Боги Севера (Бен-Морг версия вторая)

[Хасатэ]

Катанехта

Услышав, как кто-то ходит около лошади, она осторожно выглянула из своего укрытия. Так и есть около ее трофея бродили несколько крестьян споря кому достанется животное. Двое уже сцепились между собой, остальные яростно махали руками.
Катанехта ухмыльнулась и оперлась руками об землю. Предсказуемость твой враг. Предсказать. что сделают крестьяне было не трудно. А у нее появилась идея, как устроить здесь осложнение немедийским властям. Дождавшись, когда все спорщики повернуться к ней, она начала подниматься и одновременно закричала
- А-а-а, - по лесу разнесся ее рев.
Чтобы придать своему крику большего ужаса, она постаралась добавить хрипоты. С листьями в волосах и одежде, испачканным глиной лицом, она должна была выглядеть ужасно. Выпрямившись, она посмотрела на замерших от ужаса крестьян. Только дерущиеся не обратили на нее внимания.
- На колени, - хрипло скомандовала Катанехта.
Они выполнили приказ. Теперь им стало труднее сбежать.
- О Митра, помоги мне. Да будет благословенно имя твое. - заикающимся голосом начал молиться мужчина лет тридцати.
Она вытащила кинжал и подошла к немедийцам. Один из драчунов лет двадцати даже не успел заметить, когда сильная рука схватила его за волосы; вслед за этим нож полоснул его по шее. Катанехта заметила страх на лице второго участника драки.
- Митра, тебе дарую эту кровь. Пусть твои враги погибнут во тьме. Пусть перед тобой склоняться короли. Митра прими этот подарок.
Те же слова она повторила перерезая горло каждому из них. Она не чувствовала за это вины. Да, они ни в чем не виноваты. Да, они не убивали ее сородичей и скорей всего только слышали о Стигии. Но ее планы шли гораздо дальше убийства этих крестьян. Трупы скоро обнаружат. Если солдаты найдут здесь следы магического ритуала, то несомненно обвинят во всем местных колдунов. Она заметила, что двое сбежали. Значит скоро поползут слухи о произошедшем. Вот только узнать они ее не смогут.
Она внимательно обыскала трупы на наличие ценного, прежде чем начать действовать. Для начала она отвела лошадь подальше, чтобы на ней не оказалось следов крови. Вслед за этим, Катанехта начала располагать трупы кругом головами к центру. Она провозилась почти до вечера, располагая тела в нужном положении. От каждой из голов, она вырыла канавку куда сливалась кровь с их шей. Углубление в середине должно было натолкнуть солдат о проведении здесь магического ритуала.
После наступления темноты, она взяла лошадь за поводья и выйдя на дорогу отправилась на север. Ей предстояло провести достаточно много времени в этих местах, и лучше было не привлекать к себе внимания. Первый постоялый двор попался ей в трех инах к северу. Оглядев его снаружи, она кликнула хозяина. На крик вышел мальчишка лет десяти, очевидно, выполнявший роль конюха.
- Заведи его в конюшню и дай овса, - приказала она.
Катанехта пошла за мальчиком, чтобы посмотреть как он устроит лошадь. Это было великолепная возможность выяснить настроения местных крестьян. Как она и ожидала, конюх без лишних вопросов сделал все, что она ему сказала. Такие отношения крестьян с их дворянами ей совсем не нравились.
Служка удивился, когда она сама осмотрела лошадь, чтобы убедиться в своих предположениях. Мальчик прилежно выполнял свою работу. Осмотрев кормушку, она нашла что искала: нетрудно было заметить, что среди овса попадались стебли травы. Катанехта понимала, что уже привлекла к себе внимания. Обычный путешественник никогда не поинтересуется, что лежит в кормушке у его лошади.
Обычный путешественник никогда не поинтересуется, что лежит в кормушке у его лошади. Ей не нужно было задавать вопросы, чтобы понять что будет делать этот мальчик. Несомненно, он расскажет о ней в кругу своей семьи или сверстников, но специально не побежит докладывать кому-то еще.
Войдя в общий зал она оглядела посетителей, одновременно считая их. Четырнадцать человек: шестеро местных дружинников за одним столом; двое наемников; трое похожи на купцов; дворянин, скорей всего, из Бритунии; и двое гиперборейцев. Как бойцов Катанехта выделила наемников и гиперборейев. Остальные хоть и носили оружие, но их нервные движения выдавали неопытных бойцов.
Ее появление вызвало свист и веселые возгласы. Некоторые привстали, держа в руках чаши с вином
- Эй, девчонка, иди сюда, - крикнул один из дружинников, - у нас тут есть повод повеселиться.
Он подмигнул свои друзьям и те отозвались хохотом. Катанехта сделала вид, что не обращает на них внимания. Все столы были заняты, и устроиться куда-нибудь одной у нее не было не малейшей возможности. Она выбрала стол за которым сидели наемники. Рядом с ними никто не сидел, и около них было свободно место около стены.
Пройдя к столу, она присела, стремясь оказаться как можно дальше от них. Наемники скорей всего были друзьями, насколько это возможно в их среде; или просто были из одного отряда. Оба немедийцы. Как она и ожидала, они восприняли ее действия. как согласие на постель. Она видела, как в других гостиницах постояльцы лапают служанок, а те бояться ответить отказом. Здесь же женщин кроме нее не было и поэтому взоры всех собравшихся отличались особенной похотью. Здесь на севере, свобода от мужчин была уделом только женщин из дворянства и то не всех. На изнасилования здесь обращали внимания только в семьи несчастных: если женщина не имела высокого положения, то окружающие просто не замечали подобных преступлений.
- Крошка наверно соскучилась по теплой мягкой постели? - поинтересовался старший из наемников, - я могу предоставить тебе свою... в обмен на некоторые услуги.
Разговаривая, он все-таки держался настороже. Лук все еще висел у нее на спине, а наемники должны быть людьми очень не глупыми, чтобы выжить. Топор и кинжал наемник заметить не мог, куртка была слишком просторной для этого. Катанехта, даже не поморщилась. За время своего путешествия, она уже привыкла к такому обращению. Отвечать она не стала.
К ней подошла местная служанка, которую наемники сразу начали лапать. Девушка вскрикнула и отбежала от них. По ее глазам было видно, что здесь такое происходит часто, но никто из девушек не решается дать отпор. И эта молоденькая тоже не захотела просить о помощи. Осторожно, держась подальше от наемников, служанка подошла к Катанехте.
- Что желает госпожа?
- Баранью ногу и кувшин вина.
Служанка закивала и быстро убежала на кухню. Дожидаясь пока принесут еду, Катанехта рассматривала оружие собравшихся. Мечи, кинжалы и только у наемников луки со снятой тетивой.
Дверь в гостиницу распахнулась, и внутрь вошел еще один дружинник.
- Больф, быстро подымай людей. Колдуны опять свои обряды затевают, а вы тут сидите. Быстро по коням.
Больфом оказался немедийский дружинник лет сорока. Она поняла, что это он, потому что он встал самым первым. Вместе с вошедшим дружинники вышли. Теперь ей стало легче. Врагов осталось всего восемь.
Когда ей принесли еду, она принялась за мясо. Чтобы не выдать себя, она ела руками, вгрызаясь в мясо с видом очень голодного человека. В этом не было нужды, но она хотела убедить присутствующих в своем голоде. Это убедило бы остальных в ее неумении путешествовать самой
Катанехта не поворачивала голову, чтобы смотреть на своих вероятных противников. Ей не хотелось, чтобы кто-то заметил ее взгляды на оружие других. Обычная девушка в этих землях не станет смотреть на чужое оружие. Единственные кто мог заметить, что она воин - это наемники.
Обычно про них рассказывают всякие небылицы. Самое смешное, что это делают те, кто с ними ни разу не сталкивался. На севере наемников описывали, как зверей жаждущих убивать, грабить и насиловать. Рассказчики не знали, что такие наемники долго не живут. Опытные наемники знали, что нет ничего глупее, чем проливать кровь без нужды. Многие часто помогали жителям захваченных городов. Это помогало спастись в случае поражения их нанимателя. За это их не любили правители и любили простые люди.
В чем–то наемники схожи с армией в Стигии. Они так же способны действовать наперекор обычаям и приказам, чтобы добиться успеха. Наемники всю жизнь проводят в войнах и опыта у них гораздо больше, чем у солдат.
Поэтому Катанехта считала их самыми опасными противниками, если дело дойдет до драки. Но их можно было сделать своими союзниками. Остальные займут нейтральную сторону, если, конечно же, не раскроют ее происхождение. Вскоре, купцы и дворянин ушли в свои комнаты. Гиперборейцы заспорили о чем-то, посматривая на нее и жестикулируя. Кажется, она стала здесь трофеем который многого стоит. Пора было начинать действовать.
Высокий гипербореец поднялся и направился ней. Второй последовал за ним. Наемники остались на местах. Она сразу поняла, что они хотят оценить ее возможности, чтобы обеспечить себе некоторое преимущество. Руки обоих наемников нырнули под стол. Она заметила, что они внимательно и за ней и за гиперборейцами. Они бросятся на сильнейших, чтобы завладеть двумя трофеями сразу.

[Хасатэ]

