"Гора Бен-Морг"

[Элиас]

Элиас дие Амартер, оруженосец Ральга дие Треггарта

1163 г., двадцать первый день третьего осеннего месяца. Немедия, безымянный тракт на северо-запад от Бельверуса, около восьмого колокола пополудни.

Если у человека и города могут быть какие-то личные отношения, то у месьора дие Амартера и блистательной столицы немедийского королевства они были – как у рассорившейся богатой куртизанки и нищего поклонника, некогда по капризу дамы приближенного за красу и хорошо подвешенный язык, а нынче выставленного за дверь с наказом более не показываться. Два или три раза в год красотка в одеянии из каменных стен и черепичных крыш меняла гнев на милость, допуская былого воздыхателя к себе, а затем все повторялось сызнова.
Полгода в унылом, заливаемом дождями или засыпаемом снегами Бларвике он мечтал о поездке в столицу, а, оказавшись здесь, с тоской понимал – время уходит, его забывают, надежды напрасны. Ему не вернуться ни в королевский замок, ни в пропитанные тайнами и секретами стена Вертраэуна, ни на Побережье – только если случится чудо и на медном блюде играющей в кости Судьбы выпадет какое-то особо удачное сочетание знаков. Семь лет ссылки в провинцию, осталось еще четыре года, но «семь лет» в его случае – то же самое, что «навсегда». Даже если ему позволят вернуться в столицу, на что он может рассчитывать, с его-то подмоченной репутацией?..
И писем с Золотого Побережья не приходило вот уже четыре луны… Или пять? Там его тоже позабыли, с глаз долой – из сердца вон, прошлое осталось в прошлом, умерло и похоронено под могильной плитой без надписей. Теперь в его жизни есть только старая крепость в отрогах Немедийских гор, начальство с отсохшим чувством юмора, заказы на арбалетные стрелы и возможность всласть полаяться в Интендантском ведомстве. Поездки в Бельверус – два, самое большее три раза в год. Которых он сначала ждет, изнывая от нетерпения и украдкой считая дни, а потом мечтает поскорее убраться из ненавистного города, кляня себя за юношескую тупость и допущенные когда-то промахи, за которые приходится расплачиваться теперь.
Но на сей раз из Бельверуса они убрались с чрезмерной поспешностью. Бросив в столице Лысого Аркчи и его десятку с поручением завтра же забрать из кузницы заказ, свалить на телеги и резвым духом гнать на Полночь, в Бларвик. Остались впятером – месьор Ральг, он сам и трое гвардионцев из тех, кого Элиас за глаза и в глаза именовал «треггартовой сворой», люди надежные, проверенные и начисто лишенные душевной тонкости.
Никакой необходимости столь спешно возвращаться к опостылевшему ярму и крепости Элиас не видел, они вполне могли задержаться в Бельверусе еще на пару деньков. Кроме одного-единственного объяснения, нелепого, но, как ни странно, наиболее подходящего с точки зрения формально-схоластической логики или как там именовалась эта мудреная наука, вдалбливаемая в бестолковые головы кадетов Академии…
Давешний старик из «Червленого щита».
Беззвучные слова, возникавшие прямо в голове, доносившиеся откуда-то издалека, размытые, точно чернила на залитом кровью пергаменте, и вместе с тем – ясные и острые, как бахрома сосулек на краю ледника.
Короткая потасовка, покойник и нечто, до смешного смахивающее на очередное «Пророчество о Пришествии Зверя» из замшелой летописи, купленной в антикварной лавке и переведенной фанатичным магом-недоучкой с забытого языка. Недоумение во взглядах тех, кто оказался рядом трупом старика, в глазах невольных убийц старого асира в белом и золотом – недоумение, которое он успел подметить, неопровержимое доказательство того, что они тоже слышали. Невесть каким ветром занесенные в Немедию уроженец Черных Королевств и девица-стигийка, молодой купчина, какой-то парень, выглядевший, словно трехнутый пыльным мешком из-за угла…
Они слышали.
