного Озера. Напомни ей о том, что она нагадала мне еще в Киммерии.
Вскоре они простились, и каждый чувствовал, что скорее всего – навечно.
Взяв двух коней, юный Конан отправился на север, на берега Железного Озера, туда, где все еще должна была жить древняя ведунья.
Путь его пролегал через земли, за которые вечно шла война между киммирай и северными кочевниками из народов мужон и татаг, столь свирепыми и примитивными, что даже племена, входившие в киммерийскую орду считали их дикарями, варварами.
Конан был готов столкнуться с врагом, но понимал, что если их будет хотя бы полдюжины, дни его сочтены.
Он старался двигаться осторожно, минуя натоптанные шляхи, даже если для этого ему приходилось кружить по горам и лесам. Он кормился охотой и рыбной ловлей. Чем дальше на север, тем гуще становился лес. Уже не редкие перелески среди бескрайней глади степи, а наоборот, небольшие островки открытой земли среди могучих лесов.
Но и здесь жили кочевники, гонявшие свой жилистый, выносливый скот с зимних пастбищ на летние.
Конан встретил несколько зловещих алтарей, на которых северяне приносили требы своим богам. Он сам был сыном жестокого народа и жестокого отца, киммирай так же как и остальные степняки сдирали скальпы с убитых врагов и отрубали им руки, глумились над телами павших врагов и приносили пленных в жертву.
Но все это меркло по сравнению с изощренным мучительством, которому подвергали пленных мужоны и татаги. Пытку они возвели в искусство, а человеческим мясом пировали при каждом удобном случае. Конан находил и следы таких пирушек.
Они бросали своих мертвых на съедение волкам и стервятникам. Волков они считали своими предками и покровителями, что не мешало им носить волчьи шкуры. Когда воин погибал или умирал, его оружие ломали и бросали рядом с ним. В ином мире, где все наоборот, мертвый станет живым, а сломанное оружие - целым. Они не убивали перелетных птиц, что прилетали откуда-то с крайнего севера, потому, что считали, будто те уносят в царство мертвых души павших.
Все это Конан знал от своего деда и от своего отца, которые много лет воевали с северными племенами, но так и не смогли смирить их.
Потому он вовсе не стремился встретиться с хозяевами этих мест, но все же его путь не мог остаться незамеченным и однажды Конан понял, что за ним началась охота.
К счастью для царевича, приближалась пора великого праздника летнего солнцестояния, на который северяне прекращали все свои войны и склоки, чтобы собраться у некоей своей святыни на самой кромке непроходимой тайги, и там, обрядившись в шкуры и облившись кровью жертвенных животных несколько дней пить, петь и плясать до изнеможения.
Потому на поиски дерзкого чужака отправились лишь трое молодых воинов, мечтавших принести отцам первые руки и скальпы врага.
Конан встретил их на берегу бурной реки. Отступать назад было нельзя – не меньше ста футов отвесного берега, а потом – бушующий среди камней поток. Первого он ссадил с седла стрелой, второго вместе с конем опрокинул, вонзив в грудь коню копье, и пока всадник исходил отчаянным криком, придавленный бьющимся животным, раскроил ему голову верным тяжелым клинком. Третий юнец спешился, и отчаянно крича, больше от страха, чем от ярости, бросился вперед. Конан отрубил ему вооруженную руку, а потом добил корчащегося от боли мужона ударом точно в сердце.
Он не стал сдирать их скальпы или отсекать правые руки. Не от излишней мягкости характера, а потому, что не видел чести в победе над еще не брившими бороды юнцами. Их коней он отпустил пастись, зато поживился запасами из седельных сумок.
Он заночевал совсем рядом, разведя в чащобе небольшой костер, и слышал, как на берегу реки рычали и дрались между собой волки, которые пришли объесть тела мужонов.
Конан был один на многие сотни миль вокруг, не было даже врагов. Он слышал, как шумит лес, живущий своей странной жизнью, не похожей на ту, что он слышал в родных степях.
Конан был храбрым человеком, привыкшим ждать опасности и встречать их с оружием в руках, но шумевший вокруг лес наполнял его душу непривычными страхами. Это был даже не страх перед призраками или восставшими мертвецами. Скорее сейчас он ощутил одиночество столь огромное, что оно выходило за пределы обычной тоски по дому и сородичам. Это была покинутость человека в чуждом ему мире.
Конан внимательно вслушивался в эти свои ощущения, новые и непривычные.
По своему они нравились ему. Да, он чувствовал сколь мал и слаб перед огромным и беспощадным миром, сколь кратка его жизнь по сравнению с царящей вокруг вечностью, но это давало и свободу, и ощущение причастности к неким тайнам мироздания, которых он пока не мог постигнуть, но наверное сможет постигнуть потом.
Конан понял, почему настоящие колдуны всегда уходят от людей.
Именно для того, чтобы наедине с красотой и жестокостью бескрайнего бесчеловечного мира слушать песни ветров, в которых звучат порою голоса богов и предков.
Утром он проснулся с таким чувством, будто переродился.
У Конана не было карты, он двигался просто на Север, ориентируясь по звездам.
Дед и другие старики снабдили его кое-какими сведениями, но он догадывался, что придется самостоятельно искать легендарное Железное Озеро, которое получило свое название из-за ржаво-рыжих скал, окружавших его со всех сторон.
Он знал, что озеро это лежит в глубине огромной впадины, что вокруг простираются леса, в которых охотятся мужоны, что вниз обрывается бурная река, для того, чтобы наполнить собой озеро, и устремиться дальше, возможно в самый настоящий мир мертвых, в бескрайние темные пещеры, вход в которые сторожит дракон.
Где-то там, неподалеку от логова дракона, нашла свой приют и Айрис.
Когда-то давно, в дни юности деда, киммерийцы пришли к озеру, чтобы перебить звероловов-мужонов и взять себе их землю. Но Айрис, которая зачем-то пошла с воинами, встретилась с шаманом мужонов, и они проговорили всю ночь и весь день, и еще ночь и еще день, и Айрис вышла к воинам, и сказала им, чтобы они отправлялись назад. А шаман мужонов сказал своим воинам, чтобы они пропустили киммерийцев через своими земли.