Катанехта

Не дожидаясь пока мужчины приблизятся, Катанехта попробовала разрядить обстановку обратившись к наемникам.
- Как быстрее всего добраться до Пограничья?
- Смотря куда тебе надо? – ответил молодой.
- На границу с Киммерией.
Она заметила, что гиперборейцы остановились. Она назвала их «высоким» и «низким».
- Возможно, вам потребуется охрана, - проговорил «высокий».
В его голосе была жесткость. «Низкий» смотря на нее, чуть ли не облизывался. Ей стоило больших усилий сдержать свои эмоции. Они были вместе: гиперборейцы и наемники. В другое время подобная ошибка стоила бы ей жизни. Она же много раз встречалась с такими группами. Половина разыгрывала трусливых грабителей, а вторая храбрых спасителей, которым доверчивые простаки отдавали все, что у них было. Как она не обратила внимания на их численность!? Ведь заметила же, что и наемников и гиперборейцев по двое.
- Почему там может потребоваться охрана? В той дороге, что-то опасной?
- Обычные разбойники, - ответил «старший». – Говорят в самом Пограничье на дорогах спокойно. Но границе с ними много разбойников, бегущих от властей.
- А на границах с Аквилонией тоже неспокойно?
- Кто знает, что творится в горах.
Она заметила. что хозяин двора и служанки ушли. Она могла не опасаться их. Первыми мишенями она выбрала наемников. Они хоть и сидели дальше от нее, но уже держались за оружие. В качестве оружия, Катанехта выбрала ложку и нож. Она откинулась на табурете и прежде чем упасть на пол метнула их в наемников. Два противника выбыли, но оставшиеся были предупреждены. Оба гиперборейца вытащи мечи. Не вставая, Катанехта сдернула лезвия браслета и метнула в оставшихся противников.
Прыжком вскочив на ноги, она вытащила топор и пошла к кухне. Там наверняка уже были предупреждены о драке в таверне. Они не могли не слышать падения тел на пол.
Отворив дверь, она обнаружила вполне ожидаемую картину. Хозяин таверны и служанки лежали в обнимку на соломе. Бросив взгляд внутрь помещения, она отметила отсутствие окон и наличие второй двери в противоположном конце. Она затворила дверь. Выйдя наружу, Катанехта постояла привыкая к темноте.
В окрестности никого не было, похоже все давно спали. В свете луны, она заметила замок в ине на запад. Обойдя постоялый двор, она заметила окна в комнатах жильцов. Судя по размерам здания у постояльцев было достаточно места, чтобы покинуть свои комнаты в случае опасности. Но сейчас все окна были закрыты тонкими деревянными перегородками.
Пройдя в конюшню, она, прежде всего, нашла мальчика-конюха. Он спал на стоге сена, чему-то улыбаясь. Ударом ладони она вогнала его переносицу в мозг. Насколько Катанехта знала, в конюшне обычно хранятся предметы нужные в хозяйстве, но не представляющие ценности. Обыскивая помещение, она убедилась, что этот хозяин поступает так же. В дальнем левом углу стояли четыре ведра с маслом для факелов. Лицо Катанехты озарила улыбка.
Найдя метлу, она топором разрубила на шесть частей. Разрезав одежду мальчишки, соорудила факелы. которые окунула в ведра с маслом. Оставив их там, она взяла два ведра и понесла в обеденный зал. Разливать масло, она начала со второго этажа, где располагались комнаты постояльцев. Сняв горевшие на стенах факелы, она вытащила их во двор. Выплеснув ведра с маслом на стены здания, она закинула все факелы кроме одного в комнаты постояльцев. Раздался звон разбитого стекла, Пока постояльцы не заметили опасность, она вывела всех лошадей наружу. Как только послышались крики ужаса, Катанехта открыла дверь в обеденный зал.
По лестнице уже спускались люди, хозяин выбежал из кухни. Она увидела их панику. В темноте они спотыкались, стремясь поскорее выбежать наружу.
Последний факел она бросила на пол около входа и захлопнула дверь. Вскочив в седло, Катанехта схватила поводья остальных лошадей и поскакала на север. Позади нее живьем горели люди.
Война, она такая разная. Можно убивать воинов и знать, что через десять лет придут их дети. А можно нанести удар по их детям и знать, что враги уничтожены навсегда. Когда-то когда она была маленькой, она верила, что можно щадить близких врагов. Но жизнь научила, что уничтожать врага нужно всегда на корню
Ей было четыре года, когда она поняла, что мира уже никогда не будет. Осталась только надежда. Мир – так желанен и так недостижим. Никто уже не помнил, сколько лет страна воюет, и было ли когда-то то, что здесь зовут миром. Она не испытывала ненависти к убитым. Но они были чужаками ненавидящими ее страну.
Когда здесь говорили о милосердии, то всегда имели всех… кроме стигийцев. Обвиняя в убийстве, они забывали, что сами поступали так же. Это бесконечная война. А ей так хотелось узнать, что же такое мир.

[Хасатэ]

Катанехта


Лежа в траве, она наблюдала за немедийскими крестьянами. Вот двое детей примерно шести лет начали смеяться, кататься по земле. Прошло несколько мгновений прежде, чем Катанехта поняла, что они занимаются тем, что здесь называют играми. Она знала, что этим здесь занимаются главным образом дети, хотя находились и взрослые. Она слышала об играх еще дома, но она никогда не видела. И даже в чем-то завидовала этим детям знавшим безоблачное детство.
У них есть несколько лет беспечной жизни – они почти невинны… почти. Кровь и смерть для них что-то далекое, что с ними никогда не случиться. Их первые слова, которые они произносят жизни - «отец» и «мать». Как это сильно отличалось от ее детства.
Она потеряла невинность еще в первый год своей жизни, когда на деревню напали дарфарцы. Сколько она себя помнила, Катанехта всю жизнь видела смерть. К шести годам она потеряла счет увиденным ею мертвым.
Страна не знала мира. Каждый день на нее совершалось несколько десятков набегов. Это была другая война, отличная от той, что велась здесь. Там не было звона труб и знамен. Это была война набегов и засад. Это была война на полное уничтожение врага. И все понимали, что Стигия не сможет выиграть эту войну: слишком неравны силы.
Но ненависть уже давно стала неистощимой. Катанехта не винила в это простых людей, которые хотят только хорошего урожая, здоровых детей и крыши над головой. Обычно их ненависть к Стигии не является смыслом жизни, но из таких простых людей создают армии. Войны желали те, кто имел власть. Ибо их ненависть к Стигии была уже кровной.
Она смогла бы никого не убивать, добираясь сюда, но она знала, что врагов у Стигии слишком много, чтобы кого-то оставлять в живых без необходимости.
Шел дождь. Катанехта сидела на крыше одного из домов примыкавших к стене в Золотом квартале. Под ней шла обычная жизнь Ианты. Два молодых кузнеца спорили о своем мастерстве. Чуть поодаль, пожилая женщина с десятилетним сыном несла купленные продукты.
Возможно, что женщина смогла бы вернуться домой, если б не столкнулась с каким-то торговцем. По улице разлетелись овощи, которые он привез для продажи.
- Стигийка, - заорал он.
Женщина побледнела и прижала сына к себе. На крик сбежались жители соседних городов. Они кидали в женщину камни и палки. Если б появившиеся солдаты, не сделали живой заслон перед несчастной, ее бы забили до смерти. Катанехта не могла поверить. Ей рассказывали, что в других странах так ненавидели стигийцев, но она тогда не верила. На следующий день, она видела как ее казнили. Люди на площади Висилы веселились видя смерть своей соотечественницы. Кроме маленькой кучки, должно быть родственников несчастной.
Только тогда Катанехта поняла как велика ненависть людей к Стигии. Она много пыталась понять почему люди так ненавидели ее родину, но так и не смогла.
Возможно ненависть родилась из причины войны. Когда известный валузийский король Кулл двинул свои армии против змеелюдей, Стигия была единственной страной отказавшейся преследовать их на своей территории. Стигию объявили предателем всего человечества. И с тех пор война не прекращалась.
Возможно, это было из-за постоянных поражений. Случаи, когда кто-то сумел прорваться хотя бы через границу случались раз в два-три столетия; хотя порой Стигии приходилось сражаться почти со всеми северными странами, Тураном и неграми.
Стигийская армия едва насчитывала две тысячи человек без учета Пограничной стражи. Почти сразу после начала войны стигийцы осознали, что их врагов всегда будет больше в десятки раз. Поэтому армия даже не пыталась воевать по той тактике, что использовалась другими странами. Война рейдов и засад, которую стигийцы за столь долгий срок освоили в полной мере.
Несколько раз страна стояла на пороге гибели. Пять тысяч лет назад, сразу после гибели Валузии, король Менахт решил превратить всю страну в большую армию. Потребовалось два столетия, чтобы осознать губительность такого решения. Оказалось невозможно вечно грабить других и сохранять мир внутри себя.
Через полтора тысячелетия Нехмотеп предпочел хорошую жизнь военным делам, что привело к появлению ахеронских армий в десятке иннах от границы. Именно тогда население Стигии взбунтовалось и совершив переворот потребовало для прав принимать важные решения.
Только тогда все осознали, что невозможно всегда жить по одним законам. Надо было меняться. И страна менялась.
А эти люди жили так же, как до них здесь жили другие народы. Их правители даже не хотят меняться, если не видят для себя никакой выгоды. Все реформы, которые они проводят меняют лишь внешность, но сущность остается прежней.
И Катанехта поэтому даже немного жалела людей за которыми наблюдала. Они хотят лучшей доли для себя, но не хотят ничего менять полагая что все даруется богами. В принципе убивать этих крестьян не было необходимости. Деревня находилась слишком далеко от дорог и крепостей. Здесь не было даже тропинок к другим деревням за перевалом. Значит и немедийцам и аквилонцам на эту деревню наплевать. И тем более они не будут пытаться набрать отсюда солдат, если конечно не полные дураки. Перевал Рейхман в двадцати инах к югу отсюда.
Сзади послышался шорох и она тут же перевернулась на спину. Достав топор она одной рукой осторожно раздвинула заросли. Двое неизвестных зашептались. И шептались они на... шипящими звуками.
Земеелюди!? Здесь!? Как они выжили? Почему не ушли?
- Ползите сюда, только тихо. Здесь люди. - Катанехта перешла на их язык.
Шипение смолкло. Через несколько мнгновений опять послышался шорох. На этот раз он приближался и вскоре к ней приползли два змеелюдей. Они явно находились в замешательстве. И хорошо, иначе бы они попытались бы ее убить.
- Кто ты чужеземец? - спросил один из них, - откуда знаешь наш язык?
- Катанехта, я из Стигии.
- Халиш, - представился старший, кивнув на своего друга добавил, - а это Кадар.
На лице второго была радость.
- Значит вы уже здесь? - крикнул он.
Катанехта оглянулась на крестьян. Они услышали этот крик и скоро прибегут сюда. Проклятье, а она не хотела их убивать.
- Идиот. - прошипела она, - Халиш уводи своего друга.
Халиш кивнул. Люди не должны увидеть змеелюдей. Она влево и перекатившись на бок поползла к горам. Когда крестьяне придут сюда, они обнаружат только примятое поле как бывает от барсука. Ей не хотелось их убивать. Вытащив топор, она оглянулась и заметила как скрылись Халиш и Кадар. Оставалось только подождать и послушать, что будут делать крестьяне.
Подойдя к ее бывшей лежанке, они покачали головой. Шестеро мужчин с лопатами, две женщины и полотора десятка детишек. Катанехта особенно следила за детьми. Они очень подвижны и от них можно всего ожидать.
- Наверное ветер что принес, - произнесла одна из женщин.
Но сомнение в ее голосе указывали, что они слышали и знали что это было. Они не успокояться, пока не найдут что это. Передвинув руку, Катанехта привстала, чтобы лучше разглядеть крестьян. И в этот момент, поднялся холодный ветер. Ей стоило больших трудов. чтобы не рассмеяться. Деревенские однако не уходили.
Кадар идиот. Из-за него она будет вынуждена сделать, то чего не хочет...
Стоя около деревенского дома, она смотрела на людей. Они были ни в чем не виноваты. И если бы Кадар не закричал, то остались бы живы. Катанехта присела закрывая глаза, последнему убитому крестьянину.
С гор к ней уже спускались четверо змеелюдей. Кадара среди них не было. Вскоре дома были разграблены, змеелюди забрали все что могло представлять какую-то ценность. Двое остались около входа в ущелье.
Ее никто не спрашивал, что она хочет. В глазах новых многих сверкала радость. Возможно на разрушенную деревню людей спустяться их дети. Здесь будет совсем другая деревня с другими жителями. К ней подошел Халиш и посмотрел на разграбленные дома.
- Скоро сюда придет их армия, - Катанехта поняла незаданный вопрос, - они будут искать убийц, пока не найдут... или пока не убедятся, что случившиеся не представляет для них опасности.
Она поднялась.
- Вам надо уходить на юг.
Халиш задумчиво посмотрел на нее.
- Между нами и Стигией тысячи инов. Как мы сможем пройти незамеченными?
- Так же как и жили, - парировала Катанехта
Она понимала бредовость своих слов. Одно дело спрятаться в горах, где никого нет. Они смогут пройти на юг, до окончания гор. Но совсем другое - пройти через густонаселенные земли Аргоса. Идти же через степи Шема полное безумие.
- Вам надо уходить. - повторила она
- Разве ты не проводишь нас до моря?
Катанехта покачала головой.
- Недавно я узнала, что некоторые люди возможно могут получить дар одного из Богов. Не знаю правда ли это, но рисковать этим я не могу.
- Если это так важно, то я могу пойти с тобой.
- А кто же будет сопровождать твою семью? - Катанехта повернулась к нему. - На юге живет много людей и защитить своих сородичей тебе будет сложно.
- От отсутствия одного воина племя не станет слабее.
- Сколько вас?
Халиш молчал, потом неохотно выговорил, - двадцать шесть. - он уже понял, что попался в ловушку.
- Но я могу помочь тебе.
- Может быть, - Катанехта рассмеялась от пришедшей ей в голову мысли, - или я тебе. У вас есть ткани и шерсть?