Слышали и, возможно, тоже начали действовать на свой страх и риск.
Уж дие Треггарт-то, во всяком случае, начал…
Элиас на миг скривился. Зима неизбежно грядет - и без того не лучший из трактов королевства превратился в кашу из тающего снега и грязи, особо не погалопируешь, не на плацу. Волей-неволей пришлось тащиться куда медленней, чем настаивал центурион. Но, приглядевшись к окружающему пейзажу, оруженосец рассудил, что до привала уже немного. Придорожный трактир «Три топора», где они обыкновенно останавливались на ночлег по дороге в Бельверус и обратно, должен быть самое большее в получасе неспешной езды. Даже у Треггарта должно хватить ума понять, что гнать и без того уставших коней по скверной дороге ночью – не лучшая идея…

[Элиас]

- Амартер!
- Экселенс?
Неистребимая привычка давать знакомым прозвища привела к тому, что свое непосредственное начальство Элиас стал именовать на зингарский лад – без особых на то причин, просто чтобы веселее было. Он толкнул фыркавшую кобылу пятками в бока, поравнявшись с центурионом и его злобным рыжим жеребцом, имевшим целый букет пакостных привычек, как-то – кусание незнакомых и внезапное битье задом. Мессир дие Треггарт сегодня не баловал ординарца вниманием, кроме нескольких брошенных вскользь приказаний, и даже не поинтересовался, чем закончилось исполнение его вчерашнего поручения.
Впрочем, чем могло закончиться?..
Кони перешли на шаг, из-под копыт разлетались фонтанчики мутной грязи. На разлапистых еловых лапах кое-где виднелся ноздреватый снег, полнеба затянули свинцовые низкие облака.
- Я слушаю, - напомнил о себе Элиас.
Покосился на сотника, хозяина и повелителя двух сотен душ, обитавших в забытой богами и людьми крепостце Бларвик. Дие Треггарт, и так-то не образец кротости и хорошего отношения к ближним своим, выглядел нынче особенно мрачным. Впрочем, нет - даже не то чтобы мрачным, а, скорее, глубоко задумавшимся над неким весьма трудным вопросом. Из тех, что люди имеют привычку задавать себе на склоне лет, а потом маяться с поиском несуществующего ответа.
- Ты все сделал?
- Разумеется, - ординарец негромко хмыкнул и мотнул горловой. С капюшона плаща полетели брызги – то ли мелкий дождь, то ли растаявший снег.
– Сделал, как надо. Только… - он поколебался, прежде чем задать вопрос: - Только зачем это было надо, экселенс? Туповатый подмастерье из кузнечной лавки…
- Он слышал, - отрезал центурион. – Ты понял это не хуже меня. Должен остаться только один. Значит, один долой – это правильно.
- Экселенс, да я вас умоляю! Из этого чурбана такой же охотник за силой, как из меня куртизанка…
- …Куртизанка б из тебя вышла отменная. Он мог начать болтать. Мог начать задавать вопросы.
- Теперь не начнет, - Элиас сладко прижмурился, вспоминая приятное – последние судороги, последний вздох, последнее всегдашнее удивление в тускнеющих глазах жертвы. – Скрутил ему шею, как цыпленку.
Дие Треггарт бросил на подчиненного короткий испытующий взгляд:
- Получил свое удовольствие, поди?
- Да полно вам, экселенс. Обычная работа. Чуть более грязная, чем всегда. Какое там удовольствие…
- Угу, как же. То-то ты, вместо чтоб быстро и аккуратно загнать нож под лопатку, сворачивал голыми руками башку. А парень-то здоровенный. Небось долго возился и прижимался, а?
- Простецы не в моем вкусе, - отрезал Элиас, не любивший подобные разговоры. Ральг был прекрасно осведомлен об этой его нелюбви, и потому не упускал случая лишний раз подразнить ординарца.
Два года он его дразнит. Два года, с тех пор, как королевским предписанием проштрафившегося наследника семейства Амартер загнали в глухомань Полуночной Немедии на границе с Пограничьем, приписав к гарнизону Бларвик, а сотник Треггарт решил, что ему пригодится толковый и исполнительный порученец. Казалось бы, уж можно и привыкнуть – ан нет, не привык.
