Пентаграмма «Земля»

[Lex Z]

Пентаграмма «Земля»

Сине-серые тени плясали на тёмных обоях. На плите сипела кастрюля, нагреватель алел в полумраке. Рита макнула кисточку во флакон с лаком и мазнула ноготь шоколадным оттенком. Авдею нравилось, когда маникюр тёмный.
Негромко бормотал телевизор.
«Страшная авария на строительной площадке унесла жизни двадцати человек», – донеслось вдруг.
Красные росчерки от мигалок разлетелись по стенам – «скорые» завывали с экрана. Рита замерла с кисточкой в руке. Она терпеть не могла новости: сплошные катастрофы и финансовые махинации, но Авдей считал, что нужно смотреть. Хотя бы раз в сутки. Или читать в интернете. Рита со вздохом погасила экран: слушать про аварию не хотелось – и своих проблем хватало. Тем людям всё равно ничем не поможешь.
Она залюбовалась заставкой на телефоне – темноволосый парень в косухе улыбался, обнимая гитару. Серые глаза смотрели открыто и весело.
Рита заправила за ухо светлый локон, улыбаясь в ответ. И открыла новости, которые действительно её волновали.
Популярная рок-группа «Слово и дело» впервые выступила в обновлённом составе. Концерт прошёл при полном аншлаге. Рита загрузила видео: грохот басов разорвал тишину. Авдей запрокидывал голову, кусая губы в экстазе, пальцы порхали по струнам – яркий и вдохновенный, лучше Кипелова и гитаристов Muse, вместе взятых.
Рита зажмурилась, вспоминая жаркий воздух зала, ритмичный гул и гитарные переливы. Отсветы лазеров на чёрной куртке Авдея, блеск серебряных цепочек на разгорячённой коже. Его длинные локоны, заслоняющие лицо.
Фанатки из первых рядов бросили красную розу – а он, выходя на поклон, преподнёс цветок ей... Рита прижала пальцы ко рту, заглушая всхлип. Наедине Авдей вёл себя совершенно иначе.
***
Солнце слепило глаза. Пахло кожей, гниющим мусором и специями: барахолка гомонила вокруг. Авдей прищурился, проталкиваясь к стоящему в стороне парню в бесформенном плаще и тёмных очках на пол-лица. Горсть подвесок свисала с растопыренных пальцев.
– Почём? – спросил Авдей, выныривая у него за плечом. Тот вздрогнул и локтём глубже надвинул кепку.
– Металл – за пятьсот отдам, серебро за тысячу.
– Да ладно, какое тут серебро, – фыркнул Авдей, перебирая кулоны. Хотелось что-нибудь символичное. В новой группе каждый чем-то выделялся: татуировкой, особым плетением браслета.
– Что это? – он подцепил подвеску размером с пятирублёвую монету: перекрестье линий на толстой цепочке.
– Знак земли.
– Планеты, что ли?
Парень дёрнулся.
– Нет, земли как стихии.
– Ладно, «Пятый элемент», – усмехнулся Авдей. – Ветер дует, дождь идёт... Сколько за такой?
– Тысяча, – буркнул парень, но тут же поправился: – Отдам за девятьсот.
– Чисто из принципа – за штуку бы не взял, – подтвердил Авдей. – Ну, спасибо, что ли.
Он повертел в руках кулон и нацепил на шею. Металл холодом скользнул в вырез футболки и вдруг нагрелся, обжигая.
– Что за чёрт! – Авдей рванул цепочку, но та оказалась ледяной. – Привет, глюки, только вас и не хватало.
Он передвинул подвеску на видное место. Поправил рюкзак и двинулся к выходу.
Продавец выждал пару минут, шустро сгрёб подвески и растворился в толпе.
– Ой! – пискнул девчачий голос. Авдей с размаху толкнул кого-то, бесцеремонно работая локтями в толчее. Обернулся: тоненькая девочка с чёрной косой держалась за ушибленное плечо. Людской поток оттёр её в сторону – затянутую в чёрный плащ, с огромными зелёными глазами. Расширенный зрачок стремительно вытягивался.
Авдей сморгнул. Девочка скрылась за чужими спинами.
Странная какая… Таращилась, будто он ей должен. Авдей очутился за воротами рынка и вздохнул свободнее. Примерился перебежать улицу, но замер: из-за поворота вынесся мотоцикл. Всё произошло за секунды: крошечная тень – кошка – скользнула с тротуара, мотоциклист переложил руль, не успевая... взвизгнули шины. Авдей безумным прыжком бросился вперёд и выхватил из-под колёс горячий пушистый комок. Коготки впились в плечи. Байкер с трудом выправил машину и умчался прочь, покрутив пальцем у виска.