[Chertoznai]

Исахан

Туранец теперь был полностью уверен, это именно тот человек, которого он искал последние пять лет.
…Раньше он был воином, потом нашел себя на поприще контрабандиста. Причем не чурался ничего, что могло бы принести ему выгоду и барыш. И надо же было такому случится, что среди обычных рабынь оказалась дочь иранистанского шаха, выкраденная из отчего дома. Не иначе Эрлик решил посмеяться над своим верным слугой – спустя седмицу ее купили в Султанапуре на рынке рабов. Купили, как оказалось почитатели Бога-паука, которые незамедлительно принесли ее в жертву своему мерзкому идолу.
Иранистанский шах вне себя от горя приказал найти всех, кто причастен к незавидной участи своей дочери. Спустя три месяца убийцы нашли Исахана. Им оказалась ни почем, ни высокая стена, окружающая поместье, ни свора собак, ни многочисленная охрана. Пройдя сквозь препоны, как горячий нож сквозь масло, убийцы устроили настоящую бойню, отрабатывая иранистанские деньги. Из всей семьи Исахана в живых не осталось никого, его же оставили в живых…
Только один из убийц врезался ему в память раскаленным клеймом – именно он, за несколько ударов сердца лишил жизни всех, кто был Исахану дорог. Два прямых, вороненых меча поднимались и опускались снова и снова.
И вот теперь, спустя пять лет он снова увидел смертоносные клинки. На счастье Исахана бой парным оружием оставался все еще малоизвестным в странах по эту сторону от Вилаейета, поэтому найти их владельца было только делом времени.
Зайдя в один из трактиров Бельверуса, он не поверил своим глазам – лица убийцы он не видел, но мечи точно были эти. Туранец был уже почти готов обнажить оружие, но тут асир затянул свою песню и завертелась круговерть…когда туранец пришел в себя – темноволосого боссонца уже не было.
Исахан был уверен, что убийца его близких отправится в Киммерию. И выберет почти наверняка северную дорогу – западная слишком многолюдна. А люди подобного ремесла, этого не любят.
Туранец немного подумав признал, что один он может не справится – его враг не должен был уйти от справедливого возмездия. Спустя час он нанял пятерых кофийских наемников и на рассвете выехал из Бельверуса.

Отряд из шести человек, на лошадях торопливой рысцой двигался уже третий день, по направлению к Пограничью.
Северная Немедия всегда славилась своей нетронутой и суровой красотой. По обеим сторонам от дороги шла чащоба, огромные ели закрывали почти все небо. Поваленные деревья и нагромождения замшелых валунов не позволяли рассмотреть, что таилось в глубине чащи. Дорога то ныряла в ложбины, то поднималась на холмы…
- Эй, Исахан!
С туранцем поравнялся главарь наемников, Алоний:
- Долго нам еще гнаться за ним? Через пару дней уже появится Пограничье, а я там точно оказаться не хочу. Одни скалы, да дикие горцы, а спустя пару седмиц так вообще кругом одни сугробы будут.
- Не ной. Сам же слышал, как вчера на постоялом дворе сказали, что был боссонец тут. Нам его обогнать надо, пока он где-нибудь заночует, и завтра засаду организовать. На это-то у вас мозгов хватит?
Кофиец оскалился:
- Обижаешь, мы его с лошади снимем – сам не заметит, аккуратно ленточкой перевяжем и тебе вручим. Хоть на костре его жарь потом, или внутренности по частям вынимай…
Исахан улыбнулся, картины пыток пронеслись у него перед глазами, уж он то отомстит…
Вдруг в затылок что-то сильно ударило, перед глазами его все поплыло, и он оказался на снегу. Кофийцы недоумевающее смотрели на него. Только шлем и спас туранца от стрелы.
Спустя несколько мгновений из шеи одного наемника торчала еще одна арбалетная стрела.
- Возьмем этого ублюдка живым, а потом снимем с него кожу – заорал Алоний, взмахнув слегка изогнутым мечом, - с лошадей! Живо!
Кофийцы дружно упали в снег и ползком приблизились к деревьям на обочине.
- Хирз, Маниг, давайте наверх ложбины! А мы его отвлечем!
Наемники мотнули головами и ползком двинулись в обход. Исахан, все еще оглушенный прячась за стволом ели выглянул – ничего не видно, только стволы да сугробы. Еще один наемник неосторожно выглянул и тут же получил арбалетную стрелу в глаз. Ухо туранца уловило щелчок спускового механизма арбалета правее того места, где он лежал. Высовываться желания у него больше не было.
На смену тишине внезапно пришел лязг мечей. Наемники и Исахан сломя голову побежали наверх ложбины. На небольшой прогалине лежал Маниг лицом вверх с метательным ножом в шее, судорожно пытался защитится раненный Хирз. Его теснил к обрыву, тот самый наемник из трактира. Два вороненых меча размылись в воздухе и огромными ножницами упали на шею кофийца. Тот секунду стоял, колени неожиданно подломились и он упал под ноги своему убийце. Алая кровь мгновенно окрасила снег. Наемный убийца обернулся к замершему туранцу, темно-серые глаза смотрели на него с издевкой, он краем губ ухмыльнулся. Над ухом у туранца раздался еле различимый свист рассекающего воздух ножа. Клинки на миг сплелись вместе и нож упал на снег, не причинив вреда боссонцу.
Спустя миг и на прогалине началась схватка. Туранец никогда не жаловался на отсутствие опыта в мечном деле. Но проклятого убийцу явно натаскивал не один мастер, он переходил из одного стиля боя в другой почти мгновенно. Кофиец не уследил как лезвие в левой ладони убийцы крутнулось, на обратный хват, и тут же перерубило шею незадачливого воина. Последний оставшийся в живых попытался достать боссонца в длинном выпаде – кончик изогнутого офирского меча бессильно чиркнул по кольчуге. А секундой позже его рука, отрубленная по локоть царапала снег. Крик из хрипящего горла оборвал добивающий удар.
Исахан ненавидяще смотрел на врага, ярость застилала ему глаза, подняв тяжелый ятаган он вихрем налетел на убийцу. И тут же его оружие внезапно выпало из ладони. Не веря своим глазам он уставился на руку. Глубокий разрез рассек сухожилия на запястье. Туранец выхватил длинный кинжал левой рукой и попытался ударить боссонца. Тот без труда отбил удар и поймав на захват лезвие кинжала, вырвал его из рук. Туранец, что было сил побежал, надеясь скрыться среди леса. Вдруг мощный толчок в спину бросил его на колени. Из живота Исмаила на две ладони торчало лезвие вороненого меча, со скошенным концом.
- Ну что же, одним претендентом на могущество меньше. - Раздался спокойный голос за его спиной
- Убийца – выдохнул туранец.
- Разумеется, к тому же смею думать не самый плохой.
Боссонец обошел Исахана и отстраненно смотрел на него.
- И чего тебе не сиделось в своих пустынях?
- Помнишь Туран, пять лет назад?
- То-то я смотрю, что лицо знакомое, так ты хотел меня из-за этого убить?
- Ты отнял все, что у меня было!
- Тебе надо быть разборчивей в торговле рабами. Иногда они говорят правду.
Исахан только плюнул кровью во врага.
- Тебя кто-то предупредил?
- Нет. – Боссонец издал смешок, - я просто нашел местечко поуютнее, возле дороги, думаю может кто из знакомых проедет. А тут и ты появился со своим отребьем, мститель…
- Будь ты проклят ублюдок, порождение шакала и …
- Знал бы ты сколько я раз я это уже слышал.
- Чтоб твой мозг выжрали гиены, чтобы в твоих глазницах копошились змеи, а пауки выводили потомство…
- Какой ты недоброжелательный.
Туранец глухо вскрикнул, когда боссонец вытащил острую сталь у него из спины.
- Твоя мать…
Удар тяжелым сапогом в лицо оборвал начинающуюся речь туранца.
- Хорош на сегодня, - сказал Ангир. - Знаешь, что я решил с тобой сделать? Сейчас расскажу. Змей тут нет, да и гиен тоже, зато есть волки и росомахи, а если тебе совсем не повезет, то тобой закусит медведь. Так что будешь подыхать не очень долго, в конце концов, с такой раной в животе до завтрашнего восхода солнца ты не доживешь. А там как повезет.
Боссонец с трудом взвалили тело туранца на жеребца и, не обращая внимания на стоны Исахана повел лошадь по едва заметной тропинке в глубь леса.
- Вот полянка неплохая, чтобы умереть.
И с этими словами скинул смертельно раненного туранца на снег.
- Береги себя, – услышал туранец, от удаляющего проклятого боссонца.
Холод проникал все сильнее и сильнее. Порезы на сухожилиях Исахан уже не чувствовал. От раны в животе боль росла с каждой минутой. Теряя сознание от холода и боли, угасающий взгляд Исахана успел увидеть пару огромных белых волков, выбежавших на поляну.