- Экселенс, - центурион опять погрузился в это свое ледяное молчание, невольно заставлявшее Элиаса беспокоиться. – Можно спросить?
Кивок.
- Тем вечером в трактире околачивалось не меньше сотни человек. Надо было уж тогда поджигать весь дом, а не охотиться на одного-единственного мальчишку. Экселенс, какого демона мы вообще в это ввязались? Мы ведь из-за этого… из-за того, что наворожил после смерти старый пень… несемся, сломя голову?
Молчание.
- Месьор Ральг, мне всегда было по душе ваше здравомыслие и умение твердо стоять ногами на земле, но сейчас – сейчас вы… вы творите что-то не то. Ну посудите сами, - Элиас начинал горячиться, без нужды дергая повод и заставляя коня недовольно трясти головой, - свалившийся невесть откуда старик, может, вообще колдун и чернокнижник, забытая богами и людьми Киммерия у демонов на рогах, черные камни, могильные курганы, алтарь воинов – готовая сказочка для недоумков! Как можно по столь вздорному поводу бросать все и устремляться невесть куда?
Молчание. Профиль командира спокойствием своим напоминал лик киммерийского каменного идолища. Серый, как речная галька, безмятежный взгляд устремлен вдаль.
- Экселенс!!!
- Не ори, не дома, - наконец снизошел сотник. – Дома, впрочем, тоже не ори. Так чего ты хотел сказать?
- …!
- Это нехорошее слово, сынок, - хмыкнул Ральг. – Больше так не ругайся, а то выпорю. Значит, говоришь, сказочка. И что предлагаешь? Забыть?
- Забыть, перечеркнуть, вышвырнуть на помойку! – с готовностью поддержал оруженосец. – От этих божественных предсказаний никогда и никому не было ничего хорошего!
- Нас и так не ждет в жизни ничего хорошего, - пожал плечами месьор Треггарт. – Ты понимаешь это не хуже меня, и не прикидывайся глупее, чем ты есть. Если ты до сих пор надеешься, что тебя вернут в столицу – ты круглый идиот, Элиас. Все, что у меня впереди – еще двадцать лет сидеть в глуши, раз в год выбираясь в рейд по кабакам. И тебе також.
- Рейд в Киммерию, конечно, вознесет нас на вершины славы, - съязвил оскорбленный адъютант.
- Именно так, - с уверенностью, от которой у адъютанта мороз пошел по спине, кивнул сотник. – Правда, не «нас», а одного из нас. Единственного. Победителя, - с нажимом повторил услышанное от старого асира месьор Ральг. – Но и те, кто пойдут с ним, не будут забыты.
- Я этим победителем не буду, ибо не тронусь с места, - решительно заявил дие Амартер. - Катитесь куда хотите, экселенс. Бегите ловить луну в луже, я вам ведро подносить не буду. Вы дождетесь только того, что вас объявят изменником Трону Дракона и спустят на вас всех собак. Во-первых, никто не дозволял нам беспричинно покидать Бларвик. Во-вторых, ни вы, ни я понятия не имеем о том, что такое эта самая Киммерия. Вы не знаете, где и что искать, у нас зима на носу… В конце концов, экселенс, это ведь просто слова. Никем не подкрепленные, ничем не подтвержденные!
Ничего не ответил на эту пылкую речь Ральг дие Треггарт. Лишь повернулся в седле, склонил голову набок и принялся разглядывать своего порученца – с нехорошим, скучливым интересом, как рассматривают редкостных размеров клопа, решая, раздавить его сразу или перед тем для развлечения погонять щепкою по столу. Так в полном молчании они проехали шагов двадцать, и с каждым шагом Элиасу делалось все более неуютно. «Сейчас возьмет да секанет от ключиц до пупа, - подумалось оруженосцу. – С него станется. Опять же, одним конкурентом меньше… Крепко вам асирская легенда в мозги впилась, командир.»