Авдей остался стоять с колотящимся сердцем, прижимая к груди тощую чёрную кошку. Говорливая толпа огибала его, словно река – камень на стремнине.
– Есть хочешь? – просипел Авдей наконец. Откашлялся. – В моём дворе тьма вашего брата живёт, знаешь? Кормлю каждый день. Не удерёшь?
Кошка потёрлась мордочкой о куртку.
– Ладно, пошли. Тут недалеко.
Через пару улиц он свернул во двор-колодец. Лязгнула решётка ворот.
– Слезай, – Авдей присел на корточки возле бетонного кожуха трубы. На нём, сверху и внутри, грелись кошки – поджарые, с проплешинами, с драными ушами. – Хэй, знакомьтесь, ребята.
Он осторожно отцепил лапы от куртки и присмотрелся – удивительно, царапин нет. Вытряхнул из рюкзака пачку сухого корма, которую брал на всякий случай – мало ли, где голодная животина встретится.
Чёрная кошка настороженно вытянулась, разглядывая стаю. Кончик хвоста ходил туда-сюда.
– Постарайтесь без драки, дорогие товарищи, – объявил Авдей, высыпая корм. Сухой дробный стук эхом отдался в стенах. – Хрумкать подано, валите жрать, пожалуйста.
Он выпрямился и по привычке глянул вверх: на третьем этаже опустилась занавеска. Точно, Рита снова караулила у окна, как... собака, честное слово. И ведь умная девочка, менеджер в банке – собственно, там и познакомились.
Авдей вошёл в подъезд. Позади сдержанно шипели и хрустели – до драки дело не дошло. Вот бы и ему избежать скандала. Хотя...
– Новую шавку притащил? – нежным голосом спросила Рита. Авдей на секунду прикрыл глаза – он мог слушать её часами. Без разницы – ругалась та или или пересказывала сериал. Не часами, сутками даже: Рита обладала божественным тембром. Выступать на сцене наотрез отказывалась, но пела иногда дома. Авдей не терял надежды её переупрямить.
– Киса чуть не попала под байк, – пояснил он, сбрасывая кроссовки и не глядя на Риту. Нужно схватить гитару и умчаться – через полтора часа репетиция, а добираться придётся на автобусе. Водить машину он не умел и не хотел, такси не брал из-за пробок.
– О, да ты спаситель! Имя придумал?
В тоне Риты появились опасные нотки – глубокие, мелодичные. Буря приближалась. Авдей сглотнул, чувствуя, как тугое тепло сворачивается внизу живота. Проклятье, он обожал, когда Рита злилась. Смеялась. Кричала на него. Но будь он проклят, если хоть раз покажет, как велика её власть! Как всего парой фраз Рита доводит его до…
Он почти вбежал в комнату-студию. Вцепился в гитару и выкрикнул:
– Имя кошке ни к чему! Главное – спокойный двор без машин и регулярная еда.
– А мне? Мне что нужно, как думаешь? – сорвалась Рита. – Ах, прости! Тебе не до этого, у тебя новая группа и репетиции! Деньги зарабатываешь! И обновка, смотрю, висит – на барахолке нашёл время побывать! А спросить, как я тут? Подумать, что скучаю? Может, я простудилась или выиграла в лотерею?
Авдей отпустил дверную ручку, за которую успел взяться.
– Ты простудилась?
– Нет! – сильный голос взлетел вверх, округлый даже на высоких нотах. Жаркие мурашки вонзились в затылок, пробежали по шее.
– Ладно тогда, – хрипло выдавил Авдей. – Я пошёл, мне опаздывать нельзя. Пока, люблю тебя.
Он позорно выскочил за дверь, матерясь на все лады. Рита будет в ярости. Потом разрыдается. Синие глаза потемнеют, пушистые ресницы намокнут – такие густые, что щекочутся при поцелуях... Ох. Авдей закусил губу. Боль отрезвила. Времени в обрез – это раз, и нельзя демонстрировать свою слабость – два. Он – рок-гитарист, а не влюблённый подросток, который распаляется от голоса своей девушки за одну минуту. Точно.
В лицо ударил ветер с запахом асфальта и дорожный шум. Авдей провёл рукой по лбу – виски заломило. Он повернул к светофору и споткнулся, едва не упав. Позвоночник пронзил кусачий озноб, тротуар качнулся под ногами. Авдей пошатнулся, хватаясь за воздух, слепо моргая.
Прямо перед ним экскаватор вгрызался в грунт зубчатым ковшом. Земля лопалась и дрожала, кроваво-красная, как мясо под ножом мясника, с треском рвались жилы... Стоп. Авдей тряхнул головой. Картинка мигнула: серые комки падали в котлован, трубы валялись ржавой грудой. Никакой крови. Экскаватор занёс ковш: Авдей обмер в ожидании боли, каждым нервом ощущая как натянуты жилы в земле... Треск. Алая вспышка под веками, словно отпечаток удара. Кровь. Обнажённые кости. Бездушный оператор в кабине рвал грунт, как живую плоть... Убить его. Прекратить издевательство. Свернуть шею, насладиться хрустом позвонков.