[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.
Пикты не слишком соврали. Северные варвары может быть и не были поголовно могучими великанами, но средь них барон уже не чувствовал себя особенно высоким и сильным. Обращали на себя внимание их правильные, хотя и грубо вытесанные черты, длинные черные волосы и голубые воистину как небо в горах, глаза. Насколько позволяли судить зимние наряды тела многих были покрыты татуировками – зловещие рисунки убийств и терзаний и загадочные символы змеились по обнаженным мускулистым предплечьям.
Верхнюю их одежду составляли меховые плащи – в основном из волчьего меха, кое-где были в целостности оставлены и оскаленные пасти и могучие когтистые лапы волков (к слову сказать, волки Севера оказались едва ли не в полтора раза крупнее своих тоже немалых и опасных собратьев, на которых Бальдур охотился в своих немедийских имениях). Но под этими шкурами виднелось сукно, полотняные рубахи, хорошо вытачанные сапоги. Одежду многих скрепляли золотые или серебряные, или просто бронзовые, но выкованные с редким мастерством пряжки, Вместо примитивно выкованных, способных поразить скорее тяжестью удара, чем пробивной мощью, бронзовых топоров пиктов, киммерийцы были вооружены прекрасными секирами, длинными широкими мечами вроде Ногореза с которым на свою беду неловко управлялся тащившийся сейчас позади Хивел, копьями со стальными наконечниками, лучников же было не слишком много. Неподалеку паслись, сердито роя снег копытами невысокие, мохнатые, сильные кони, но и их было немного, очевидно, что сражались, да и просто передвигались киммерийцы большую часть времени пешими.
У одного из костров звенел молот – видимо кузнец правил покривившийся в битве меч.
Больших телег обоза Бальдур не заметил – наверное, варвары все необходимое таскали на санях-волокушах, а пищу добывали просто охотой.
До носа голодного Бальдура доносились дурманящие запахи жарящегося мяса, и он сглатывал слюну. Это не укрылось от взоров варваров.
- Негоже оставлять гостя голодным. Ты пришел издалека и у тебе должно быть есть что рассказать. Твои речи станут платой за наше гостеприимство. – как-то совсем уж по-приятельски хлопнул Бальдура по плечу Кадвалард. Бальдур согласно кивнул. Судя по всему, нож под лопатку или яд в пиве ему здесь и в самом деле не угрожают!
Бальдура привели в шатер к вождю этого воинства – немолодому широкоплечему киммерийцу, чей левый глаз закрывала свежая кровавая повязка, а оставшийся глаз смотрел умно и зорко. Звали его Каделл, а труднопроизносимое прозвище его в вольном переводе значило «Тот кто вытолкнул ваниров за пределы Киммерии». В момент, когда Кадвалард, оказавшийся его старшим братом, привел к вождю Бальдура, тот наводил последние штрихи на заточку своей секиры. Как и многие мечи и боевые топоры она имела имя и имя это было претенциозно и звучно – «Пламя Битвы».
Бальдур, как ни был голоден не дал инстинктам преодолеть воспитание. «Голод есть голод. - размышлял Бальдур, перемалывая зубами сочное, жаль что совсем не соленое, мясо. - Но человек утоляющий голод посредством ножа и вилки отличается от человека, утоляющего его руками. А впрочем, еще пара дней такой жизни в лесу, и я набросился бы на еду как волк".
Совершенно сознательно он сдержал голодный позыв и аккуратно нарезал небольшим кинжалом поданное мясо, отпив немного поднесенного пива, похвалил его вкус (и в самом деле замечательный, вовсе не похожий на то, что по недоумию считали пивом пикты) и за неспешной трапезой поведал вождю свою историю, в душе вознося молитвы не то Митре в которого не веровал, не то некоему Вселенскому Равновесию, за уникальную способность своей памяти к усвоению языков. «В конце концов умение учить языки спасало мне жизнь едва ли не чаще, чем умение сражаться» - отметил потом с своем журнале барон. Говорил он на асирском наречии, которое находилось с киммерийским в изрядном родстве, а язык асиров барон выучил, когда в бытность Бальдура капитаном королевской гвардии, под его начало отдали несколько десятков светловолосых наемников, отличающихся непомерной отвагой и столь же непомерной гордыней, не позволявшей им принимать приказы ни от кого, кроме своих конунгов. Он этом барон тоже успел поведать Каделлу. Тот усмехнулся. Очевидно, с соседями из Асгарда у киммерийцев были вполне мирные отношения. Если и не дружественные, то хотя бы без испепеляющей ненависти.
«Что ж люди есть люди и в суровом Нордхейме и в благословенных землях Хайбории. – писал потом в журнале барон. – И выбрав себе врага либо друга по некоторым соображениям, далеким от разумного взвешивания плюсов и минусов, верны этому выбору сердца ни смотря ни на что. То же и с народами».
Каделл с любопытством выслушал и долгую историю Бальдура о крушении корабля и пиктском пленении (барон не слишком заострял внимание на том, что у пиктов он жил уже практически как свой, и возможно влил свою горячую кровь в жилы древнего народа…), о столкновении с молодым Хиделом. Иногда он посмеивался, иногда в знак возмущения хватался рукой за топор, но чем дольше длилась беседа и чем чаще наполнялись кубки, тем чаще суровый вождь смеялся. Бальдур в лицах поведал о том, как его приняли за ванира, о том, как он расправился с заносчивым юнцом, не забыв упомянуть, что теперь он всеми силами души ненавидит Ванахейм со всеми его жителями и готов убить за одно подозрение его в родстве с «рыжими псами».
Однако в этот раз Бальдура не ждала роль забавной игрушки.
Каделл неожиданно извлек на свет доску, разделенную на квадратики, и несколько фигурок и предложил барону сразиться «в тавлеи». Игра была не та, что пришла недавно из Вендии в Хайборейские земли, правила проще и грубее, но Бальдур проиграл три партии, прежде чем разобрался, что к чему. Потом он отыгрался, а потом, с чистой совестью, уже нарочно проиграл вождю.
В большом шатре собралось довольно много воинов – очевидно, это были самые прославленные из них, обладающие наибольшим влиянием в дружине. Бальдур уже вполне освоился в обществе варваров. Барону казалось, что если бы пир происходил не поз пологом из звериных шкур, а под каменным сводом, и если бы пиво не приходилось зачерпывать из большой бочки самим, а приносили бы его слуги, то это вполне мог оказаться пир немедийских баронов. Похожи были при всем внешнем несходстве лица пирующих, их речи. То был пир воинов, людей грубых и жестоких, но прямодушных и не лишенных какой-то романтической жилки, над которой трезвомыслящий Бальдур имел привычку посмеиваться, но иногда обнаруживал, что некоторые традиции его сословия въелись ему куда то в костный мозг, и разуму неподвластны.
Пили варвары много, говорили громко, говорили в основном о былых и будущих битвах, было (несколько неосмотрительно на взгляд Бальдура) дано несколько обетов, когда киммерийцы торжественно выпивали кубки и клялись именем того же Крома, которого несколько раз помянули при знакомстве с ним.
- Кром это ваш бог? – спросил Бальдур.
И тут же проклял себя за длинный язык. Ведь он еще так мало знает о нравах киммерийцев! Можно ли говорить с ними и богах? Не сочтут ли вопрос невежественным и просто оскорбительным?! В своих скитаниях по свету немедиец сталкивался с разными культами, с разными богами и демонами, с богами в образе прекрасных людей и в образе страшных зверей, с богами, требующими жертв, и богами, требующими только молитв. Он знал народы, в страшной тайне, под покровом ночи, справлявшие безобидный культ божества плодородия и луны, и знал города, жрецы которых на залитых солнцем площадях кромсали тела несчастных, принося жертвы зверообразным демонам. Все так, но, ни разу в жизни Бальдур не встретил ни бога ни демона, ни даже проявлений их сверхъестественной мощи. Он не верил. Не верил ни в солцеликого Митру, создавшего мир, именем которого он клялся служить своему королю, ни в козлоного Нергала, чьим именем божился и ругался, играя в кости, ни в змееголового Сэта, которого поминал, когда выходил на истоптанную арену, обмотав руки ремнями... Бальдур не верил ни во что сверхъестественное, зато отлично знал, что земля круглая и солнце вертится вокруг нее, а чума вызывается не проклятием, а крошечными существами, живущими в крови. Кто тянул его за язык, Нергал побери!!!
Но Каделл ответил спокойно и уверенно.
- Да, это наш бог. Суровый и грозный бог, живущий на вершине горы Бен-Морг. Кром, Владыка Могильных Курганов, Кром, который дает человеку силу и волю. Лишь раз при рождении Кром смотрит на новорожденного и награждает его. И потом, прожив жизнь человек приходит к нему, и Кром спрашивает его, что совершил он в жизни, достоин ли занять место рядом с ним.
Такая необременительная религия Бальдура устраивала. «Я думаю, если бы я мог верить я бы верил в нечто подобное» - подумал барон, но ничего не сказал.
- А каким богам поклоняются у тебя на родине, чужеземец?
- Мой народ чтит Митру, подателя жизни, светлого солнечного бога. Что же до меня, то я не верю ни во что, кроме того, что человек сам хозяин своей судьбы.
Каделл удивленно хмыкнул.
- Значит, ты не веришь ни в каких богов?
- Скорее я не верю, что богам есть дело до нас, людей.
Бальдур замолчал, вновь кляня свой длинный язык. С богословского факультета его исключили не за буйство, как он рассказывал всем и каждому, а за кощунство в храме Солнцеликого. Но варвары никак не отреагировали на его вольнодумство. Он был чужак, у чужаков странные обычаи, решили про себя воины.
- Кром суровый бог, но и он иногда снисходит до людей. Но лишь достойные удостаиваются видеть его и говорить с ним. Молить Крома что бы послал тебе силу или удачу бесполезно, но речи его несут мудрость, которая иногда важнее.

[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.