Нельзя проливать кровь на берегах Железного Озера – сказала Айрис и сказал шаман мужонов.
Айрис осталась там, среди ржавых скал.
В последующие полвека много крови пролилось между киммерийцами и мужонами, но никогда на берегах Железного Озера.
Конан ехал вдоль реки, пока обрывистый берег на начал обращаться в пологий.
На третий день пути он услышал рев водопада и увидел висящий над горизонтом туман.
Он понял, что близок к заповедному месту, и поскакал быстрее.
Вечером он стоял на краю исполинской котловины, на дне которой сверкало озеро, отражавшее в себе небесную синеву.
За спиной хрустнула ветка. Конан стремительно обернулся, выхватив меч. Перед ним стоял одинокий воин. Обритая по самое темя голова, тонкая косица, свисавшая на ухо, и вислые усы указывали на принадлежность к племени татагов. В руке его сверкал кривой меч, уже изготовленный для удара. Это был рослый, крепкий мужчина, накидка его была сделана из скальпов убитых им врагов.
- Где же честь племени татагов? –спросил Конан, не слишком рассчитывая услышать ответ. – С каких пор воин убивает воина в спину?
- Честь в том, чтобы добавить твои волосы к моему плащу, а не в том, чтобы танцевать с тобой танцы, юнец. – ответил татаг на сносном киммерийском.
- Я Конан, сын Карраса-кагана, еду к ведунье Айрис.
- Тебе непременно хочется поговорить, перед тем, как я тебя освежую? Что ж, меня зовут Чарахай, и я поклялся убивать всякого киммера, какого встречу на своем пути.
С этими словами Чарахай бросился вперед, но Конан отбил его яростную атаку, и ранил в вооруженную руку.
Татаг ловко перебросил клинок в левую руку и захохотал, хотя кровь и лилась из раны чуть выше правого локтя. В этот раз он не спешил, дав Конану самому возможность атаковать. Царевич воспользовался этой заминкой, чтобы обнажить кинжал.
Некоторое время они еще кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами и оскорблениями, но Чарахай явно начал слабеть от потери крови и в глазах его стал мелькать страх. Конан швырнул свой кинжал, пригвоздив ступню Чарахая к земле. Тот взревел от боли, и сделал ковыляющий шаг в сторону, но меч Конана вонзился ему под грудную клетку, в беззащитный живот. Конан выдернул клинок и хлынула кровь . В разрезе раны показалось что-то еще, должно быть внутренности. Чарахай упал на колени, из последних сил пробуя нанести удар своим кривым мечом. Конан разоружил его одним ударом.
Чарахай вдруг злобно улыбнулся, обнажив желтые зубы.
- Ты не заберешь мой скальп, киммирай! – сказал он, и бросился с обрыва вниз, на скалы.
Конан лишь проводил его взглядом, и убрал меч в ножны. Кинжал так и остался в раненой ноге Чарахая.
Уже темнело, и царевич не мог продолжить свой путь. Так вышло, что ему снова пришлось заночевать рядом с местом убийства. В ту ночь сны его были кошмарными, а приходившие мысли далеки от восхищения величием мира и песнями ночи. Какую-то музыку ветер принес и сегодня, но то были страшные мелодии, которые слепые безымянные существа играли на свирелях, сделанных из человеческих костей.
А потом музыка стихла, и Конан увидел того, кто пляшет в центре круга из костров, высокого, пустыми глазницами, закутанного в туманы и снега.
Конан проснулся и сел, потрясенный явившися видением.
Он всегда тянулся к тайным знаниям, но никогда не считал себя духовидцем.
Должно быть одиночество и магия Железного Озера сделали свое дело, и впервые за всю жизнь Конан в самом деле прозрел, увидел…
Но он не знал, что и кого он в самом деле увидел.
Его жгло нетерпение, он мечтал разыскать побыстрее Айрис и спросить ее.
С первыми лучами Солнца, Конан спустился в котловину, сумев провести по узкой тропке и обоих своих коней, привычных ко всяким тяготам и опасностям.
Весь день ушел у него на то, чтобы отыскать хижину, спрятавшуюся в тени старых деревьев.
Здесь, внизу котловины солнце редко достигало земли, деревья тянулись к свету, а у их корней царил полумрак.
Вблизи озеро выглядело странным, казалось каждое мгновение вода меняла цвет, а рябь по ней шла вне всякой связи с ветром.
Конан помнил легенду о драконе, но не встретил никаких следов чудовища. Должно быть дракон или умер, или покинул эти места. Или его и вовсе не существовало в действительности.
Цель его путешествия была так близка!
Сердце Конана гулко билась в груди, когда он подошел к вросшему в землю домику и коснулся двери.
- Здравствуй, сын Карраса. – сказала женщина, открывая ему дверь. – Ведь я не ошиблась, и ты в самом деле сын Карраса, сына Конана-кагана?
Конан помнил, как дед называл Айрис старухой, но она вовсе не оказалась такой древней, как он думал. Во внешности ведуньи не было как будто ничего потустороннего. Перед ним стояла высокая, статная женщина, со следами былой красоты на лице. Седые волосы ее были убраны в аккуратную прическу, на ней было платье, какие носили женщины из зажиточных киммерийских семей.
- Ты знаешь кто я? Ты видела меня в своих видениях?
- Не совсем! – рассмеялась Айрис. – Ты как две капли воды похож на своего деда. Он жив еще?
- Жив и передавал тебе приветствие.
- Благодарю тебя. Если застанешь его живым снова, поприветствуй его тоже от моего имени. Как твое имя, сын Карраса?
- Меня назвали Конаном, в честь деда и в честь.
- Да, это славное имя. Тебя назвали в честь деда и в честь древнего героя, я знаю эту историю. Я ее помню. Проходи же, не стой в дверях Конан, сын Карраса.
Конан переступил порог.
- Наверное, ты хочешь спросить меня про дракона? –так же улыбаясь спросила Айрис.