Мягкий толчок. Кто-то тянет за куртку? Авдей встряхнулся, с трудом приходя в себя. Во рту горчило.
Девочка лет десяти смотрела снизу вверх огромными зелёными глазами. Зрачок пульсировал, сужаясь. Совсем как у той, на рынке. Авдей заторможенно перевёл взгляд – тонкие пальцы колупали заклёпки на косухе. Он, плохо соображая, выдернул полу и бросился прочь. Не важно, куда, главное – прочь от жуткого места. Кажется, он кого-то толкнул; взвизгнули тормоза. Авдей не обернулся. Пусть хоть Камаз перевернётся – плевать, лишь бы оказаться подальше.
Что с ним? Похмелья давно прошло, да и не сильно он пил вчера с группой в баре. Может, нанюхался чего-то на рынке? Всякое случается. Да, наверное.
Как назло, автобус задержался, пассажиры матерились, натыкаясь на жёсткий футляр для гитары.
В студию Авдей ввалился в последнюю минуту, мокрый, с выбившимися из хвоста волосами и злой, как чёрт.
– Явился – не провалился, – отсалютовал Марк, солист – жилистый узколицый парень с гладкой причёской. Карие глаза недовольно блеснули. – Мы заждались нашу звезду.
– Отвали, будь другом, – прорычал Авдей и спохватился. – Прости. Пробки, забитый автобус. Мне отдавили ноги, я в ответ намял бока футляром.
Марк хмыкнул, возвращаясь к вороху распечаток.
– Расслабься. Чипсы хочешь? – с набитым ртом прошамкал басист – Лео. Он же Леонид, он же Леон – высокий, с исключительно мужественной щетиной на щеках и неиссякаемым запасом еды в карманах.
– Спасибо, я водички попью, – ответил Авдей, пробираясь через провода к кулеру.
Молчаливый ударник не шевельнулся, восседая за установкой, как Будда – лысый и безразличный. Стоило отвернуться, как царапало ощущение, что он усмехается в спину. Авдей постоянно забывал его имя: Вася? Витя? Веня. Точно.
Прохладная вода смыла горький привкус во рту.
– Готовы? – спросил Марк. – Я поменял местами первые две песни.
Витя, то есть Веня, взялся за палочки. Звонкий шелестящий звук наполнил студию: раз, два, три, четыре... Начали.
Авдей с облегчением сосредоточился на музыке. Басы заглушали пульсирующий гул в мозгу, и наваждение почти прошло. Почти. Марк крутанулся с микрофоном в руках; белёсый свет отразился на рифлёной поверхности, как на зубцах экскаватора. В звенящем ритме тарелок прорезался хруст асфальта и костей...
– Где соло? – взвился окрик. – Ты заснул или как? Сначала!
Авдей поджал губы. Сосредоточиться не удавалось. На следующей песне он провалил вступление, третью осилил, на четвёртой – запорол концовку. Вопли Марка уже перекрывали музыку. Под конец он подскочил вплотную, схватил за футболку и встряхнул, как щенка.
– Запорешь концерт – изобью так, что играть не сможешь, понял? – прошипел прямо в лицо. Тёмные глаза полыхали, как горящая нефть. Авдей смог лишь кивнуть. Марк отпихнул его брезгливо – только ладони не отряхнул.
– Вали отсюда. Пей кофе, кувыркайся с девчонкой, что угодно делай – но к шестнадцати ноль-ноль чтобы стал как огурчик. Ясно? Жду на саундчек.
– Пока-а, – протянул басист и закинул в рот горсть чипсов. Ударник безмолвно взирал из-за барабанов.
Авдей выскочил за дверь. Лицо горело. Он так не «лажал» даже подростком, играя на улицах. Там его, кстати, знали и волновались, если фальшивил – понимали, что заболел. Здесь же всем плевать. Главное – драйв, техника, концерт. И не поспоришь, но до чего же тошно! Конечно, большая удача: приглашение от известной группы, на замену соло-гитаристу, погибшему в автокатастрофе.
Авдей давно играл в разных коллективах, выкладывал записи. Но джек-пот сорвал впервые, и чёрта с два лишится работы из-за галлюцинаций. У него ясный план: скопить денег и открыть свой бизнес. Какой точно, не определился – время покажет.
Авдей стиснул зубы и глубоко вздохнул. Что там Марк сказал? С девушкой увы, не выйдет, значит, остаётся кофе.