- И ваш Кром, он живет на Бен-Морге?
- Живет? О, нет! Не думаешь ведь ты что там стоит хижина, в которой сидит Кром и ждет когда либо поднимется из долины? Нет, там на вершине лишь ветры и снег. Но если в сердце твоем есть частица огня, а в душе есть стержень из настоящей киммерийской стали, бог Кром, бог воинов, Владыка Могилных Курганов и хозяин Чертогов Героев явится тебе, что бы говорить с тобой. – сказал Каделл.
- И ты был там?
- Да.
- И Кром явился тебе?
- Нет. Я стоял и слушал ветер. И тот ветер тоже сказал многое, но Кром не явился мне.
- А кто-нибудь из твоих знакомых или знакомых твоих знакомых видел Крома.
Киммерийцы загалдели. Видимо каждый вспоминал историю, легенду, родовое предание связанное с вершиной Бен-Морга.
- Конайрэ. – наконец сказал Кадвалард. – Конайрэ Потрясающий Копьем, да будет проклято его имя в веках, видел Крома на вершине Бен-Морга. Но, ни я и никто другой не станет больше осквернять уст своих этим именем.
Дружное неодобрительное ворчание было ответом.
Бальдур понял, что затронул какую-то запретную тему, и расспросы благоразумно прекратил. Все было в верованиях варваров и проще и загадочнее, чем показалось ему сначала.
Из дальнейших разговоров Бальдур узнал, что эта дружина своего рода стражи границ – они кочуют вдоль горного кряжа на случай возможного нападения северных соседей. Причина прочной ненависти именно к ванирам тоже скоро выяснилась. Северяне, видимо сделавшие еще один шаг на пути к цивилизации, не просто устраивали набеги с целью грабежа и убийства, они захватывали пленных (в основном, женщин и детей, взрослые мужчины слишком яростно дрались за свою свободу) и обращали их в рабство. Для свободолюбивым киммерийцев рабство было страшным позором, кроме того по их поверьям, раб каким-то образом терял часть души, и не мог попасть в Чертога Героев после смерти, а обрекался на вечное бесцельное скитание по Серым Равнинам. Поэтому ваниров ненавидели всеми силами души.
Асиры были кровными родственниками ваниров, но укладом жизни больше походили на киммерийцев – так же держались за старинные обычаи, и хотя с ними тоже нередки были стычки, порой случалось что вскоре после битвы, сражавшиеся тут же устраивали совместную тризну по павшим, которые отправились в Чертога Героев, где вечно продолжаются пиры и битвы. Кроме того насколько понял Бальдур из разговоров варваров, не было единства и между племенами и кланами самих киммерийцев, объединить их могла только какая-то общая опасность. Впрочем, многие с явным почтением упоминали имя некоего Аэда – вождя сумевшего объединить под своей рукой большие силы, но и он был лишь первым среди равных, и его власть не походила даже на власть асирских конунгов над телами и душами своих воинов.
Бальдур слушал внимательно – в конце концов от того насколько он узнает обычаи варваров зависела его жизнь.
Чем больше пива исчезало в глотках варваров, тем более хвастливыми становились их речи. Наверное в иной день дело у заспоривших о количестве отрубленных ванирских голов могло бы дойти и до драки, до поединка на мечах, но сегодня всеобщее внимание привлекал чужеземец. У киммерийцев было кое-какое представление о окружающем мире, и не совсем фантастическое, но видимо особого интереса к дальним странам они не испытывали.
«Странно, что во многом походя на своих врагов ваниров и своих союзников асиров, они не имеют привычки устраивать набегов на южные земли, никто не видел их как наемников даже в Гандерланде, нет их дружин в Пограничных Королевствах, они лишь охраняют границы своих земель».
Но вскоре ему было уже не до глубокомысленных выводов и внимательных наблюдений.
Барон напился вместе со всеми и принял участие и в борьбе, и в метании топора, и даже в сочинении коротких стихов, посвященных некоему знаменательному событию. На чужом языке сочинять было почти невозможно, но Бальдур к счастью, вспомнил одну вису, которую слышал в гвардии от асиров и пылко продекламировал ее.
Спать его как почетного гостя уложили в шатре вождя.
Задерживаться надолго Бальдур не имел ни малейшего намерения, но и уходить быстро значило оскорбить хозяев. Жизнь воинского лагеря была ему привычна. Каждый день небольшие разъезды отправлялись по окрестностям, а прочим воинам оставалось снабжать лагерь провизией, да упражняться в воинских искусствах. Они дрались на мечах, боролись, бегали, соревнуясь, кто быстрее взбежит на крутую гору (причем толкать соперников нисколько не возбранялось, и забег очень часто превращался в драку), устраивали скачки на своих малорослых, но сильных конях. Вечера уходили на рассказы саг, пение песен.
Бальдур старался не отставать. В беге он был просто неплох, метнуть тяжелое бревно дальше, чем это смог сделать кто-либо из киммерийцев ему не удалось, но драка на кулаках и поединок на мечах были для него родной стихией. Тут-то выступало на арену Высокое Искусство, подкрепленное силой пусть и не столь мощных, как у варваров, но тоже твердых как канаты мышц. Считавшегося лучшим бойцом дружины коренастого силача Майлгуна Бальдур опрокинул на снег без сознания. После этого к чужеземцу за уроками потянулось немало киммерийцев.
Первые два дня он боялся мести, возможно, удара в спину от избитого и опозоренного им молодого Хивела, но парень напротив скоро стал одним из его постоянных собеседников, почти другом. За поражение он больше винил себя и старался расспросить Бальдура о хитрых приемах и уловках, потому что понял, что одного умения вращать клинок с недюжинной силой недостаточно для победы.
Вечерами Бальдур рассказывал им о южных странах, о краях, где не бывает снега, о теплом соленом море, раскинувшемся так далеко, что не хватает глаз, о рыбах, настолько больших, что могут проглотить человека, о городах из белого мрамора, о гробницах царей, размером своим равняющихся с горами, о винных погребах своего замка «и если бы я каждый день пил новое вино, то за год мне ни разу не пришлось бы пить одно и то же».
Он слушал песни о легендарном герое, что еще до Потопа изгнал из этого мира чудовищных змеелюдов. О кровопролитных войнах с пиктами, бушевавшими в те дни, когда мир был юн, и в нем еще жили чудовищные порождения доисторических веков – плотоядные драконы, змеи, толщиной в самое большое дерево, львы с зубами длинными словно мечи. И пикты из этих легенд не походили на полузверей, полудетей, что встретил он в Пустоши, пелись имена их королей, названия их городов. Звучали названия, которые ученые люди в хайборейских землях считали всего лишь сказками, порождение воображения древних поэтов. Атлантида, Валузия, Лемурия.
На третий день Бальдур при свете дня открыл, наконец, свой журнал и принялся записывать то, что не надеялся унести в своей памяти.
Воины мгновенно собрались вокруг него. То, что он грамотен, поразило киммерийцев, но само по себе искусство письма, несомненно, было им знакомо. Вспомнили каких-то тиунов, которые тоже умеют писать, только пишут они на камнях и деревьях волшебные письмена. Бальдур зарисовал оружие варваров, их одежду, но долгое время опасался рисовать самих киммерийцев, боясь стать жертвой очередного суеверия. Но тут случилось неожиданное. Его спросили, почему он не рисует воинов, а только мечи и секиры. Барон в несколько штрихов набросал портрет вопрошавшего, потом еще одного… скоро уже несколько страниц в журнале занимали изображения упрямых челюстей, сурово сжатых ртов, глубоко сидящих пронзительных глаз. Бальдур поведал, что теперь донесет славу их дружины до всего большого мира.
Варвары показались ему и выше, и сильнее, и умнее простолюдинов Хайбореи. В его мире высшие сословия рождали порой великих воинов и мудрецов, но большинство людей вели жизнь мелкую и ничтожную, задавленные податями и обязанностями, угнетаемые постоянной бедностью и страхом за свое скудное имущество. Этот страх разъедал их души и сердца, делая обывателей людьми скучными, мелочными, лишенными всякого душевного размаха и пожалуй неспособными к подвигу. Да на их плечах строилось благополучие блестящих держав, но те, кто эти державы строил, были куда тусклее дикарей Нордхейма. Здесь каждый мужчина был воином, готовым как лев защищать свою честь, жизнь своей семьи, землю своего племени, каждый помнил много поколений своей родословной, гордился принадлежностью к семье, из которой многие века назад вышел герой. В мире цивилизованном все это было привилегией рыцарства.
«Я среди народа, состоящего из рыцарей. Но им в отличие от сиятельных головорезов моего славного королевства не претит самим добывать средства к существованию» - писал барон в журнале.
Положительно ему нравились эти люди.
Через седмицу, когда в памяти барона начали иссякать истории из его бурной жизни, а исхудалое лицо его стало вновь принимать приличествующее очертания, Бальдур распрощался со своими новыми друзьями и отправился дальше на Восток.

[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.


Бальдур шел весь день, лишь раз остановившись, что бы поесть. Пока зима только вступала в свои права, он с ней справлялся, но уже начинал ругать свою неуемность, заставившую его покинуть ставшее почти родным пиктское племя в конце лета. Наверное, надо было отправляться в дорогу следующей весной…
А сейчас выходило, что зима застанет его в одиночестве шествующего через Киммерию. Собственно и через «цивилизованную» страну зимнее путешествие было малоприятным, но там были хотя бы постоялые дворы. Сейчас же барону приходилось на ночь рубить себе шалаш, разводить костер и спать неспокойным зябким сном, просыпаясь каждый час, что бы подбросить дров в огонь. Железное здоровье Бальдура не дрогнуло от этих стылых ночевок, но он был раздражен и, кроме того, скучал без человеческого общества. Что бы развлечься Бальдур на ходу сочинял историю своего путешествия, готовил красочный отчет о жизни пиктов, который буде возникнет такое желание, он представит в Академию, где над манускриптами закаменели в свои предрассудках ученейшие мужи.
«И так достопочтенные мною за время долгого и близкого общения с оными дикарями было установлено, что пикты вовсе не звери, ходящие на двух ногах, а несомненно люди. Более того, я не согласен с теми, кто считает их племенем недоразвитым. В чем-то они сущие дети, а в чем-то истинные звери. Но вместе с тем некоторые их обычаи принадлежат к народам стоящим на более высоком уровне развития. Пикты при несомненной дикости своих нравов владеют искусством обработки металлов и примитивным земледелием, имеют смутное представление о письменности, а легенды и предания их сложны, длинны, полны дивных образов и я именно в их легендах предложил бы искать ключи к тайне эпох Допотопных. Я смею предположить, что пикты вовсе не недоразвиты, а напротив, откатились в свое нынешнее «зверское» состояние из состояния более высокого, и я предрекаю им новое возвышение».
Такая умственная гимнастика отвлекала его от мрачных мыслей.
В конечном успехе своего предприятия барон не сомневался.
Кто выжил в Пустоши, выживет везде.
А если нет, то что ж…
Бальдур не верил в богов и демонов, но его грело некоторое представление о бессмертной душе, которая раз за разом рождается в новом теле.
Он не удивился, а скорее обрадовался, когда увидел идущих к нему на встречу троих вооруженных людей.
Барон на всякий случай сбросил на землю мешок со своими скудными пожитками, и остановился, опираясь на копье. Немедиец рассматривал приближающихся: их меховые накидки, грубо вырубленные черты суровых, жестоких лиц, тяжелые длинные мечи, копья и короткие охотничьи луки. Это, несомненно, были те самые киммерийцы, которых ему красочно описывали пикты.
Барон отсалютовал им копьем и сказал на языке Севера, имевшим хождение среди большинства нордхеймцев:
- Приветствую вас, достойные! Мое имя Бальдур Вальдемар барон фон Барток, и я не замышляю против вас зла.
Варвары остановились. Один из них, в плаще из волчьей шкуры, с лицом по которому явно прошлась лапа хищного зверя, перехватил рукоять своего меча, и что-то выкрикнул на резко, гортанно звучащем наречии, которое барон, однако, способен был понимать, раз уж овладел готормом. Этот язык представлял собой причудливую смесь языков нордхеймцев, позволявший худо-бедно понимать северянам друг-друга. В речи киммерийца прозвучали «Ванахейм» «собака» и «кровь» и это ужасно не понравилось барону.
- Не далеко ли ты забрел от Ванахейма, рыжий пес? – спросил другой варвар, молодой, и одетый с легким намеком на варварскую роскошь.
- Хороший ванир – мертвый ванир! – свирепо хохотнул третий – седой, с длинными усами, отпущенными к подбородку.
И тут Бальдур разозлился! Он никогда не был в Ванахейме и уже начал об этом жалеть. На севере каждое дерево попрекало его рыжиной волос, видя в рыжем обязательно ванира!
- Кровь Валка!!! – вскричал он, почему-то помянув пиктского бога. – Я не ванир и никогда не был в Ванахейме!!! Ты, кажется, назвал меня собакой, мальчик?! Так сойдемся в схватке и я вобью твои же слова тебе в глотку вот этим мечом, потому что иначе я вырву тебе язык, лживая собака и без церемоний сломаю шею!!!
Киммерийцы засмеялись. Втроем они могли просто снести с дороги отчаянного ванира, но это было не в их обычаях.
- Хочешь драться, ванир? – спросил молодой варвар. – Что ж я готов и Ногорез готов тоже! Давно он не пил ванирской крови!
С этими словами киммериец выхватил из ножен широкий меч.
- Мое имя Хивел, сын Ридерха из клана Дал Клайд и я хочу, что бы ты запомнил имя того, кто пошлет тебя на Серые Равнины. – сказал он, приближаясь к барону.
Бальдур отбросил копье и тоже обнажил меч.
- Я Бальдур Вальдемар фон Барток, и ты будешь вспоминать это имя всякий раз, когда тебе в твоем аду будут прижигать пятки.
Решив, что хватит разговоров, Хивел бросился вперед. С нескольких ударов Бальдур понял, что парень, несомненно, очень силен и быстр, но этим его достоинства исчерпывались. Грозный Ногорез раз за разом натыкался на непробиваемую защиту «меча-ублюдка» в руке барона, который обманчиво пятился, ни на мгновение не теряя над собой контроля. Бальдур не знал, стоит ли убивать Хивела, который, видимо не понимая, но чувствуя, что противник сражается не в полную силу, принялся с утроенной энергией махать мечом, пару раз разорвав Бальдуру одежду.
- Кром и сталь!!! – взвыл варвар, видимо почуяв вкус победы.
«Хватит» - решил Бальдур, позволил Хивелу нанести размашистый могучий удар, от которого тот потерял равновесие, и с быстротой молнии обрушился на противника. Хивела бросило в сторону лишь на мгновение, в конце концов, он был воином и сыном воина и меч его учили держать в руках с раннего детства, но такого опыта как Бальдур он не имел. Этого мгновения Бальдуру хватило, что бы пнуть его по запястью, отправляя Ногорез на истоптанный снег, и в тот же миг Бальдур эфесом меча коротко, но мощно ударил Хивела по темени. Тот повалился как бык на бойне. Бальдур наступил поверженному киммерийцу на руку, нагнулся, подхватил его грозный меч и занес Ногорез над коленом Хивела.
- Он назвал этот меч Ногорезом и хвалился напоить его ванирской кровью. – сказал барон. - И будь я ваниром, я бы в отместку за это оскорбление отрубил бы ему ногу, но я – немедийский барон, а не ванирский пират! Он назвал меня собакой, и поплатился за это! Вы хотите продолжать драку или выслушаете меня? Клянусь Оком Солнцеликого, я отрублю ему ногу одним ударом, и остаток жизни он будет прыгать на оставшейся при каждом шаге поминая мое имя!
Киммерийцы переглянулись. Легкость, с которой чужеземец расправился с их товарищем, произвела впечатление на воинов. Они оба были много старше и сильнее несчастного Хивела, но и тот не был зеленым юнцом и уже убил нескольких врагов в битве и выиграл два поединка. Рыжий же побил его как ребенка.
- Не отрубай ему ногу, чужеземец, – сказал через несколько томительных мгновений раздумья сказал усатый. – Он молод и задирист. И мы приняли тебя за одного из наших кровных врагов. Но я верю тебе, ты не из ваниров. Ни один из них не пощадил бы Хивела.
Бальдур убрал сапог с руки стонущего парня.
- Я не силен в ваших обычаях, достойные, – сказал он. – теперь когда я пощадил его жизнь, останемся ли мы врагами или я волен идти своей дорогой? Я иду домой через ваши земли. Моя страна на юго-востоке от вашей.
- Конечно же, ты можешь идти. Мы не станем преследовать тебя. Ты не наш кровный враг и нам нет дела, если ты просто идешь домой. Ты храбрый воин, и быть может, увидишь свой дом этой весной. Я знаю, где лежит твоя Немедия, хоть и не был там. Но коль скоро ты не враг нам, обычай гласит предложить тебе ночлег и пищу. Наша деревня недалеко, и если ты хочешь сегодня ночевать не у костра, а в теплом доме, то мое приглашение в силе, клянусь Кромом. Имя мое Кадвалард, с Хивелом ты уже знаком, а это брат мой по мечу Карадаг.
Бальдур ненадолго задумался.
С одной стороны приглашение могло оказаться ловушкой, с другой стороны если варвары затаили ненависть, то ничто не помешает им набросится на него прямо сейчас или нагнать через несколько часов. Нет, видимо, в самом деле, убедившись, что он не из ваниров (будь она проклята эта вражда!) киммерийцы сочли возможным распространить и на него законы своего варварского этикета. А от ночевок под сенью шалаша он и в самом деле устал! Кроме того, неожиданно в бароне взыграл азарт исследователя неизведанных стран и народов. Любопытно будет присоединить к наблюдениям за пиктами и главу о киммерийцах, тем более что те и в самом деле оказались куда более развитым народом.
- Я принимаю ваше приглашение.
Через час пути Бальдур оказался в деревне, где находилось не меньше, полторы сотни киммерийцев. Завидев возвращающийся охотников, за которым следовал рыжеволосый человек с воинственно закрученными усами и дерзким взглядом разноцветных глаз, киммерийцы высыпали было изо всех своих домов, решив, что Кадвалард и его товарищи поймали вражеского лазутчика, но седоусый воин предупредил всех, что Бальдур не ванир и он гость в деревне, а не пленник, и волнение прекратилось.
Он с любопытством оглядывал все вокруг. Поселение киммерийцев ограждал мощный частокол. Дома были на два-три локтя утоплены в землю. На толстые стены из бревен и камней опускались пологие крыши, закрытые несколькими слоями травы, земли и полос дерна.