- Да. – Конан почему-то смутился.
- Он спит и уже давно. Не хотелось бы, чтобы он проснулся. – сказала ведунья. – Так зачем ты пришел, сын Карраса?
- Я хочу узнать свой путь. – ответил царевич.
- В дни моей юности киммерийцы говорили, что человек рождается по воле Крома, который лишь раз взглянув на него, награждает новорожденного волей, а после этого судьба принадлежит самому человеку.
- И вы на самом деле в это верили?
- Верили, во всяком случае, старались верить.
- Расскажи мне про Крома! Расскажи про Старую Родину!
- Ты только что говорил, что пришел узнать свою судьбу?
- Мне кажется, что моя судьба как-то связана со Старой Родиной. Недавно я начал видеть сны, странные сны. Я чувствую, что прошлое нашего народа как-то связано с моим будущим. Предки зовут меня, стараются указать в будущее. Так я чувствую, но не умею ни читать знаки, ни говорить с предками.
- Да, вижу не зря ты проделал этот путь, Конан, сын Карраса. И все же позволь оказать тебе гостеприимство, а уже потом мы будем говорить о прошлом и будущем.
Конан удивился, увидев на столе кашу и хлеб. Он больше готовился к кореньям и возможно, рыбе. Увидев это, Айрис сказала, что припасы ей привозят местные жители, которые тоже почитают ее колдовской дар. Конан вспомнил об изуродованном теле Чарахая, что лежало сейчас на камнях, но промолчал об этом. Он знал, что нарушил закон, но Чарахай сам бросился на него с мечом. Если Айрис такая могучая колдунья, как говорят, она самая узнает об этом. А если нет – то что ж, значит легенды преувеличили и ее силу.
Вечером они долго говорили о текущих делах киммирай, о войнах и походах, о врагах и союзниках.
Странным образом Айрис это было интересно. Конан был томим желанием начать уже задавать вопросы волновавшие его самого, но он свято чтил старую традицию – о делах нельзя заговаривать, не проведя под крышей ночь.
Утром он проснулся поздно, и когда вышел из домика, увидел, как Айрис зачерпывает ведро воды из озера.
Она выпрямилась и помахала ему рукой. Потом повернулась и поприветствовала кого-то еще.
Конан увидел, как по узкой полоске прибрежного песка, которая почти сразу переходила в уродливые корневища вековых деревьев, едут трое северян. С такого расстояния он не видел, к какому племени они принадлежат, но такие коренастые мохнатые лошади, островерхие шапки и короткие луки могли быть только у северных кочевников.
Конан повернулся к дому, думая, бежать ли ему за оружием, или стоит приветствовать новых гостей с миром.
И над озером раздались полные ужаса крики.
Киммирай ощутил, как предательский холод страха скользнул по его спине. Так кричать только люди, на которых движется неминуемая смерть.

Добавлено через 5 минут
Из воды поднялась огромная, больше лошадиной, голова на длинной гибкой шее, схватила ближайшего человека, и перекусила пополам. Всадники бросились к берегу, но чудовище настигло одного из них, стащило с лошади, и утянуло в воду.
Последний оставшийся в живых человек отчаянно погонял коня, который и без того мчался со всей прытью, на которую был способен.
Перед самой хижиной Айрис человек спешился и обнажил длинный прямой меч. Безоружный царевич стоял перед ним, как приготовленный на заклание бык.
- Опусти меч, Грим! – вскричала Айрис.
Человек нехотя повиновался. Это был высокий, могучий в плечах мужчина со светлой бородой и волосами. Он явно не принадлежал ни к одному из степных племен.
- А ты! – ведунья повернулась к Конану. – Что ты от меня утаил, безумец? Ты пролил кровь на берегах Железного Озера?
- Я убил татага Чарахая. Он сам напал на меня. Я что, должен был позволить ему убить себя? – повысил голос царевич.
- Ты должен был сказать о вашем бое! Где ты оставил его тело?
- Он бросил его на скалы, у самой реки. – сказал Грим. – Я видел там кости.
- Все было не так! Он сам прыгнул?
Грим усмехнулся.
- Он наверное, и на твой меч сам прыгнул?
- Помолчи же, Грим! – снова окрикнула его Айрис. - Чарахай был сумасшедшим убийцей, просто разъезжал по степи, искал поединков и убивал всякого, с кем встречался. Не в смерти Чарахая ты повинен, Конан, а в том, что скрыл ее от меня. Кровь Чарахая разбудила дракона. Теперь он будет рыскать по земле в поисках пищи, а пищи ему нужно много.
- В прошлый раз, сто лет назад, он опустошил округу на много миль вокруг. Пожирал даже медведей в их берлогах.
- Но я не знал… - Конан перевел взгляд с Айрис на великана Грима.
- Это уже не важно. Теперь дракон не заснет, пока не насытиться. А голод его неуёмен.
-Неужели ничего нельзя сделать?
- Конечно можно. Дракона можно умилостивить или убить. Чтобы умилостивить дракона, надо скормить ему сердце того, кто его разбудил. А чтобы убить надо отсечь дракону голову. – сказал Грим.
- Я готов! Я принесу его голову! – выпалил Конан.
- Смотри, как бы он не съел тебя раньше. – усмехнулся Грим.
- Смотри, не откуси свой ядовитый язык! – Конан готов был наброситься на Грима с кулаками.
- Успокойтесь, вы же не мальчишки, не брившие бороды! – приказала мужчинам ведунья.
- Прости, матушка. – чуть поклонился ей Грим.
- Прости меня, мудрая Айрис. Позволь мне пойти на чудовище и тем искупить свою ошибку. – сказал Конан.
-Хорошо, Конан, сын Карраса. Если хочешь принести голову дракона, то бери свое оружие, и отправляйся к южному берегу, там среди скал – логовище чудовища. Но будь осторожен, потому что дракон не просто огромный хищный зверь, это тварь коварная и обладающая колдовской силой.