***
Басы ревели. Лазеры бликовали на вскинутых вверх руках, на браслетах, полыхали лимонно-жёлтым и красным. Отражались в глазах – зал был набит под завязку.
Горький воздух от дым-машин забивал ноздри. Андрей то и дело сглатывал, шурясь: он искал в толпе Риту и не находил – осталась дома, обиженная, или прячется где-то у бара, в тени. Если дома, то к лучшему. Ни к чему ей видеть сведённые пальцы и закушенные губы – толпа думает, что он тонет в вихре музыке, но Рита знала его слишком хорошо. Сообразила бы, что ему дурно.
Марк оборвал финальную ноту припева. Авдей метнулся вперёд, выдавая длинное сложное соло. Сместился левее, закрывая Марка, который вытирал лоб концом шарфа и глотал воду из бутылки. Или не совсем воду. Что-то прозрачное.
Белые софиты ослепляли. Авдей взял мощный аккорд, и зал взревел в восторге.
В затылок ударила тупая боль. Всё расплылось перед глазами, как в тумане, пол покачнулся. Знакомый холод продрал позвоночник, и в дыму зарябили картинки: острый бур ввинчивался в землю, с хрустом лопались камни – кровавые ошмётки летели по сторонам. Словно кто-то раздирал человеку спину, дрелью сверлил по живому. Где-то совсем рядом. Чужой звериный стон вибрировал в такт басам. Свет заплясал в глазах красным, белым. Ярость сдавила горло. Авдей зарычал, дёргая струны – остановить, сломать, уничтожить! Выдернуть сваи из тела земли. Напоить кровью палачей-строителей. Пусть она впитается, залечивая порезы, заглушая боль. Убить их.
Синий свет полоснул по сетчатке.
Авдей содрогнулся, на миг разглядев бледные пятна лиц и раззявленные в крике рты. Вскинутые руки. Люди? Он сжал гитару, и музыка обрушилась тяжёлой волной, придавила к полу. Нет, никаких убийств. Это концерт, который... Авдей пошатнулся. Который он запорол.
Костлявые пальцы впились в плечо.
– Ты в такт попадать разучился? Вали отсюда! Ты уволен! – голос Марка дрожал от злости.
Свист толпы прорезался неожиданно, словно врубили звук. Кто-то запустил дым-машины на полную мощность, маскируя скандал. Авдей закашлялся. В спину прилетело что-то твёрдое. Он не обернулся, глядя под ноги и всё равно запинаясь о провода. Позади что-то вещал Марк, спасая выступление. Уже не важно.
Всё кончено. Он – никто. После столь фееричного провала его ни в одну группу не возьмут.
Авдей не заметил, как очутился на улице. Ветер остудил лицо; запах воды и мокрого камня слегка отрезвил.
Справа, на набережной, за синим забором покачивались огни: шёл ремонт набережной. Вот где бурят землю под сваи. Стройка притягивала, как магнитом. Кончики пальцев заледенели от волнения и странного предвкушения.
Авдей перехватил поудобнее гитару и пошёл на мерный шум двигателей. Что-то нестерпимо жгло грудь – он рассеянно потёр ключицу и зашипел: кулон нагрелся. От жары в зале, наверное. Авдей вытянул его поверх футболки и заглянул в приоткрытые ворота.
Именно в этот момент бурильные установки заработали снова.
Дальнейшее запомнилось урывками. Голову стиснуло словно тисками, чужая боль огнём заструилась по венам.
Он влетел на площадку, поскальзываясь на глине, чудом избегая лучей прожекторов. Дёрнул дверь в кабину машины. На краю сознания отпечаталось – охраны не видно. Схватил гитару за гриф, замахнулся – прямо в удивлённое лицо, одутловатое, с редкой полуседой щетиной.
– Выключи. Немедленно! – выдавил полухрип, полустон. Оператор потянулся к пульту, но медленно, слишком медленно. Бур перемалывал землю, словно сдирал мясо с костей, как ножом, и живое ещё тело кричало, вырываясь... Садист! Ярость накатила душной волной, и больше Авдей ничего не чувствовал. Только как сквозь вату – слабые вскрики, кровавое месиво перед собой и тупую боль в костяшках пальцев.
Он пришёл в себя рывком. Что-то мягкое потёрлось о щёку. Послышалось мурлыканье. Авдей распахнул глаза и схватился за лицо – никого. Острые щепки впивались в ладони, покрытые бурой коркой, в кабине висел тошнотворный сладковатый запах. Авдей заозирался в ужасе – кровь, всюду кровь: тёмные потёки на стекле, на кнопках, на полу, блестящие в белёсом свете – и бесформенная груда на кресле.
Он убил человека.
Дурнота подступила к горлу. Авдей скатился из кабины, обдирая колени, в холодную жижу, и его стошнило желчью. Проклятье.