Пикты не слишком соврали. Северные варвары может быть и не были поголовно могучими великанами, но средь них барон уже не чувствовал себя особенно высоким и сильным. Обращали на себя внимание их правильные, хотя и грубо вытесанные черты, длинные черные волосы и холодные, воистину как небо в горах, глаза. Насколько позволяли судить зимние наряды, тела некоторых воинов были покрыты татуировками – зловещие рисунки убийств и терзаний, загадочные символы змеились по обнаженным мускулистым предплечьям. Как потом узнал фон Барток, это было одним из обычаев клана Дал Клайд. Татуировки наносились по собственному желанию теми воинами, что осуществили кровную месть за причиненные им, их семье, клану или предкам, обиды.

[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.
Верхнюю их одежду составляли меховые плащи – в основном из волчьего меха (к слову сказать, волки севера оказались едва ли не в полтора раза крупнее своих тоже немалых и опасных собратьев, на которых Бальдур охотился в своих немедийских имениях). Но под этими шкурами виднелось сукно, шерстяные рубахи, тонко выделанная кожа, хорошо вытачанные сапоги. Одежду многих скрепляли бронзовые или стальные, но выкованные с редким мастерством пряжки. Вместо примитивно выкованных, способных поразить скорее тяжестью удара, чем пробивной мощью, бронзовых топоров пиктов, киммерийцы были вооружены длинными широкими мечами вроде Ногореза с которым на свою беду неловко управлялся тащившийся сейчас позади Хивел, копьями со стальными наконечниками, а некоторые из них, мастерски изготовленными секирами. Лучников же было не слишком много, да и луки – насколько мог судить барон, были в основном охотничьи. Неподалеку громко звенело два молота – кузнец с подмастерьем в любое время года не знают отдыха. Пару раз порыв ветра принес блеяние баранов.
До носа голодного Бальдура доносся дурманящий запах жарящегося мяса и свежеиспеченного хлеба, он сглотнул слюну. Это не укрылось от взоров варваров.
- Негоже оставлять гостя голодным. Ты пришел издалека и у тебе должно быть есть что рассказать. Твои речи станут платой за наше гостеприимство, – как-то совсем уж по-приятельски хлопнул Бальдура по плечу Кадвалард. Бальдур согласно кивнул. Судя по всему, нож под лопатку или яд в пиве ему здесь и в самом деле не угрожают!
Бальдура привели в дом к вождю этого воинства – немолодому широкоплечему киммерийцу, чей левый глаз закрывала повязка, а оставшийся глаз смотрел умно и зорко. На мощных плечах вождя покоился плащ из шкуры белого волка с головой и когтями. Звали киммерийца Каделл, а труднопроизносимое прозвище его в вольном переводе значило «Тот кто вытолкнул ваниров за пределы Киммерии». В момент, когда Кадвалард, оказавшийся его старшим братом, привел к вождю Бальдура, тот наводил последние штрихи на заточку своего меча. Оружие соответствовало положению человека владевшего им. Длинный прямой обоюдоострый клинок из сверкающей стали, будто отдающей отблесками холодного света звезд. Основание тонко расписано вязью рун и рисунков, плавно перетекающих в кровосток в виде переплетенных стебельков травы. Отделанный медью эфес, с широкой, слегка изогнутой с обеих сторон подобно когтям хищной птицы, крестовиной, рукоятью из тонких кожаных лент, намотанных в несколько слоев и круглого навершия.

Пользуясь правами гостя, немедиец обвел взглядом жилище вождя. Стены почти в сплошную закрыты шкурами, как медведей, кабанов так и лосей. Посредине вытянутого помещения сложен большой очаг из валунов, в котором билось веселое пламя костра. Почти десяток лавок стоял вдоль стен. Из украшений только череп оленя с громадными, в два ярда не меньше, рогами, прибитый к столбу, поддерживающим крышу. Внимательный взгляд барона заметил также несколько щитов, судя по виду гиперборейских и взятых в бою – да связки трав висевшие на прокопченных балках.
Повинуясь жесту вождя в считанные минуты перед потрескивающим очагом были расставлены скамьи и столы. Появилось жареная лосятина с грибами, запеченная рыба, копченый бараний бок, свежие и еще пышущие жаром лепёшки с медом и две огромных дубовых бочки пива.
Бальдур, как ни был голоден, не дал инстинктам преодолеть воспитание. «Голод есть голод, - размышлял Бальдур, перемалывая зубами сочное, с золотисто-коричневой корочкой, жаль что совсем не соленое, мясо. - Но человек утоляющий голод посредством ножа и вилки отличается от человека, утоляющего его руками. А впрочем, еще пара дней такой жизни в лесу, и я набросился бы на еду как волк».
Совершенно сознательно он сдержал голодный позыв и аккуратно нарезал небольшим кинжалом поданное мясо, отпив немного поднесенного пива из деревянной кружки, похвалил его вкус (и в самом деле замечательный, вовсе не похожий на то, что по недоумию считали пивом пикты) и за неспешной трапезой поведал вождю свою историю, в душе вознося молитвы не то Митре, в которого не веровал, не то некоему Вселенскому Равновесию, за уникальную способность своей памяти к усвоению языков. «В конце концов, умение учить языки спасало мне жизнь едва ли не чаще, чем умение сражаться» - отметил потом в своих записях барон. Язык готорм барон выучил, когда в бытность Бальдура капитаном королевской гвардии, под его начало отдали несколько десятков светловолосых наемников, отличающихся непомерной отвагой и столь же непомерной гордыней, не позволявшей им принимать приказы ни от кого, кроме своих конунгов. Он этом барон тоже успел поведать Каделлу. Тот усмехнулся. Очевидно, с соседями из Асгарда у киммерийцев были вполне мирные отношения. Если и не дружественные, то хотя бы без испепеляющей ненависти.
«Что ж люди есть люди и в суровом Нордхейме и в благословенных землях Хайбории. – писал потом барон. – И выбрав себе врага либо друга по некоторым соображениям, далеким от разумного взвешивания плюсов и минусов, верны этому выбору сердца ни смотря, ни на что. То же и с народами».
Каделл с любопытством выслушал и долгую историю Бальдура о крушении корабля и пиктском пленении (барон не слишком заострял внимание на том, что у пиктов он жил уже практически как свой, и возможно влил свою горячую кровь в жилы древнего народа…), о столкновении с молодым Хиделом. Иногда он удивлялся, но чем дольше длилась беседа, и чем чаще наполнялись кубки, тем чаще суровый вождь смеялся. Бальдур в лицах поведал о том, как его приняли за ванира, о том, как он расправился с заносчивым юнцом, не забыв упомянуть, что теперь он всеми силами души ненавидит Ванахейм со всеми его жителями и готов убить за одно подозрение его в родстве с «рыжими псами».
Однако в этот раз Бальдура не ждала роль забавной игрушки.
Каделл неожиданно извлек на свет доску, разделенную на квадратики, и несколько фигурок, вырезанных из кости и предложил барону сразиться «в тавлеи». Игра была не та, что пришла недавно из Вендии в Хайборейские земли, правила проще и грубее, но Бальдур проиграл три партии, прежде чем разобрался, что к чему. Потом он отыгрался, а потом, с чистой совестью, уже нарочно проиграл вождю.
В доме вождя собралось довольно много воинов – очевидно, это были самые прославленные из них, обладающие наибольшим влиянием в дружине. Бальдур уже вполне освоился в обществе варваров. Барону казалось, что если бы пир происходил не под прокопченными сосновыми балками, а под каменным сводом, и если бы пиво не приходилось зачерпывать из большой бочки самим, а приносили бы его слуги, то это вполне мог оказаться пир немедийских баронов. Похожи были при всем внешнем несходстве лица пирующих, их речи. То был пир воинов, людей грубых и жестоких, но прямодушных и не лишенных какой-то романтической жилки, над которой трезвомыслящий Бальдур имел привычку посмеиваться, но иногда обнаруживал, что некоторые традиции его сословия въелись ему куда то в костный мозг, и разуму неподвластны.
Пили варвары много, говорили громко, но как ни странно о битвах почти не говорили. Иногда в их словах поминалось имя «Кром», с этим же именем как с боевым кличем на него бросился Хивел.
- Кром это ваш бог? – спросил, наконец захмелевший Бальдур.
И тут же проклял себя за длинный язык. Ведь он еще так мало знает о нравах киммерийцев! Можно ли говорить с ними о богах? Не сочтут ли вопрос невежественным и просто оскорбительным?! В своих скитаниях по свету немедиец сталкивался с разными культами, с разными богами и демонами, с богами в образе прекрасных людей и в образе страшных зверей, с богами, требующими жертв, и богами, требующими только молитв. Он знал народы, в страшной тайне, под покровом ночи, справлявшие безобидный культ божества плодородия и луны, и знал города, жрецы которых на залитых солнцем площадях кромсали тела несчастных, принося жертвы зверообразным демонам. Все так, но, ни разу в жизни Бальдур не встретил ни бога ни демона, ни даже проявлений их сверхъестественной мощи. Он не верил. Не верил ни в солцеликого Митру, создавшего мир, именем которого он клялся служить своему королю, ни в козлоного Нергала, чьим именем божился и ругался, играя в кости, ни в змееголового Сэта, которого поминал, когда выходил на истоптанную арену, обмотав руки ремнями... Бальдур не верил ни во что сверхъестественное, зато отлично знал, что земля круглая и солнце вертится вокруг нее, а чума вызывается не проклятием, а крошечными существами, живущими в крови. Кто тянул его за язык, Нергал побери!!!
Но Каделл ответил спокойно и уверенно.
- Да, это наш бог. Суровый и грозный бог, живущий на вершине горы Бен-Морг. Кром, Владыка Могильных Курганов, Кром, который дает человеку силу и волю. Лишь раз при рождении Кром смотрит на новорожденного и награждает его. И потом, прожив жизнь человек, приходит к нему, и Кром спрашивает его, что совершил он в жизни, достоин ли занять место рядом с ним.