Конан очень скоро собрался в дорогу. Он попросил у старой Айрис благословения, которое получил. Грим наблюдал за всем этим, не скрывая усмешки, которая блуждала в его бороде. Когда, наконец, Конан готов был тронуться в путь, Грим скучающим голосом сказал.
- Тоже чтоли проехаться до южного берега?
Не спрашивая согласия ни Конана, ни Айрис, он взобрался снова на спину своему коню и нагнал Конана. Тот обернулся, положив руку на эфес меча.
- Прибереги свой гнев и свой меч для дракона, малый. – сказал Грим.
- Кто ты вообще такой, Грим? Никогда я в степях не встречал человека, похожего на тебя.
-Так мы и не в степях. – захохотал великан.
- Сказал бы, что ты похож на асира, но последних степных асов разгромил еще мой дед.
-Так я и есть асир, хотя никогда не видел Асгарда. Мы живем к северу от Вилайета.
- И что занесло тебя в земли мужонов и татагов?
- То же, что и тебя, малый! Я искал ведьму. Вообще-то я уже был у Айрис, лет десять назад. Тогда она мне много что нагадала. Что-то сбылось, что-то нет, или может быть, я не понял! Захотелось поговорить снова.
Грим на миг замолчал, видимо размышляя, стоит ли посвящать в свои тайны случайного попутчика, но решил, что открыться можно.
- Странные сны я вижу, друг мой киммирай, странные сны.
Вообще Грим выглядел человеком жизнелюбивым, громким и до навязчивости общительным, ровно таким, каким в песнях и сказках всегда представали асиры. Но Конан подумал, не наиграно ли это веселье.
- Не слишком-то ты переживаешь из-за гибели товарищей. – сказал Конан.
- И то верно. Подонки были, хоть и храбрые парни. Грим подбоченился в седле, простер перед собой руку и с выражением сказал что-то на незнакомом Конану языке.
- И что ты такое прочел? Молитву?
- Почти. Виса в память о павших. Вы такие не сочиняете?
- Нет.
- А мы вот любим такие стихи.
- И что же ты посвятил погибшим?
- О, самую обычную вису. Патетично и непонятно.
Грим опять хохотнул.
Конана начало утомлять его буйство.
- Как думаешь, мне под силу одолеть этого дракона? – наконец, спросил царевич.
-Может быть да, а может быть и нет. Вообще-то драконы смертны, но очень сильны.
-Ты дрался прежде с драконами?
-Нет, но мой дед убил одного в горах. Голова до сих пор висит у моего отца над воротами.
Непонятно было, говорит асир всерьез, или шутит. Конан же мрачнел с каждой минутой.
Они ехали долго, медленно и осторожно пробираясь по берегу. То там, то здесь встречались огромные камни, полоса прибрежного песка была совсем узкой, часто уходила под воду. К самой воде подступали корневища великанских сосен и елей, на которых висела трава, обломки дерева и еще какие-то грязь и мусор, принесенные с весенним разливом. Конан все время держал наизготовку копье, готовясь, что со стороны воды вырастет туша чудовища. Он даже не знал наверняка, можно ли пробить шкуру дракона обычным наконечником, но выбора у него не было.
- Думаю, этот дракон сейчас забился в свою нору и спит, сытно пообедав Хьяльви и Бродом. – сказал Грим, опять улыбаясь. – Давно он досыта не ел. Последний раз человека убивали на Железном Озере еще в дни, когда мой дед был мальчишкой.
- И как тогда уняли гнев дракона?
- Ну, сначала ему бросили несколько девиц, детей и стариков, но это не помогло. Тогда мужоны убили того малого, что зарезал своего кровника на берегу озера, и бросили его дракону тоже. Тварь уснула.
- Это Айрис рассказывала?
- Да, Айрис.
-Как же этот дракон проводит годы без пищи.
-Да никто ничего не знает о драконах на самом деле. Быть может рыбу жрет, а быть может спит в своем логовище. Я только знаю, что драконы, хоть их и можно убить, это вовсе не большие змеи или ящерицы.
- А кто же они такие?
Грим долго тянул с ответом.
- Драконы. – наконец сказал он таким тоном, будто открыл великую истину.
Они ехали еще какое-то время, пока не раздался чуть слышный гул. Ничего общего с грозным ревом водопада, но тоже, несомненно, созданный потоками воды.
- Вот, кажется, и добрались. – сообщил очевидное Грим, и в этот раз не рассмеялся.
Выехав из-за острого мыса, чтобы обогнуть который, им пришлось войти в воду по самое лошадиное брюхо, Конан увидел в полумиле на юг полдюжины высоких скал, похожих на построенные сказочными великанами колонны. Эти колонны возвышались на добрых две сотни футов над водой. У самой воды они были четко разделены между собой, а чем выше, тем больше смыкались и срастались. Наверху рос лес, еще выше начинался пологий склон котловины, так же заросший лесом и кустарником.
Воины приблизились еще на несколько сотен шагов. Теперь они спешились и вели коней за собой.
Был теплый летний день, безветренный и полный почти идилической красоты, но у самой воды, куда редко попадал луч солнца, царил сырой полумрак. Тут вода с гулом устремлялась под землю. это был не обрывающийся вниз водопад, нет, просто могучее течение, исчезавшее среди оснований каменных колонн.
Конан никогда не видел места более мрачного и зловещего, хотя ничего внешне ужасного оно в себе не содержало. Нет, волны тревоги, страха и беспокойства, раздражения и гнева сами собой исходили от серых камней, между которыми рычала вода.
- Так значит здесь его нора. – прошептал Конан.
- Ты тоже это чувствуешь? – спросил Грим, выглядевший мрачным и озадаченным. – Это дыхание дракона. А может быть, это дыхание самой Преисподней.
- Ты тоже думаешь, что здесь начинается путь в мир мертвых?
- Этого никто не знает, но зачем-то же здесь поселился дракон.
Конан сбросил рубаху и безрукавку, оставшись по пояс обнаженным. Он взял копьем, а ножны с мечом укрепил за спиной. Потом он быстро вознес молитвы богам Неба и старому, дедовскому богу войны, Крому.