– Нет... – просипел он. Едва соображая, нащупал остатки гитары. Надо вызвать скорую. Нет, бежать. Прочь отсюда, от мерзкого запаха крови и слепых бликов фонарей.
Он убил человека.
Голова кружилась. Авдей попытался идти – спотыкаясь, падая в лужи и снова вставая. Запнулся о бочку с водой у ворот, замер и, дрожа, нырнул в неё с головой, остервенело отскребая засохшую корку с лица. Зачем-то окунул туда же измочаленную гитару: пахнущие тиной капли повисли на порванных струнах.
Он потянул с себя футболку и застыл – на груди, под кулоном, зияла дыра с опалёнными краями.
– Чертовщина, – выдохнул Авдей и попытался сорвать подвеску, путаясь в цепочках. Не вышло. Он рванул сильнее, но кулон словно прирос к шее.
– Чертовщина, – повторил он, хватаясь за край бочки. Ржавчина царапнула ладони. – Хорошо, сторож спит или... Надо валить.
Звук собственного голоса удерживал в реальности. «Скорая», – мысль оглушила. С мобильного нельзя звонить, вычислят и заметут наверняка. Но вдруг оператор жив? Авдей попятился к воротам, впившись взглядом в тёмные окна будки. Разбудить охрану? Он схватил горсть щебня и швырнул в стекло, быстро, пока не передумал. И бросился бежать.
Он нёсся по тёмным улицам, петляя, как заяц. Пронизывающий ветер пробирал до костей. Ноги отказали внезапно, в какой-то подворотне. Авдей упёрся лбом в шершавую стену.
– Я не убийца. Нет. Пожалуйста, нет.
Зубы стучали от холода. Он сполз по стене, забиваясь под арку: наверное, сдохнет здесь от переохлаждения или от безумия. А нет – завтра его разыщет полиция и упечёт в тюрьму. Там он скончается быстрее.
Сознание уплывало. Сбитые ноги гудели. Прежде чем темнота поглотила его, он ощутил что-то мягкое и тёплое на груди.
***
Руки не слушались. Во рту пересохло. Авдей с трудом разлепил глаза, щурясь на тусклый утренний свет. Над головой белел квадрат облачного неба. Рыжеватые стены будто покосились внутрь.
Авдей шевельнулся и застонал: тело окоченело.
– Мр-р, – проурчали над ухом. Он дёрнулся и понял, что шее подозрительно тепло. Что-то пощекотало ухо. – Мр-р.
В лицо заглянули огромные зелёные глазищи.
– Кис-кис, – растерялся Авдей. Прокашлялся и потянулся погладить кошку – чёрную. Знакомую. – Киса, это ты? Привет.
– Мр-яу, – согласилась она и потопталась лапами по плечам.
– Еды нет, – сообщил Авдей. Его накрыла вязкая апатия – случившееся казалось нереальным. Но сломанная гитара валялась рядом, жуткая, как изодранное нутро земли. Стоп, только не снова.
– Мм-мр? – пушистая мордочка ткнулась в подбородок.
– Точно, еды нет, – очнулся Авдей. – Пойдём, поищем. Ты меня не боишься?
Кошка в ответ переползла пониже, перестав изображать шарф. Свернулась в клубочек на животе.
– Нет-нет, мы встаём. Иди на ручки. Удобно? – Авдей прижал к себе пушистое тельце, тщетно пытаясь согреться. Полез в карманы – пусто, документы и деньги остались в куртке, в клубе. Пальцы натолкнулись на что-то жёсткое.
– О, ключи от квартиры. И сотня. Нет, целых две, – Авдей, опираясь на стену, с усилием разогнулся. – Живём, киса.
Он поплёлся со двора, пытаясь понять, где находится. Названия улиц ничего не прояснили. Мобильник не обнаружился – видно, выпал по дороге. Зато из ларька на перекрёстке донёсся умопомрачительный запах сосисок.
– Нам сюда, киса, – определился Авдей. – Хот-дог без соуса и горячий чай, пожалуйста.
Он постарался встать сбоку от окошка, чтобы не напугать своим видом продавца, но улыбчивый парень кавказской национальности и глазом не моргнул. Через минуту Авдей с наслаждением глотал чай, обжигаясь, перекатывая тонкий стаканчик в ладонях. На скамейке за ларьком ветер дул потише.
Кошка заурчала, запустив когти в плечо через футболку.
– Прости, – спохватился. – Вот, половина сосиски твоя. Как ты меня нашла, а?
– Мр, – сообщила киса и принялась грызть добычу, роняя крошки на джинсы – и без того грязные.
– Ладно. Не хочешь рассказывать – не надо. Как бы нам к дому прибиться? Меня заметут у метро, как бомжа.