- Значит, подтверждений тебе, - проронил наконец сотник без всякой интонации.
- Хотелось бы, - скромно согласился Элиас, отчетливо сознавая, что нарывается.
- Так. Ну и интересно мне знать: что ты сочтешь весомым подтверждением? Огненные письмена в небе?
- Это было бы впечатляюще, экселенс. Да, пожалуй, меня бы это убедило.
- Так. Значит, письмена тебе, - задумчиво повторил дие Треггарт. – Приказа твоего командира тебе, стало быть, недостаточно?
Элиас понял, что попался. Скажи он теперь «нет» - и сотник точно снесет ему башку, причем будет в своем праве: приказ командира есть приказ командира, обсуждению не подлежит, исполняется беспрекословно. Вон уж вроде бы и за рукоять меча взялся. Посему Элиас выбрал вариант единственно возможный: тяжко вздохнул, покачал сомнительно головой, почесал озадаченно в затылке (все это просто так, «на публику», чтоб сохранить лицо) и сказал убито:
- Достаточно, экселенс. Я с вами. То есть, я-то, конечно, с вами… Зато прочих вам, боюсь, уговорить потруднее будет.
Сотник спорить не стал. Вместо этого приподнялся на стременах и глянул из-под руки в некую точку впереди на дороге.
- Вижу «Три топора», - буркнул он по результатам наблюдений. – Там и заночуем.

[Fexus]

ЭллаН ...
Эллан бежал так быстро, как только мог. Глубокий снег не выдерживал его веса, и мешал двигаться вперед. Лапы, изрезанные осколками крошащегося наста, оставляли за ним дорожку кровавых следов. Это было больно, каждый новый шаг казался Эллану-волку последним, и не хотелось двигаться дальше. Нужно лечь здесь, ведь опасность за спиной не может быть страшнее смерти, а смерть - лучше нескончаемого бега от погони, настигающей тебя по отмеченным кровью следам... Оставалось затаиться, не двигаться, не дышать и, может быть, надеяться, что опасность пройдет мимо. Но каждый раз, когда желание остановиться казалось непреодолимым, чьи-то острые зубы цепко хватали за загривок и тащили вперед. Сопротивляться не было сил, и волк бежал, уже почти ничего вокруг не видя и не слыша. Размытым белым пятном, среди серых красок окружающей ночи, виделся ему зверь, бегущий рядом, угольно-черные силуэты деревьев обступали со всех сторон, и алым заревом пылала позади неведомая Опасность. Волк оступился и упал, утонув в неожиданно возникшем на пути сугробе. Выбраться не было сил, и никто уже не тянул вперед, заставляя подниматься. На краткий миг возникла мысль – «почему?», но вскоре под теплую шкуру забрался колючий холод, пробирая до костей, заставляя замереть сердце, волк рванулся в последнем, почти бессознательном усилии, и… Проснулся.
Эллан открыл глаза. В единственной комнате небольшого бревенчатого дома было темно, но четкое ощущение времени говорило охотнику, что снаружи уже утро. Вылезать из-под теплого одеяла совершенно не хотелось, но он знал - погасший за ночь очаг скоро остынет, и тогда одеяло от холода не спасет. Эллан встал, разыскивая в темноте брошенную вчера прямо на пол теплую одежду. Сейчас он был человеком, но облик волка никогда не удивлял его ни во сне, ни наяву. Будучи представителем племени Карающей Длани, к этому быстро привыкаешь, и только долго не можешь осознать, что исключительного находят в тебе люди. За шестнадцать лет жизни в двух разных обличьях Эллан престал делить сам себя на человека и волка, и не смог бы сказать, в каком облике проводит больше времени. Сейчас он предпочел бы проснуться волком – человеку было холодно. Длинная рубаха не могла сберечь тепло, мерзлые деревянные половицы неприятно покалывали босые ступни, а от дров в очаге к утру остались лишь неярко тлеющие угли. Эллан натянул штаны и обулся. Меховая куртка за ночь покрылась инеем, и негромко хрустела при каждом движении, забирая сохранившиеся в теле остатки тепла. Охотник положил в очаг пару дров из сложенной в углу кучи, бросил на угли несколько тонких веток. Возникший язычок пламени выхватил из темноты молодое, почти детское лицо, отразился в изумрудно-зеленых глазах, и тут же угас. Досадливо зашипев, парень принялся раздувать угли. Со второй попытки пламя все же разгорелось, с треском вгрызаясь в сухое дерево, стараясь вырваться из тесных стен очага, но сил возрожденного огня хватало лишь на неяркое освещение и обогрев дома. В прямоугольной комнате, не более чем семь шагов поперек, умещалось две широкие лавки вдоль стен, грубо сколоченный стол с одним кривоногим табуретом, и сам очаг, сложенный необработанным камнем у задней стены. Кто-то затратил немало усилий, соорудив еще и каменный дымоход – подходящего камня вокруг было в достатке, однако чтобы плотно подогнать камни друг к другу, еще и соединив между собой прочным раствором, нужно было порядочное количество времени.