За всеми его приготовлениями следил Грим.
- А ты что же? – с вызовом спросил его Конан.
- Не я убил Чарахая-татага и разбудил дракона. – ответил асир.
Конан плюнул себе под ноги.
- Вот уж воистину, дед мой прав, люди с годами становятся все слабее и трусливее. – сказал он.
Грми пропустил это мимо ушей.
- Кто-то же должен и постеречь лошадей! – сказал он, и засмеялся.
Конан был все же поражен, что казавшийся таким задиристым Грим не только испугался, но и не стыдится этого признать.
- Мой дед говорил, что герой умирает один раз, а трус – тысячу. – сказал царевич киммирай.
После этого он зашел в воду, и позволил течению подхватить себя.
На поверхности оно было не таким уж сильным, и умелый пловец, наверное смог бы преодолеть силу водного потока, но стоило сводам пещеры сомкнуться над головой Конана, как вода понесла его со все увеличивающейся скоростью.
Сюда еще проникал свет, и Конан мог видеть, куда его влечет течение. Его немилосердно швыряло о камни, но крепкие мышцы и ловкость позволяли Конану избежать тяжелых повреждений, хотя его тело тут же покрылось полудюжиной ссадин и кровоподтеков, набитых о скользкие камни. Он плыл будто по руслу подземной реки. Над головой то и дело нависали камни, но до свода было не меньше десяти футов.
Очень скоро он оказался в просторной, не меньше сотни футов в поперечнике, пещере. Свет в нее проникал и через дыру в потолке, и через те ворота для воды, которые только что миновал Конан.
Место было красиво зловещей красотой, какую иногда порождает подземный мир.
Но на миг очарованный потусторонней красотой пещеры, Конан ни на миг не забыл об опасности. Он вцепился в подвернувшийся уступ скалы, и повис, что есть сил борясь с течением. И вовремя. Если бы он не остановился, то ревущий поток утянул бы его дальше, в галереи более глубоких пещер, в которых уже могло вовсе не быть воздуха.
Конан выбрался на камни и осмотрелся.
Там и здесь на сырых камнях были разбросаны обглоданные кости, но все они были уже старыми, выбеленными временем. Дракона здесь не было.
Конан понял, что открывшаяся перед ним пещера, возможно лишь первая в протяженной анфиладе, которую вода пробила под землей за многие тысячи лет.

Добавлено через 5 минут
- Кром! – воззвал он. Конан мало знал о дедовском божестве, но повинуясь странному капризу решил избрать сурового повелителя смерти своим покровителем. Это был старый бог, бог Старой Родины, в которой Конан искал опоры и знания.
Услышал ли его равнодушный обычно к судьбам смертных владыка могильных курганов, царевич не знал, но имя древнего божества в него самого вселило уверенности.
Он пошел вперед, наткнулся на непреодолимую стену, цепляясь за скользкие, норовившие сбросить его, камни, пересек водный поток, и оказался на другом краю пещеры. Там огромный провал в стене открывал путь в следующую.
Выставив перед собой копье, Конан полез дальше в сырой полумрак.
Он знал, зачем идет, кого ищет, но все же внутренности у него захолодели от ужаса, и оружие предательски дрогнуло в руках, когда он вошел в четвертую по счету пещеру, самую большую из всех.
Здесь тоже было светло – через дыру в потолке проникал солнечный свет, который сейчас казался невероятно далеким.
На камнях развалилось чудовище.
Дракон не был таким сказочно огромным, какими они бывают в песнях и сказках. Он был не смог сдвинуть гору, или заслонить собой луну и звезды. Но он все равно был около тридцати футов в длину, голова его была вдвое больше лошадиной. Дракон тихо зарычал рыком, подобным львиному, и обнажил клыки, самые большие из которых были не меньше фута в длину.
И Айрис и Грим звали его драконом, по сути своей это был исполинский змей, лапы его были очень короткими, а то, что Конан принял за шею, плавно, безо всяких плеч обращалось в змееобразное туловище, которое так же плавно утончалось, обращаясь в хвост. Крыльев у него и вовсе не было.
Несмотря на все сходство со змеей, монстр не был так отталкивающ, как обычно бывают змеи. В полумраке пещеры тело его отливало синевой и металлом, очертания головы были странно благородными, шею венчало подобие львиной гривы. И все же красота не делала дракона менее ужасающим, даже наоборот.
Стоило чудовищу повернуться в его сторону, Конан ощутил такой приступ отчаяния и безнадежности, что его охватило желание лечь прямо здесь, на эти сырые камни и позволить дракону погрузить в себя его остро заточенные зубы. Все, чтобы только избавиться от этой тяжелой, как скала и черной, как ночь, тоски.
Когда Конан устоял на ногах, дракон послал ему страх такой силы, что сердце в груди замерло, ноги обратились в камни, а скорчившийся от ужаса разум что-то вопил в глубине черепа.
Но Конан был сильным человеком, и в какие-то мгновения до того, как дракон ударил, он сумел сбросить с себя и это наваждение.
Дракон швырнул всего себя вперед, готовясь опрокинуть царевича с ног, и вонзить клыки ему в живот. Но вместо беззащитной плоти его встретил удар копья, которое вонзилось чудовищу в нос, разворотив одну ноздрю.
Хлынула кровь, которая почему-то запахла сгоревшим тимьяном, раздался рев, чуть не расколовший голову Конана вспышкой острой боли. Дракон отпрянул, но тут же напал вновь. В этот раз он стегнул своим хвостом по ногам Конана, который в последний миг успел подпрыгнуть и потому удар дракона не сломал ему голени, не опрокинул с ног.
С шипением дракон подался назад, сворачивая тело в кольцо, готовясь к новой атаке.
Конан метнул копье, целясь в голову чудовища, и попал. Наконечник вонзился в пасть дракона, который изверг из себя облако сверкающего тумана. Коснувшись кожи Конана, этот туман обжег его, как яд тысячи шершней.