Авдей прожевал последний кусочек хот-дога – медленно, смакуя. Кто бы мог подумать, что он такой вкусный! Как в сказке – ценишь только то, что потерял. Авдей вздрогнул, разом подумав о Рите, о группе и почему-то о гитаре. Её пришлось оставить в мусорном баке, нарочно затолкав поглубже.
Горячий чай приятно согрел желудок. Авдей поднялся, набираясь мужества спросить дорогу у прохожего – и вынести ругань, испуганные взгляды и гримасы отвращения.
Он прошёл пару шагов, прежде чем понял, что кошка исчезла. Заозирался, но та как в воздухе растворилась. Что ж, главное – он успел её отблагодарить за компанию.
С третьей попытки один небрезгливый старичок сообщил, что до центра пешком идти около часа, а по набережной дальше – но зато проще. При слове «набережная» желудок скрутил рвотный позыв. Авдей сгорбился, сдавленно пробормотал:
– Спасибо большое, – и поспешил прочь. К счастью, удалось отдышаться – было бы обидно избавиться от единственной почти за сутки еды.
Облака разошлись. Нежаркое октябрьское солнце лизнуло теплом продрогшую спину. Авдей сунул руки в карманы и пошёл бодрее. Он почти поверил, что кошмарный сон закончился – но что-то внутри предательски сжималось.
Переулки радовали пустотой: ни людей, ни машин, никто не косится и не шарахается. Воскресенье, народ спит ещё. На скамейке возле очередного ларька сидела девочка, кутаясь в тёмный плащ. Она болтала ногами и перебирала длинную чёрную косу.
Авдей прошёл мимо. Замедлил шаг, повинуясь тянущему чувству дежа вю. Словно мелькнуло знакомое лицо, а вспомнить кто – не можешь. Обернулся: девочка пропала.
– Ладно, теперь дети мерещатся, – проворчал он, холодея.
Прошёл метров двести и вдруг споткнулся – земля содрогнулась под ногами.
– Только не снова, пожалуйста, – прошептал Авдей. – Всего лишь поезд метро прошёл.
Следующий поворот оказался тупиком.
– Только не это.
Прямо по курсу высился синий забор с красочным плакатом: «Строительство наклонного хода станции метрополитена...»
Буквы расплылись перед глазами. Авдей глубоко вздохнул, чувствуя, как нагревается кулон.
– Эй, мелочь есть? Дай на пиво, – окликнул прокуренный голос.
– Даже не хлеб нет, – на автопилоте отозвался Авдей.
Увесистая лапища легла на плечо. Дохнуло перегаром.
– Брехня. Дай, говорю, а то хуже будет.
Авдей не отвечал, не отрывая взгляда от плаката. В голове нарастал знакомый гул. Картинка двоилась – асфальт таял, становясь прозрачным, как стекло: сетка пульсирующих труб, белых плит-костей уходила глубже и глубже.
Первый удар сшиб его на колени.
– Что за... – выдавил он, оборачиваясь. Тяжёлый ботинок впечатался в скулу, и Авдей отлетел назад, утыкаясь лицом в асфальт. Сверху навалилась вонючая туша, лапая задницу, роясь в карманах.
– Я же просил по-хорошему? Тьфу, пустышка. О, цацки на шее.
Авдей захрипел, когда цепочки врезались в кадык. Но свет мигнул – и жуткий рёв взорвал барабанные перепонки. Далеко внизу огромный круглый щит пришёл в движение, вгрызаясь зубчатыми краями в грунт, разрывая связи, круша камень. Гигантская мясорубка перемалывала тело – живое, тёплое, отчаянно рвущееся прочь. Алые брызги залепили всё вокруг. Запятнали людей – их роилось множество там, вокруг щита, – крошечных муравьёв в оранжевых касках. Ядовитых, безжалостных садистов-муравьёв. Авдей раскинул руки и затрясся, словно через тело пустили ток. Нечто нарастало внутри, как набирающая мощь турбина.
– Что разлёгся! – крик бомжа донёсс приглушённо. Новый удар расцвёл красными мазками на сетчатке. И ещё один, и снова... Шум крови в ушах, треск земли и непрерывный стон боли – собственный и чужой, всеобъемлющий, пронзал насквозь. Стенали дома, асфальт, сотни метров грунта, который рвали в клочья металлические зубы... Уничтожить мучителей. Растерзать.
Грудь нестерпимо жгло.
Авдей зарычал, и землю тряхнуло. Трещины зазмеились в стенах тоннеля, в подвалах домов. Пинок по рёбрам вышиб дыхание. Авдей закашлялся и рассмеялся – сила скручивалась внутри тугой спиралью, готовая крушить, убивать. Погибнут все – и жалкие люди в домах, вросших в землю сваями, трубами, и те изверги в туннеле... ещё чуть-чуть!