[Blade Hawk]

Авлий Лют Веракс



Невысокий пожилой человек в рясе священнослужителя стоял около входа в «Червленый щит» и, как и окружающие его люди, вслушивался в звуки боя разгоревшегося в таверне. Как и окружающие его люди, он боялся вернуться туда, вполне справедливо понимая, что там, где разгулялась грубая сила, он будет только мешать. Вряд ли кто прислушается к успокоительным словам божьего человека. Но в отличие от окружающих его людей, священнослужитель не мог и уйти - его задерживало беспокойство за друга, оставшегося в таверне. В отличие от большинства зевак, которые не чувствуя непосредственной опасности, обменивались шуточками и замечаниями, священнослужитель молчал - его снедала тревога,

Внезапно стало тихо и через некоторое время из таверны стали выходить вспотевшие люди, испачканные кровью. Спокойно проходили они через зевак, убиравшихся подобно крысам с их пути, и исчезали в ночи. Одного из этих людей и поспешил нагнать священнослужитель.

- Господин Веракс, с вами все в порядке? Я смиренно просил всеблагого Митру даровать вам помощь!
Темноволосый бородатый мужчина средних лет, облаченный в легкий доспех, обернулся и, посмотрев на жреца, слегка улыбнулся. Был он чуть выше среднего роста, осанист и широк в плечах.
- Он и помог, почтенный Летоний. И помощь эта не была лишней. Я до сих пор не могу понять, как мы сразили этого великана. Странное событие, клянусь Митрой, - воин на мгновение задумался о чем-то своем. – Пойдемте быстрее, я устал как вол, – закончил он и зашагал по дороге, ведущей в Храмовый квартал.
- Господин Веракс, куда же вы?
- Как куда? Провожаю вас в храм, само собой!
- Но как же Его Величество и господин посол?
- Митра в помощь, совсем забыл! Слишком много событий и слишком много вина, - воин покачал головой. - Тогда поспешим - времени хватит, наверное, только на то, чтобы сменить облачение и слегка умыться. Надеюсь, фрейлины и камеристки не разбегутся от запаха пота, – усмехнулся он.

Авлий Лют Веракс - рыцарь митрианского ордена "Пылающего Света"прибыл в Бельверус в составе эскорта особого посла Аквилонии. Король аквилонский Хаген пожелал выразить свои соболезнования сразу после того, как узнал о трагической смерти младшей дочери своего немедийского собрата. Кортеж прибыл в Бельверус пять дней назад, однако, по непонятным для гостей причинам, король Нимед аудиенцию почему-то не давал. Аквилонцы были вынуждены страдать бездельем, пытаясь найти для себя хоть какие-то дела в этом незнакомом городе. Вполне естественно, что даже благородные рыцари, в конце концов, самое интересное начали находить в питейных и игорных заведениях, а также под окнами благородных, и не очень, девиц. И вот сегодня утром король Немедии соблаговолил, наконец, назначить на вечер этого же дня прием аквилонского посла. Авлий решил скоротать время и дождаться темноты, в приглянувшейся ему своим благопристойным видом и достойной кухней, таверне. Когда же до королевской аудиенции осталось всего ничего, один из посетителей, старик-северянин, начал крутить своей секирой, а пав выдал свое пророчество-обещание. И у Люта Веракса вылетели из головы и Нимед, и посол и даже Его Величество Хаген.

Итак, добежав до дворца, пройдя через удивленную его видом немедийскую стражу и встретив у предоставленных ему покоев его не менее удивленных братьев по ордену, Авлий начал на скорую руку приводить себя в порядок. С помощью слуг подобающе оделся. Сменил доспех на гофрированный парадный, украшенный геральдикой и нашлемными фигурами, нацепил рыцарский пояс из золотых бляшек и надел алый плащ, расшитый золотыми нитями. К торжественному выходу в тронный зал Лют еле успел, но смело улыбнулся возмущенному и злому как грозовая туча послу.
Аквилонская процессия церемониально проследовала по длинному высокому коридору, вдоль стен, которого очень разреженным строем стояли королевские гвардейцы. Войдя в зал, аквилонцы остановились у начала красной ковровой дорожки, ведущей к королевскому трону. Тронный зал потрясал воображение, как и весь роскошный дворец, впрочем. Внушительное по размеру помещение, со стенами из белого мрамора, обильно украшенными рельефами из золота с вкраплениями драгоценных камней, в виде искусно сделанных фигур животных, птиц, цветов, фруктов и виноградных лоз, стекающих до самого пола. Под стать им были золоченые колонны. На одной из стен красовался ряд высоких окон, в данный момент закрытых тяжелой тканью портьер из бардового бархата. Полы состояли из мраморной мозаики с золотой окантовкой, которая изображала зарисовки битв и сражений. Зал ярко освещался золотыми светильниками. В конце дальней стены располагался постамент, на котором стояло два тронных кресла, великолепных под стать окружающей роскоши.
Но вовсе не сияние королевских покоев заинтересовало Авлия - уже с того места, где остановились аквилонцы, он разглядел мрачное лицо монарха, пустое тронное кресло, принадлежащее королеве, и понял что что-то не так.

- Посол короля Аквилонии, Вессерик граф Монарский со свитой к Его Величеству королю Нимеду! – провозгласил герольд.

Аквилонцы прошли по ковру, остановились за три шага до королевского трона, чуть не доходя до двух гвардейцев, охраняющих подступы к королю, и застыли в полупоклоне.

Нимед махнул рукой и герольд возвестил: - Его Величество готов выслушать достославного графа Монарского.

- Его Величество, король Аквилонии Хаген, шлет наиглубочайшие соболезнования своему монаршему собрату, королю блистательной Немедии. Скорбит вместе с ним о горькой утрате. Заверяет в своей поддержке и предлагает любую разумную и необходимую помощь…
- Достаточно, - прервал Нимед. – Соболезнования и уверения Хагена выслушаны и приняты… К сведению. Однако, теперь послушайте, что Мы вам скажем, достославный Вессерик. У Нас есть парочка ответных слов для вашего короля. Во время событий, послуживших причиной вашего прибытия, убийца оставил кинжал. Оставил намеренно. На кинжале красуется герб офирского королевского рода. Несомненно, что убийца, а вернее, тот, кто стоит за ним, хотел обмануть Нас и направить Наш гнев против Нашего южного соседа. Этим якобы обманом, убийца нанес Нам страшное оскорбление. Он смел думать, что король Немедии столь глуп, что поверит такому дешевому трюку! Дознавательная Комиссия подтвердила Наши умозаключения. Кинжал поддельный! – король положил руки на ручки кресла. - Наше Величество начали думать, кому может быть выгодной война Немедии с Офиром. Ответ нашелся быстро и он очевиден – нашему извечному сопернику, золотому трону Аквилонии.
- Но Ваше Величес… - начал было Вессерик.
- Молчать! Не сметь прерывать короля! – тихо рявкнул один из гвардейцев.
- С этого дня, все официальные представители аквилонской короны изгоняются из Немедии, - продолжил Нимед, - до тех пор, пока Мы не решим иначе. В течение недели они должны покинуть пределы нашей страны. В обратном случае они будут брошены в темницу, и находиться там, пока Мы не решим иначе. Мы все сказали!

- Аудиенция окончена, - возгласил герольд. – Граф Монарский и свита могут покинуть тронный зал!

Аквилонцы мрачно направились в свои покои.

- Сэт и Нергал! – возвопил граф Вессерик, когда закрылась дверь.
- Сэт и Нергал! – повторил он. – Хаген меня прибьет! Митрой клянусь, прибьет как муху! Как комара!
- В этом нет нашей вины, - сказал Веракс, - Если Нимеду взбрело в голову спустить на нас всех собак, то это лично его проблемы. С таким же успехом можно обвинить Бритунию или Коринфию.
- Или Митрой проклятую Стигию, - поддержал его собрат по ордену Селер, - но нет же, куда там, они друзья. Если выглянуть на улицу, то можно увидеть толпы бродящих бритоголовых жрецов проклятого бога. Глупые немедийцы, - он ударил рукой по столу, - но пускай! Пусть объявляют войну! Мы порвем их, как лист истлевшего пергамента. И наведем, наконец, порядок на этой земле!
- Заткнись, рыцарь! - отрезал граф, - Война никому из нас не нужна. Подумай своей головой, ведь я верю, что под этим железным ведром, которое ты на себя нацепил, есть нечто умное.

Селер надувшись, скрестил руки.