Дракон взревел снова. Движением, странно похожим на человеческое, он вырвал копье из раны и швырнул его в самого Конана. Измазанный драконьей кровью наконечник пробил царевичу предплечье, проскочив между двумя костями.
Другой рукой Конан успел обнажить меч, но пять футов дерева, застрявшего в руке, и нестерпимая боль от раны сделали его беззащитным перед чудовищем.
Дракон раздул свою шею, видимо опять готовясь дохнуть ядом, и Конан сделал то единственное, что ему оставалось – метнул меч.
Тяжелый клинок издав звон, ударился о светящуюся чешую монстра, который издал что-то, похожее на смешок и бросился вперед, добивать безоружного, раненого врага, такого маленького и слабого.
Тело толщиной в могучее дерево обрушилось на Конана, смяло его, сбило с ног. Копье вырвало из раны, сломало древко, но при этом треснула и одна из костей. Конан успел подхватить здорой рукой наконечник копья с полуфутом расщепленного дерева и ткнул в глаза исполинского змея. Ранить он его не сумел, но дракон отпрянул, и ударил хвостом.
Дракон повалил Конана на камни и снова ударил сверху.
И все же молодой киммирай не умер.
Ему просто повезло – он упал в неглубокую яму, в которой вес дракона не настиг его. Над ним, касаясь обнаженной кожи, сдирая ее до мяса, скользило чешуйчатое брюхо.
Почти не понимая, что он делает, Конан бессознательным движением выставил перед собой обломок копья, и через мгновение его окатила волна, пахнущая тимьяном.
Змей закричал и голос его был неотличим от человеческого. Он сам вспорол себе живот на добрых три фута. Из раны хлестала кровь и вываливались внутренности.
Конан, избежав не меньше полудюжины смертельных ударов могучего хвоста, доковылял до того места, где лежал его меч. Когда змей снова бросился на него, Конан не стал ни прыгать вверх, ни уходить в сторону, сил у него уже не было. Он просто выставил клинок перед собой, чтобы нанести удар. Всего один.
Он метил в мешок под горлом и попал.
Тут же руки его погрузились в пылающий ад, и с отчаянным воплем Конан бросился к воде, смыть его с кожи.
Дракон умирал.
Конан, отскоблив от себя едкую жидкость, подошел ближе, чтобы взглянуть на дело рук своих рук своих. Сам он был изранен, но догадывался, что при должном уходе и толике удачи, это не убьет его, а лишь уложит в постель на несколько дней. Тем более важно выбраться на поверхность сейчас, пока он еще не ощутил всего груза ран, пока ярость и гордость в крови придают сил.
Безгранично было его удивление, когда дракон произнес что-то, несомненно бывшее осмысленной речью, но Конан не знал языка драконов и не понял его.
А потом жизнь в глазах чудовища угасла.
Конан оторвал себе штанину ниже колена и перевязал сломанную руку. Наверху надо будет наложить настоящую повязку, а сейчас главное не истечь кровью.
Не было и речи о том, чтобы тащить с собой огромную голову монстра, но он сумел выломать один из клыков дракона, который сунул за пояс, и побрел обратно.
Конан так и не мог вспомнить, где и когда нашел его Грим, он помнил только, как попробовал преодолеть течение, но его снесло назад и швырнуло на скалу. Когда вода уже наполняла легкие, а разум покидал его, Конан ощутил, как крепкая рука тянет его за волосы наверх, к солнцу и жизни.
Потом настала тьма.
Конан несколько раз приходил в себя и снова терял сознание. Всякий раз боль и дурнота, которые охватывали его, стоило царевичу очнуться хоть на миг, оказывались столь невыносимы, что он соскальзывал в блаженную тьму беспамятства.
Но наконец, разум его выплыл из мутной заводи, в которой пребывал. Боль была сильной и она была всюду. Конан застонал, но тут же скрипнул зубами и выбранил себя за слабость. Он попробовал пошевелить рукой или ногой, и не смог этого сделать.
Неужели я настолько ослаб? – испугался царевич и рванулся всем телом. Тщетно. Конан понял, что держит его вовсе не слабость, а путы. Что же происходит? Неужели он был так долго и тяжело болен, что его пеленали словно младенца? Или его и восе приняли за мертвого и завернули так для погребения.
В голове мутилось, рот был полон спекшейся крови и его мучила страшная жажда.
Конан помотал головой, от чего боль его только усилилась, но эта боль немного встряхнула его.
Конан наконец-то открыл глаза, и увидел, что с ним произошло.
Он не был завернут для погребения. И он не лежал в постели, спеленутый. Все было проще. Его связали.
Он висел, прикованный к стволу огромного дерева, ветви которого шелестели над его головой. Ясень – узнал листья Конан.
Дерево росло посреди обширной поляны, которая была истоптана ногами людей и копытами коней, но сейчас на поляне никого не было.
Царевич содрогнулся от ужаса.
Если это сделали кочевники, значит его ждет мучительная смерть. Все попытки освободиться были тщетны. Кто же захватил его? Мужоны? Татаги? Какое-то другое племя или и те, и другие вместе? Все это было неважно. Любые степняки убьют его со свойственным им изощренным зверством. Любые лесовики – тоже.
На поляну вышел высокий мужчина с копьем в руке. Конан узнал Грима и окрикнул его.
Асир поднял голову, и грустно улыбнулся.
- Ты нравишься мне, малый. – сказал он. – Будь моя воля, я бы никогда не поступил так с тобой. Но не всегда мы делаем то, чего хотим. Иногда мы делаем то, что должно.
Грим покачал головой.
- Во имя Крома и Тараниса, скажи мне, что происходит?
Грим покачал головой.
- Скоро ты сам все увидишь, царевич. Ты умрешь, но смерть твоя послужит великой цели.
-Какой еще великой цели?! – взревел Конан. – Будь ты проклят, подлый предатель! Мы шли с тобой одной дорогой!
- Да. – Грим казалось подавлен тем, что сделал. У него был вид человека, который зашел слишком далеко, и понимает, что повернуть уже поздно. – Одна дорога. За это в преисподней змеи будут глодать мое лицо. Я знаю это, Конан.