На лицо приземлилось нечто мягкое. Авдей мотнул головой, фокусируя взгляд: кошачьи глаза горели бешеным огнём. Вертикальный зрачок пульсировал.
– Проклятье, – простонал он, выдираясь из кошмара, – я не хочу... Не стану!
– Отдай цацки! Приклеил ты их, что ли, – его вздёрнули и швырнули об стену, как мешок с опилками. – Крепкий орешек, твою мать!
Нарастающий треск грохотал в ушах. Трещины разрастались. Сила внутри свернулась пружиной – вот-вот рванёт.
– Мр-ряу-у-у! – истерически завыла кошка, и Авдей вскинулся, дико озираясь.
– Не хочу, не стану, не моё! – закричал он, отбиваясь от невидимой власти стихии. Раздался звон, словно что-то лопнуло, и горсть цепочек отлетела прочь вместе с кулоном.
Рухнула тишина. Будто кто-то погасил звуки, набросив плотное покрывало.
Ветерок мазнул прохладой по щеке. Откуда-то раздалась старая и, кажется, вечная мелодия звонка «Nokia». Мужской баритон мягко сказал:
– Мирохин слушает.
Авдей лежал на спине, облизывая солоноватую кровь с разбитых губ, и смотрел в небо. От яркой синевы слезились глаза.
Кошки и след простыл.
***
Квартира встретила тишиной. Счастье-то какое, объяснение с Ритой откладывается.
Авдей избавился от грязной одежды, свалив её на пол. Не зажигая свет, прошлёпал в ванную и полчаса отмокал под душем. Ещё столько же – смазывал ушибы йодом, а ссадины – перекисью. Под ключицами багровел не то ожог, не то синяк – пентаграмма с размытыми краями. Словно подвеска хотела впечататься в кожу, но до конца не смогла.
Авдей высушил волосы феном и включил телевизор. Диктор разразился торопливым бормотанием.
– Оператор буровой машины доставлен в Мариинскую больницу без сознания. На данный момент он в реанимации, врачи надеются на лучшее.
– Живой, – выдохнул Авдей и ткнул красную кнопку, вырубая передачу. – Живой.
Он забегал по квартире, хлопая дверцами шкафов.
– Я съезжу к нему. Вдруг помощь нужна? Плевать на ментов, пока никто не повязал, но Рита... Рита?
Он замер посреди пустой комнаты.
Слишком пустой. Ни свисающих со стульев колготок, ни флаконов с духами вперемешку с нотами, ни журналов на кровати. Только листок на подушке – на единственной подушке. Фотография, совместная: оба хохочут, запрокинув головы, волосы одинаково завязаны в хвосты – светлый и тёмный.
– Рита, – Авдей схватился за голову. Заметался по комнатам, сунул нос ванную, в ящики комода – ни вещички. Рита его бросила. Не сказав ни слова. Он прислонился к дверному косяку, машинально пропуская пряди волос между пальцами. Что ж, он заслужил. Вёл себя, как последняя сволочь. Скрывал истинные чувства, нянчился со своей гордостью, думал только о деньгах. И потерял самое ценное.
Он с силой растёр лицо руками. Взгляд упал на одиноко висящую на стене гитару.
***
Жёсткий пол натирал задницу, даже через картонку. Скрещенные по-турецки ноги затекали – но стоять он тоже устал.
В пешеходном переходе гулял сквозняк. Авдей задумчиво перебирал струны, выбирая следующую песню, и поглядывал в сторону лестницы справа.
***
Рита потуже намотала шарф. Ветер трепал синее, под цвет глаз, пальто. Телефон в руке засветился: «Буду рад, если поужинаем вместе сегодня. Миша». Рита вздохнула, занесла палец, чтобы ответить, но в итоге смахнула окошко. С заставки смотрел Авдей – он смеялся, изображая «слоновьи уши» из десятка длинных косичек. Она сама их заплетала – целых два часа. Два очень счастливых часа из жизни, потраченных на глупейшее занятие.
***
Звякнула мелочь. Авдей улыбнулся, не прерывая песни, и тут же нахмурился: девочка с чёрной косой между лопаток удалялась к выходу. Холодок узнавания пробежал по спине. Миг – она обернулась, и Авдей моргнул, не веря. Глаза девочки сверкали зеленью, а зрачок на секунду стал вертикальным.
Она отвернулась, и наваждение пропало. Авдей, оборвав игру, вытер о футболку вспотевшие ладони.
***
Рита вздрогнула. Ей вдруг очень захотелось очутиться дома, с Авдеем: закутаться в пуховое одеяло, подтащить под бок мурчащую кошку. И зачем ругалась? Надо было взять одну к себе – подбирают же люди уличных котят и радуются.