Особенности строительства охотника не интересовали – сам он участия в создании дома не принимал, и даже не представлял, кто и когда этот дом построил, хотя жил здесь вместе со старшим братом уже достаточно долго. Несмотря на разницу в возрасте почти в пять лет, братья не сильно отличались. Широкоплечий и высокий Эллан выглядел взрослее, чем был на самом деле, и почти одного роста со старшим – Элларом. Глаза обоих братьев удивляли редким цветом натурального изумруда, темно-каштановые волосы не отличались даже оттенком, как и губы – одинаково бледно-розовые. Только на лице Эллана они почти постоянно изгибались в легкомысленной улыбке, в отличие от более серьезного старшего брата. Внешнее сходство как будто подчеркивалось почти одинаковыми именами, вот только Эллан собственное имя сокращал до Эл, а Эллара почему-то именовал коротким Лан. Почему именно так – младший вряд ли бы ответил, но сейчас это стало привычно для обоих.

[Брэнт]

Эдвин

Эдвин замерз. Он еще спал, но уже ощущал холод. Пытался его не замечать, отрешиться, однако ничего не получалось.
- Б-ррр, - поежился немедиец, слегка приподнявшись с кровати.
За окном было темно, но Эдвин практически не сомневался, что до рассвета осталось всего ничего. По идее можно было бы уже подниматься. До вечернего визита к отцу предстояло заполнить немало бумаг с отчетом о последней поездке в Хоршемиш, поставленных туда товарах и подписанных крупных торговых соглашениях.
Эдвин грустно улыбнулся, вспоминая, сколь приятными выдались эти последние полтора месяца. Он был чужаком в далеком краю, где мало, кто слышал о Кьермоне Эберхарте.
О его торговой конторе в Кофе народ говорил много и с удовольствием, хоть и не всегда придерживаясь куртуазных выражений, а вот о нем самом почти ни слова.
И Эдвин от этого был счастлив.
Ему надоело слушать, как отца называют мясником, падальщиком, шакалом. Как точно в таких же выражениях отзываются о нем и о его сестре, хотя они к деяниям своего отца не имели никакого отношения. Но людям на это было плевать, ведь, как говорится, яблочко от яблони далеко упасть не может.
Хуже всего было то, что Эдвин точно знал, что все, в чем обвиняют отца, правда. Он убивал, обманывал, предавал, шел на любую низость, ради того, лишь бы потолще набить свой карман золотом. Даже сейчас, будучи одним из пяти богатейших купцов Немедии, он до конца не отошел от темных делишек. Кьермон Эберхарт был законченным мерзавцем.
Но детей своих Кьермон любил: и Альбину, и Эдвина. Никогда и ни в чем они не знали от отца отказа. Дочь этим своим положением пользовалась на полную, сын же предпочитал находиться в тени. Он любил отца, но ему не нравилось, что их семью все ненавидят.