Со стороны леса раздались громкие нестройные звуки музыки. Визжали свирели, гудели трубы и били барабаны. Через несколько мгновений на поляну высыпалось с две дюжины людей. В основном это были старики и старухи, одетые в какие-то лоскуты и обрывки, с костями вплетенными и волосы, а у мужчин и в бороды, увешанные всевозможными амулетами и иными побрякушками. На одних одежда была надета наизнанку, или вовсе спина перепутана с грудью. Некоторые мужчины были в женских платьях, некоторые женщины – в мужских штанах. Шаманы – догадался Конан. Согласно поверьям степняков шаман должен делать все наоборот – носить одежду, несвойственную его полу, говорить «да» там где подразумевается «нет», входить в юрту спиной. Не все степняки следовлаи этой традиции, она в основном распространялась среди смуглокожих и узкоглазых племен, что кочевали на кромке степи и тайги.
Перед ним были шаманы добрых полутора дюжин племен, которые в обычное время страшно враждовали друг с другом. Они должны были насылать порчу на владык врага и метать проклятия в воинов врага, но сейчас все собрались вместе. Шаманы почти все были до безобразия пьяны и голосили надсаженными, истерзанными глотками какие-то заклинания и песни. Иногда кто-то из них падал на землю и начинал кататься по ней, завывая и скуля, подобно дикому зверю.
Процессия приблизилась к дереву, на котором висел Конан. Когда первый шаман подошел слишком близко, царевич плюнул на него кровяным сгустком, и тот, что-то возмущенно выкрикнув, отпрянул.
Потом к галдящим шаманам присоединились несколько человек, которые держались более степенно. Это были крепкие, рослые мужчины, не расстающиеся с оружием. Прославленные воины и вожди - каганы различных кланов.
Конан слышал, что у степняков на летнее солнцестояние наступает мир, и собравшись вместе самые разные племена и кланы чествуют богов. Однако место сборищ было тайным, запретным, ни одни чужеземец никогда не достигал его иначе, как в роли пленника, обреченного в жертву. Тропы, ведущие к священному месту были тайными, а за разглашение секрета степняки жестоко убивали даже своих.
Какие-то слухи неминуемо просачивались, но смело можно было сказать, что никто, кроме самих степняков достоверно не знает, где расположена их святыня.
Конану ничего не оставалось делать, кроме как молить суровых богов своих предков, чтобы они послали ему достаточно мужества, чтобы он умер достойно, не осрамив чести, своей и своего рода.
Шаманы развели костры и принялись плясать вокруг них, прыгать через пламя и все это время не прекращали прикладываться к бурдюкам с хмельным.
- Киммирай! – к дереву подошел коренастый воин, обнаженный по пояс, в одних коротких штанах. Волосы его спадали до середины спины, бороду он брил, но носил длинные, свисавшие с подбородка усы. Воин ткнул копьем в бок Конана, проколол и оцарапал ребро. Тот усилием воли удержался от стона и подавил дрожь. – Крепкий ты малый, киммирай. Но нет человека, которые не станет молить о пощаде, когда его станут кромсать на куски тупыми ножами! Ты умрешь сегодня, киммирай, а я увижу будущее! Ха! Я Доржа, каган алтов, сегодня я съем твое сердце!

Добавлено через 6 минут
- Оставь его, Доржа! – окликнула алта-кагана высокая немолодая женщина. Конан узнал Айрис. Сердце его упало. Выходит ведунья, которую его племя продолжало почитать, объединилась с шаманами степняков и участвует в их страшных ритуалах. Отчаяние, охватившее Конана было сопоставимо с болью, которая терзала его измученное тело.
- Ты… - начал было царевич.
- Я слышу каждое слово, которое ты мне скажешь. – ответила Айрис. – Что я предала твое доверие, предала наш народ и что за это меня ждут страшные муки в этом мире и в мире ином. И все это правда. Твой дед, с которым ты скоро встретишься, говорил тебе, что я мыслю не так, как обычные люди? И он прав. Но кое в чем он ошибался. Он думал, что мне двести лет, тогда как на самом деле я еще помню Темные Века. Я видела, как ваши предки спали вповалку в пещерах, и глодали кости убитых врагов. То, что для вас вечность – для меня миг. Я вижу будущее, Конан, и оно ужасно.
- Но зачем…
- Зачем был нужен ты? О, я скажу тебе. В тебе течет древняя кровь, почти чистая древняя кровь, и ты храбр. Ты убил сумасшедшего Чарахая и разбудил дракона, а потом убил дракона и омылся его кровью. Именно такой, храбрый и сильный, омытый кровью дракона ты мне был нужен. Сегодня ночью, уже совсем скоро, я отворю тебе кровь и из мира теней вернется тот, чье имя ты носишь.
- Зачем тебе Конан-император? – спросил царевич. Несмотря на то, что ему грозила неминуемая смерть, туманные речи Айрис пробудили в нем любопытство.
- Уже скоро ты сам все узнаешь.
Приходили еще шаманы и еще воины, разгорались еще костры. Музыка завывала и грохотала все громче, все исступленнее становились крики шаманов. Конан висел на цепях, мучаясь от боли в изломанном, истерзанном теле, неспособный даже пошевелиться больше, чем на несколько дюймов. Жажда была пыткой. Ожидание скорой смерти было страшнее всего.
Когда Луна поднялась над поляной, а пиршество превратилось в сущую оргию, в которой на сырой траве смешались мужчины и женщины, молодые и старые, Айрис внезапно подняла руку, и издала яростный крик, от которого замерли все собравшиеся.
В свете костров и Луны Конан увидел, что в руке ведунья держит нож, сделанный из камня.
- Время пришло! – провозгласила она, и подошла к распятому Конану.
Его повесили невысоко, ноги Конана были всего в двух футах над землей, и Айрис не составило труда вскрыть кровеносные жилы на его ногах.
Шаманы принялись камлать, все вместе корчась в своих странных танцах и молитвенном экстазе, барабаны били так громко, что их грохот казалось, проникал под поры кожи.