- Нимеду затмили глаза эмоции, - продолжил Вессерик, - Случись между нами полномасштабная война и, в конце концов, варвары будут собирать урожай, да пасти коров на наших землях! А бывшие союзники - с удовольствием волочь к себе наши богатства.
- Может и не будут, – буркнул Селер, - я верю в силу своей страны.
- Может и не будут, - согласился граф, - кто знает. А тебе так хочется проверить? По крови соскучился? Рука по мечу зачесалась? Так я могу тебе помочь. Как до Тарантии доберемся, так я тебе отправку на границу с пиктами обеспечу. Или, если тебе болота не очень нравятся, с киммерийцами. Не соскучишься! Так что аккуратней со словами. Сейчас все на пределе. Этот вот, - посол кивнул в сторону Авлия, - своей выходкой перед аудиенцией, чуть себе зимовку в боссонской деревне не обеспечил. В чем проблема Веракс?
- Дела чести, граф.
- Ну-ну, – скривил губы Вессерик, - это какие дела чести могут быть у человека в городе, в котором он пробыл чуть больше четырех дней и в котором никогда раньше не был? Дай догадаюсь - амурные дела или кабацкая драка?
- Господин граф, наши с вами дружеские отношения допускают некие вольности. Однако, должен отметить, что я не низкорожденный пейзанин. А ваши фамильярность и неуместные предположения начинают опасно граничить с оскорблением!
- Вот-вот! – буркнул Селер.
- Полно вам, обоим. – Махнул рукой Вессерик. - Если считаете, что я вас оскорбил, то приношу свои извинения, и все в таком духе. Но, Лют, я должен знать, что могло заставить рыцаря ордена поставить по угрозу дипломатический церемониал и, таким образом, добрые отношения со страной соседкой.
- Как будто это сыграло бы хоть какое-то значение, - саркастически отметил Селер. – И так, и так эти отношения в пятой точке туши Нергала.

[Blade Hawk]

- Неважно! Веракс?
- Дуэль, граф, - глянув в потолок, сказал Авлий. Почти правду сказал.
- Да? Мало нам проблем, так ты еще и прирезал какого-то благородного! И теперь нас ждут приятные неожиданности от немедийских властей…
- Не думаю.
- Не говори мне, что ты его еще и закопал, - в притворном волнении всплеснул руками Вессерик.
- Господин граф, для человека который недавно говорил о больших проблемах, вы чрезвычайно веселы. Я бы даже сказал, ненормально веселы.
- Это я так пытаюсь приглушить печаль и подавленность. Но ты, разумеется, прав. – Вессерик посерьезнел. – Вернемся к нашим делам. А они не пышут блеском и золотом. По правде говоря, я не ожидал подобного исхода сегодняшней встречи, да и, наверное, никто из нас. Однако, Нимеда можно понять. В конце концов, нейтралитет между нашими странами зиждется на чрезвычайно зыбкой основе. Задавить соперника мешает только знание того, что тот может дать сдачи. И весьма неслабой. Короче говоря, зубы друг другу повыбиваем. Чего, как я уже говорил, ожидают наши «дружелюбные» соседи. Как стервятники. Война же на третий фронт, этот паритет может расстроить. В пользу государства, оставшегося в сторонке. Мы знаем – я, вы, Хаген, что Аквилония к смерти принцессы не имеет никакого отношения. Но зато Нимед этого не знает, и ход его мыслей вполне логичен. Так мы нашему королю ситуацию и изложим. А пока…

Раздался стук в дверь и граф Монарский махнул рукой, чтобы ее открыли.

- А, почтенный Летоний! – воскликнул он, увидев посетителя. – Вы как раз вовремя! Проходите, прошу вас.
Маленький священнослужитель кивнул находящимся в комнате людям и вошел в помещение.
- Садитесь. – Продолжил Вессерик. – В вашем возрасте грешно стоять. Слышали уже новости?
- Да к сожалению. И не скажу, чтобы был очень рад.
- Никто не рад, мой друг. – Вступил в разговор Лют. – Но вам, по крайней мере, не надо покидать город. А Немедии религия вне политики, а жрецы не имеют ни национальности, ни подданства.
- Это так, - кивнул Летоний, - к чести Его Величества Нимеда, он предоставил огромные свободы верованиям и учениям.
- Ага, - мрачно заметил Селер, - в том числе и лысым Сэтолюбам!
- Ну, ничего не поделаешь, - развел руками старец, - за все надо платить. Кроме того, главные наши битвы проходят не на кровавых ристалищах, а в умах прихожан. Кстати, не все змеепоклонники бреют голову.
- Это вы про умы хорошо сказали. Только иногда этим умам надо помогать… Тяжелой палицей по черепушке!
- Категорически не согласен с вами, молодой человек, - отрезал Летоний. - Вообще-то с дубинами могут бегать обе стороны. И к чему это приведет, знаете? К кучке людей, размахивающих палками на горе трупов с пробитыми головами!
- Давайте отвлечемся от споров с чересчур ретивыми служителями бога нашего, пресветлого Митры, - прервал граф Вессерик, - и все-таки вернемся к делам насущным. Когда вы к нам присоединились, я, как раз, начинал разговор о том, первым делом необходимо решить проблему с уведомлением и подготовкой к переезду наших соподданных. О, я уже представляю лица членов семей графов Пуантенских, Тунских и Пеллийских, баронов Амилийских и Торхских, и еще пара десятка аристократических родов. Еще бы – надо будет сдвинуть тушки Их Светлостей с насиженных мест! А потом эта орава отправится в Тарантию и проест всю королевскую плешь Хагену. Так его достанут, что он точно меня прибьет, Митрой клянусь! Впрочем, оставим лирику. Почтенный Летоний, ваша помощь нужна по следующему вопросу. Как вы понимаете, сил наших скудных не достаточно, для того, чтобы в течение нескольких дней оповестить всех представителей аквилонской короны, рассредоточенных по Немедии. А вот у Храма возможностей для этого, безусловно, больше. Я не сомневаюсь, что Нимед в кратчайшие сроки разнесет вести о, скажем так, политических изменениях. Но, разумеется, надо чтобы не осталось никого, кто бы мог случайно остаться в неведении. Дело завертел Нимед, а со светлейшими особами придется потом объясняться мне.
- Хорошо, - кивнул священнослужитель, - я передам своим братьям вашу просьбу. Мы не откажем в помощи в богоугодном деле. Думаю, очень скоро послания дойдут до своих адресатов.
- Замечательно. Обсудим еще пару моментов…

Совещание, во время, которого было обсуждено еще десяток вопросов, продлилось примерно час.

- Итак, господа, завершаем! Рыцари расходитесь по своим покоям, завтра у нас тяжелый денек намечается. Позовите кто-нибудь оруженосца – пусть он проводит почтенного Летония в храм. Всего доброго, спасибо за работу!

Люди стали покидать комнату графа. Авлий задержался.

- Граф, разрешите обсудить с вами один вопрос, - обратился он к Вессерику.
- К Нергалу официоз, - махнул тот рукой. - Что случилось? Не говори, только, чтобы я тебе помог закопать того, с кем ты дуэль проводил… С кем ты бился все-таки? И где?
- Событие имело место в таверне «Червленый щит».
- Кто-бы-мог-подумать! – хлопнул Вессерик себе по ноге. – Просто замечательно! А завтра мы узнаем, как благородный рыцарь святого ордена, славящегося своим благочестием, непогрешимостью и безупречностью, снес кому-нибудь башку в пьяной кабацкой драке!
- Не все так просто, граф. Никого, кто мог бы описать произошедшее, кроме, пожалуй, трактирщика, не осталось. А он вряд ли будет распространяться о моей персоне.
- Ты что еще и всех свидетелей перерезал? – закатил глаза Вессерик. - А трактирщика запугал, да?
- Нет, все кто хотел, разбежались. Да бились не двое и даже не трое. Вряд ли мое участие было столь заметно, чтобы трактирщик меня особо отметил.
- Да уж. Чем дальше, тем интереснее! Ты еще и в массовой драке участвовал? Нет, ну ты мне скажи, ты как в митрианский орден попал? Заплатил кому?
- Граф, о том, что произошло, вы услышите завтра. Не сомневаюсь, что чрезвычайно подробно и во многих вариантах. Через отчеты властей, а также слухи и сплетни. Скажу только, свою честь я не опозорил!
- Ну, допустим, я тебе верю. – Вессерик постучал пальцами по крышке стола. – О чем ты хотел со мной поговорить?
- Произошли еще некоторые события. Вследствие того, что нам все равно скоро возвращаться в Аквилонию, я бы хотел попросить у вас разрешения покинуть Немедию пораньше.
- Можешь сказать, зачем?
- Это не секрет. Поместье моего семейного рода находится как раз по пути. Мне необходимо попасть туда. Выехав сейчас, я сумею завершить свои дела пораньше и успею прибыть в Тарантию примерно в то же время, что и вы.
- Хм… - задумался граф. – Ну, в принципе, со здешними делами мы сможем справиться и без твоей помощи. Да и отряд без одного бойца намного слабее не станет. Хорошо можешь ехать. Только, ты не боишься потеряться в пути? Едешь в одиночку, а времена никогда спокойными и не были.
- Не боюсь граф. За себя постоять я смогу.
- Ну, как знаешь. Когда?
- Да, прямо сейчас.
- Ладно. Хоть и отбытие твое я считаю чрезмерно поспешным, поступай, как считаешь нужным, - граф встал. – Пойду я прогуляюсь. Познакомлю барона Зерфи с новостями. Полюбуюсь на его сонную физиономию. Думаю, он будет очень «рад» меня видеть, - хохотнул посол.
- До встречи, друг мой, - Вессерик и Лют пожали друг другу руки, - пусть пресветлый Митра осветит тебе путь!

Авлий Лют Веракс, не лукавил. Он действительно хотел посетить земли свои рода, где не был уже лет семь. В свое время, лен был дарован его деду графом Монарским. Соответственно, теперешний властитель графства Монара – Вессерик, являлся для Веракса сюзереном. Тем не менее, отношений «господин-подчиненный» между ними никогда не было. Сверстники, оба, в самом юном возрасте, были представлены к королевскому двору пажами, где, будучи земляками и обладая схожими характерами, крепко сдружились. Как и в любой общественной группе, среди придворных детей господ, им пришлось силой и умом завоевывать себе уважение и авторитет. Это им вполне удалось. Да так лихо, что привлекли внимание графа Пуантенского, и мальчикам было предоставлено особое духовное и военное воспитание. Одновременно стали оруженосцами и вместе с рыцарем в подчинении, которого были, прошли несколько военных компаний. Пути их разошлись после получения каждым рыцарского звания – граф был приближен ко двору, а Авлий был замечен и приглашен в элитный рыцарский Орден "Пылающего Света". Тем не менее, Веракс и Вессерик друзьями быть не перестали.

Аквилония – это единственное государство в мире, где связь монарха с культом Митры была наиболее тесна. Король - это правитель, избранный богом. В своем мудром величии, он не забывает прислушиваться к советам тех, кто удостоен благодати говорить с Митрой, и помогает им, силой и средствами, укреплять божественное слово. Не мудрено, что только в Аквилонии могло появиться объединение благородных рыцарей, подобное Ордену "Пылающего Света". Орден – это братство отборных воинов, которые были избраны храмом солнцеликого Митры, для того чтобы нести божественный свет в темные уголки, где до сих пор не горит пламя истинной веры, защищать добро и справедливость, защищать угнетенных и помогать страждущим. И Веракс нес его, не разу не запятнав чести своей. С ростом авторитета, он все реже и реже появлялся в родных землях, которыми управлял его отец, вместе со своми многочисленными потомками – братьями и сестрами Авлия. А потом и вообще перестал их посещать.