Потому Эдвин, как только выдавалась к тому возможность, отправлялся с караваном в одну из тех стран, где находились торговые конторы, основанные отцом. Смотрел, как работают поставленные заправлять там купцы, не пускают ли в свой личный карман чересчур много золота в обход Эберхартов, изучал, какие товары стали лучше продаваться, какие хуже, что говорят в тавернах о местных правителях, не грядут ли в политике перемены. Одним словом, отслеживал все изменения. Но самое главное, он отдыхал. Отдыхал от ядовитых взглядов, злобных шепотков, плевков за спиной. За пределами Немедии он был просто красивым и богатым молодым человеком. Там никто не знал, кто такой Кьермон Эберхарт.
И вот не далее как прошлым вечером Эдвин вернулся из очередного своего «побега» за пределы Бельвруса. На этот раз в Хоршемиш. Там было хорошо: вкусное вино, красивые девушки, которые знали толк в любви, и полная свобода от всего. Частичку этого счастья Эдвин привез в своем сердце и сюда в столицу Немедии. Ему все еще хотелось радоваться и совершенно не хотелось возвращаться к реальности.
Но Бельврус он на то и Бельврус, что сразу ставит людей на место. Холодная северная столица, в которой нет места мечтам.
Стоило Эдвину с парой верных людей зайти вчера в свой любимый «Червленный щит», отметить возвращение домой, как сумасшедший асир вдруг решил показать окружающим, что он воин хоть куда, а остальные присутствующие в сравнении с ним только хлев мести способны. Эдвин, глядя на движения северянина, про себя с данным постулатом согласился и поспешил донести его верность до своих охранников, запретив им даже близко подходить к ненормальному старику.
Потом оба воина благодарили юного Эберхарта за то, что их предостерег. Молодцы дураками не были и свои силы оценивали трезво: вступи они в драку, асир бы их положил.
Но до их благодарностей Эдвину особого дела не было. Весь оставшийся вечер его мысли занимали лишь те слова, что он услышал после смерти старика. Бог могильных курганов искал нового избранника. И Эдвин мог стать одним из претендентов на эту роль. Надо лишь было найти в Киммерии нужную гору, добраться туда и остаться в живых. Вторая и третья часть этого не лишенного простоты и элегантности плана казались Эдвину весьма и весьма трудновыполнимыми.
Потому он и не стал снаряжаться в путешествие в далекий киммерийский край, а пошел домой, съел приготовленный старой служанкой ужин и лег спать. В конце концов, какая из торговца может получиться аватара Крома? Он мечом-то владел на уровне не слишком одаренного стражника, не говоря уж там об огромных секирах.
Но в предрассветный час молодого Эберхарта разбудил холод.
- Мерзко-то как, - уже менее лаконично высказался немедиец.
Эдвин прислушался к своим ощущениям, и понял, что вылезать из кровати он пока не хочет. Более того, окончательно просыпаться ему тоже однозначно не хотелось. Можно, конечно, было встать, спуститься вниз и велеть слугам получше протопить дом. Тогда бы и спалось слаще. Но для этого надо было выбраться из-под одеяла. Да и тревожить пожилую пару бритунцев, выполнявших в его доме роль прислуги, в столь ранний час Эдвину тоже казалось неудобным.
В итоге молодой торговец повернулся набок, натянул одеяло на голову и предпринял попытку заснуть. Ведь если аккуратно устроиться и не вертеться, холод рано или поздно должен был отступить.
Постепенно мысли Эдвина стали течь все более плавно и бесконтрольно. Молодой Эберхарт медленно засыпал.

* * *

[Брэнт]

Эдвину снилось, что он мертв. Это было очень странное чувство. У него словно кто-то отобрал все желания, кроме нескольких. Зато они были особенно сильными. И больше всего ему хотелось снова ощутить жизнь... и чтобы исчез проклятый холод.
Холод. Он нарастал и нарастал.
В итоге Эдвин не выдержал и снова проснулся. Но холод никуда не исчезал.
Через несколько мгновений немедиец сообразил, откуда именно он исходит: что-то через одеяло касалось его левой щеки. Эдвин аккуратно выглянул из укрытия, которое он соорудил над своей головой, чтобы согреться.