Древнее оружие Айрис было невероятно острым, и в первый миг Конан даже не ощутил боли, а потом боль пришла, но она уже мало что добавила к его мучениям.
- Кровь твоего потомка взывает! Кровь твоего потомка взывает! – неистово закричала Айрис. – Вернись! Тот, кто попирал троны и уничтожал царства! Тот, кто убил бога! Конан, король-воин, Конан, король Аквилонии и император Запада, Конан, приди! Кровь твоего потока взывает!
А сам потомок древнего героя бессильно обвис на цепях.
Он ощутил лишь слабость, и становилось все труднее дышать, но в общем накатывающееся беспамятство казалось скорее желанным избавлением от мучений, чем ужасным концом. Если из меня не будут резать ремни, и не будут заставлять есть собственное мясо, это только к лучшему – вяло подумал царевич, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.
Он слышал вопли Айрис, но на него накатывала сонливость, все становилось безразличным, и Конан позволил темноте поглотить его.
Почти тут же его голова поднялась.
Айрис, хотя сама провела весь ритуал, отшатнулась, когда он посмотрел на нее. Глаза Конана вспыхнули синими огнями и это видно было даже в свете костров. Лицо его как будто осталось прежним, но на самом деле черты неуловимо изменились, став жестче, старше, обретя хищность, которой раньше не было. Казалось, даже шея Конана стала мощнее, а плечи, и без того широкие, раздались так, что Айрис на миг усомнилась в крепости цепей, что удерживали тело обреченного.
- Ты! – хрипло выдохнул Конан, и этот голос, осипший от яростных криков, которые он когда-то издал в тысяче битв, чуть не пригвоздил Айрис к земле. – Старая сука! Подлая ведьма! Как ты осмелилась?! Я убью тебя и брошу твое тело стервятникам!
Конан говорил на старом киммерийском, Каррас и его сын поняли бы этот язык, но он показался бы им лишь похожим на их собственную речь.
- Уйми свой гнев, Конан из Киммерии. – наконец, взяла себя в руки Айрис. – Ты мертв, и не в силах причинить мне вред. Ты здесь, только пока течет кровь, и пока ты здесь, и ты должен ответить на мои вопросы.
- Бедный парень. – Конан взглянул на свои ноги, по которым струилась кровь. – Кто он был?
- Какая разница? Твой отдаленный на шесть сотен лет потомок. Какой-то царевич, из степных киммерийцев. Храбрый малый, убийца дракона и искатель своей судьбы. Он мертв, как и ты. Но пока кровь течет, ты в моей власти. Ты ответишь на мои вопросы, потому что мертвые не лгут.
- Но мы можем отвечать туманно и непонятно. – усмехнулся Конан. Улыбка на лице дважды мертвого была зловещей.
- На то и существуем мы. – просто ответила Айрис. – Я задам тебе три вопроса, Конан. Вот первый из них – какая судьба ждет киммерийский народ?
- Будет много народов и много судеб. – ответил великий король, волшебством поднятый из могилы.
- Кто станет править Великой Степью? Вернется ли Тогак?
- Это два вопроса, но на них один ответ. Степью будет править Тогак. Тебе надо было бы спросить меня, как отыскать нового Тогака, но три вопроса уже прозвучали. – засмеялся мертвый король.
Айрис выругалась.
- Я сейчас снова уйду Айрис, но я тоже вернусь! – продолжил Конан. - Я не знаю, как и когда, но вернусь, как только моя битва в мире мертвых закончится. Я убью тебя, Айрис!
Кровь вытекала из тела царевича. Конан умирал. Умирал снова. Он вернулся из мира теней, только для того, чтобы претерпеть боль, вися на дереве, истекая кровью, но даже эти муки были для него желанными после сотен лет блужданий в вечном стылом тумане Серых Равнин. И вот, после нескольких минут воздуха летней ночи – снова туман и полумрак. Он ненавидел Айрис, но был странно благодарен ей.
- Я еще скажу. – шепнул он мертвеющими губами. – ваша погибель придет с севера. Сильнейшие из сильных и жестокие из жестоких. Они придут с северных берегов, и сметут все, как наводнение. Воины медведя, хранители черепа.
Голова его вновь упала на грудь и Конан умер. Как за несколько минут до того умер его далекий потомок, храбрый молодой воин, что искал своей судьбы, и нашел ее среди ветвей древнего ясеня, на поляне, где плясали шаманы.
Конан, сын Карраса, обладал всеми задатками великого правителя и славного воина. Перед ним лежало великое будущее, и врата древних городов Иранистана должны были отвориться перед его воинством. Каганы всех племен Степи должны были пасть перед ним ниц, простершись по траве, чтобы его конь осторожно переступал через них. Среди скал Старой Киммерии друи - хранители древней мудрости, должны были поднести ему корону, что некогда носил Кумалл.
Он мог бы совершить все это, и совершил бы, но Айрис-ведунья каменным ножом перерезала ему вены, чтобы узнать будущее, которое судьба уготовила ей.
А потом шаманы и каганы степных племен сняли его тело с дерева, искромсали ножами и съели, чтобы к ним тоже пришли видения будущего. Сердце его съел, чуть обжарив на углях Доржа, алта-каган, который тоже мечтал править Степью, стереть с лица земли захватчиков-киммирай и объединить все племена и кланы в единый народ, чтобы мир содрогнулся от топота копыт его армий.
Но через год из лесов вышли венты, могучие и свирепые как медведи, люди с желтыми волосами и широкими скуластыми лицами. Первым племенем, с которым они встретились в бою, стали алта, и венты убили всех воинов-алта в бою, стариков перерезали в становище, детей бросили в степи умирать от голода, а женщин раздели между собой.
Молодой воин-вент принес в дар своему вождю голову Доржи-кагана, но тому негде было хранить очередной трофей. Он подержал голову Доржи за длинные волосы, плюнул мертвому в лицо, а потом швырнул небрежным движением через плечо, как обычно кидал во время пиров недоеденные кости. Огромные мохнатые псы стали драться за добычу.
конец.