Рита открыла окно сообщений и решительно набрала: «Прости, я занята». Спустилась в пешеходный переход, улыбнулась аккордам знакомой песни: Наутилус Помпилиус – «Крылья» ... и замерла.
Мелодия смолкла.
– Авдей?
– Рита.
– Почему ты здесь? В таком виде! – она присмотрелась к поношенной куртке и стоптанным кедам. – Где миллион цепочек и украшений?
Авдей опустил ресницы. Переступил с ноги на ногу.
– Рита, прости меня. Я был козлом. Очень хочу вернуть тебя, но вряд ли это возможно.
Сердце оборвалось.
– Что с тобой? Ты болен? Ты...
– Я нищий, – Авдей вскинул глаза и вдруг улыбнулся – светло и открыто, как не улыбался уже давно. – Меня выгнали с работы. Я перевёл все сбережения одному человеку – не спрашивай, просто поверь. Ему нужна срочная операция.
Рита перевела дыхание. Сердце отмерло и зачастило, как сумасшедшее. Хотелось обнять непутёвого парня и сказать, что счастлива – наконец-то счастлива... Но он что-то говорит?
– Я гол, как сокол, Ритуся. У меня только квартира, эта гитара и... любовь к тебе.
– Милый, ты такой дурак, – всхлипнула Рита. Прижалась к нему, вдыхая родной запах, зарываясь в тёплые волосы. – Я тебя очень люблю.
– Но работа...
– Придумаем что-нибудь.
Авдей зажмурился и привлёк Риту к себе, крепко, но бережно, как самое ценное в жизни. Прошептал тихо:
– Я должен признаться. Я влюблён ещё кое во что. В твой божественный голос, Ритуся. Идём домой – споёшь для меня?
– «Крылья», – выдохнула та. – Допоём дуэтом. Сейчас.
Авдей отстранился – во взгляде сверкало восхищение. Отсчитал ритм, и они запели.
Угольно-чёрная кошка сидела на верхней ступеньке перехода, вылизывала лапу и внимательно топорщила уши.
***
Бомж ввалился в студию группы «Слово и дело».
– Где мои крекеры? – прокричал с порога. – И пиво. Надо.
– Привет, Лео, – отозвался Марк.
Тот сбросил обноски на пол. На волосатой груди краснел знак: пентаграмма «земля». Сорвал фальшивую бороду, швырнул в Марка – он сидел за ноутбуком, листая видео с концертов. На столе поблёскивали большие тёмные очки.
– Веня почти всё выпил, – меланхолически сообщил Марк и опустил руку на колени. Там шевельнулось что-то тёмное; раздалось мурлыканье.
– Я корячусь, значит, а вы моё пиво хлещете! И, гляжу, нового гитариста ищете. На кой чёрт я вообще драку затевал?
– Лео, остынь, – Марк крутанулся на стуле. – Мы обязаны доводить дело до конца. Всегда. Вдруг бы вышло?
– Концерт псу под хвост. Стройка на набережной – как новенькая, тот оператор даже не сдох. Наш придурок только выставил нас идиотами.
– Я разрулил, – невозмутимо ответил Марк. – «Слово и дело» снова любят, а его считают неудачником.
– Он и есть неудачник, – огрызнулся Лео. – Пахал ради денег, куда применить – не представлял, таких легко сломать. Но чёрт его знает, крепкий орешек оказался!
Лео протопал к ударной установке, выдернул у Вени початую бутылку пива – тот и бровью не повёл. Цапнул с барабана пачку печенья, похрустел. Утёрся рукавом и выдал:
– Твоя животина виновата! Если бы не она!
Марк опасно сощурился. Положил ладонь на спину кошки – та уютно свернулась клубком и словно бы вовсе не понимала, что речь о ней.
– Хорошо-хорошо, – вскинул руки Лео. Из пачки крекеров полетели крошки. – Кошки священны, их выбор и действия не обсуждаются, принуждать нельзя и далее по списку.
– Именно, – ледяным тоном отрезал Марк. Развернулся к ноутбуку, поскрёб подбородок. В вырезе футболки мелькнул край клейма-пентаграммы. – Не удалось посвятить Авдея – найдём другого. Вот, например...
Он загрузил страницу. С фотографии улыбался парень с короткой светлой шевелюрой и кожаными браслетами на руках. Марк без слов раскрыл ладонь. Лео, хмыкнув, вложил в неё подвеску. Та вспыхнула красным.
– Надеюсь, этот парень предпочитает собак, – раздался из угла неожиданно тонкий голос. Веня вытащил из-под сиденья новую бутылку пива и улыбнулся чуть раскосыми глазами.
Полы косухи распахнулись, обнажая выжженный знак «земли» под ключицами.