Увиденное превзошло все его ожидания.
У изголовья его кровати стояла девочка. Пара секунд понадобилось Эдвину, чтобы понять, что он знает ее.
Звали девочку Ниона. Она была дочерью короля Нимеда и очень часто сопровождала отца на торжественных церемониях. Еще про нее было известно, что несколько седмиц тому назад она пала рук неизвестного убийцы.
Утреннее солнце уже неплохо освещало комнату, и Эдвин без труда различил красное пятно на платье девочки, которое находилось именно в том месте, куда следовало бы наносить удар, имея целью поразить сердце. Этот факт, вкупе с неестественной бледностью девочки и исходившим от нее холодом убедил Эдвина в том, что перед ним не чудом спасшийся ребенок, а самый настоящий мертвец.
Далее молодой Эберхарт действовал столь быстро, как никогда до этого в своей жизни. Он вскочил на кровать, одновременно перемещаясь к стене, на которой в ножнах висел меч, до сего дня исполнявший исключительно декоративную роль. На то, чтобы извлечь его и приставить кончик лезвия к горлу девочку, у немидийца ушло времени не более одного вздоха.
- Ты что такое? – задал Эдвин весьма разумный для нынешнего своего состояния духа вопрос.
Как ни странно, но Ниона на него отреагировала. Она едва заметно пожала плечами. Меч, уткнувшийся ей в шею, она, казалось, не замечала вовсе.
- Не стоит мучить ребенка столь сложными философскими вопросами.
Автором фразы был молодой человек, что устроился рядом с дверью. Вернее сказать, он подпирал ее своей спиной. Явно, на случай возможного бегства Эдвина.
Выглядел парень под стать принцессе Нионе: столь же бледный, с запавшими щеками и почти отсутствующей мимикой. Видимых ран у него не было, зато на шее красовался платок, из тех, что недавно вошли в моду среди состоятельных горожан. Это навело Эдвина на мысль, что перед ним бывший висельник.
- Тогда ответь ты, - сказал купец, потому что чувствовал, что обязательно надо что-то говорить, чтобы не свалиться в панику. Мертвецы не спешили на него набрасываться, но от этого они не переставали быть мертвецами.
- Пожалуйста, - ответил висельник. – Мы с принцессой восставшие. Нас убили, но мы поднялись из могил и сейчас, как можем, поддерживаем свое существование.
- Мы едим живых, - неожиданно добавила принцесса.
Эдвину едва хватило выдержки, чтобы не снести ей голову.
- Не стоило этого говорить, девочка, - заметил ее мертвый приятель.
- Меня вы тоже хотите съесть? – поинтересовался Эдвин дрожащим голосом.
Пока что его необычные гости были с ним откровенным, и он надеялся на еще одни честный ответ. На случай, если он окажется положительным, у Эдвина в голове уже сложился план действий: рубануть девочку и выпрыгнуть в окно, путь к которому ему никто не прикрывал. Был, конечно, приличный шанс разбиться, но перспектива побыть чьим-то обедом радовала Эберхата куда меньше.
- Нет, конечно, - сказал висельник. Эдвину показалось, что слишком поспешно, словно он стремился опередить Ниону. – Иначе мы бы не стали дожидаться, пока ты проснешься, и уж, тем более, тянуть до рассвета. Если ты помнишь, я потревожил твой сон ночью, но в темноте ты нас не заметил.
- Тогда чего вам надо? – Эберхарт пытался скрыть облегчение в голосе, но не был уверен, что ему это удалось.
- Для начала, поговорить, - ответил мертвец и в качестве жеста доброй воли отошел от двери на два шага. – Ниона, подойди, пожалуйста, ко мне – ты пугаешь нашего гостеприимного хозяина. А ты, Эдвин, лучше сядь и воткни меч на место. Я маг, и мне все равно, как тебя убивать: с этой железякой в руках или без нее.
Ниона едва заметно улыбнулась Эдвину. Эта ее улыбка выглядела нисколько не зловеще, она была милой и какой-то жалостливой. И немедиец опустил меч. Он сделал это еще до того, как принцесса отошла от кровати и приблизилась к своему старшему товарищу.
То, что она не набросилась на него, немного успокоило Эберхарта, но моральных сил окончательно расстаться с мечом он в себе не нашел. Так вместе с ним и уселся, на край постели, как и советовал ему висельник.
- Я лучше так, - со смущением проговорил он.
- Как знаешь, - не стал спорить оживший покойник. – Мне кажется, что ты уже в состоянии вести беседу, а от меча в этом деле помехи никакой.
- Действительно, - согласился Эдвин, но оружия в сторону не отложил.
- Ты, наверное, хочешь знать, - предположил висельник, - зачем мы к тебе пришли?
Эберхарт кивнул.
- Это вопрос, на который нельзя ответить коротко, – сообщил гость.
- Не поверите, - Эдвин решил, что с мертвецами лучше быть вежливым, и избрал обращение на «вы», - но я предпочту не короткий ответ. Лучше все с подробностями. Визит мертвой принцессы – не самое ординарное событие в жизни купца, согласитесь господин...?
- Филро, - представился мертвец. – Просто Филро, никаких господ. Это лишнее. Принцессу Ниону ты знаешь, да и твое имя нам известно. Так что, первый этап знакомства мы благополучно оставили позади.
- Тогда переходим ко второму, Филро, - молодой торговец чувствовал, что любопытство и интерес ко всему необычному начинают постепенно одерживать в нем верх над страхом. – Я хочу знать, как вы оказались в моей спальне.
- Начнем с того, что меня убили, - принялся было рассказывать Филро, но вдруг прервался. – Нет! Сначала убили ее, - уточнил он и указал на Ниону. – Но это факт известный. О смерти принцессы в столице известно всем и каждому. Да и не только в столице. А вот моя смерть оказалась обделена общественным вниманием. Но знаешь что Эдвин: в том, как мы с Нионой расстались с жизнью, есть очень много общего. В-первую очередь то, что нас убили совершенно незаслуженно.
- Мне было страшно, - сообщила Эдвину о своих впечатлениях девочка. – Очень страшно.
Ее слова прозвучали сухо. Сейчас она явно не испытывала ничего схожего со страхом: скорее всего, в полной мере мертвецам это чувство знакомо не было. Зато, Эдвин это очень четко понял, она ни капли не приукрасила свои тогдашние эмоции: перед смертью принцессе пришлось испытать настоящий ужас.
- Она не понимала, за что ее убивают, - продолжал Филро. – Я же понимал, за что, но мне никак не удавалось объяснить, что, на самом деле, не за что. Меня схватили через три седмицы после гибели принцессы. Дней десять королевские дознаватели потратили на допросы пополам с пытками, после чего отправили на виселицу.
- Тебя обвинили в убийстве Нионы? – спросил Эдвин.
- Пытались обвинить, - ответил мертвец. – Сначала они утверждали, что это я зарезал принцессу, используя магию, чтобы отвести от себя мечи и стрелы охранников. Но все же мне удалось доказать, что хоть я и находился в момент покушения в квартале, прилегающем к дороге, по которой везли Ниону, но был в совершенно другой его части: назвал свидетелей, и те благополучно подтвердили мою версию. Но меня не отпустили. Нет, они просто изменили обвинение. Теперь по их версии я занимался тем, что ворожил, защищая настоящего убийцу. Королевские маги отыскали следы моих заклятий. Оказалось, что ими действительно мог пользоваться некий маг, помогая осуществлять покушение. Конечно, имелась еще сотня способов их применения, но это никого не интересовало. Стража получила приказ покарать убийц и добросовестно его исполняла. Таких, как я, «возможных соучастников преступления», мне думается, они перевешали не меньше пяти десятков. Кого-то даже казнили прилюдно.
- Дураки, - заключила принцесса.
- Пожалуй, - согласился с ней Филро. – Только вот убивать магов – это занятие очень неблагодарное, особенно, если маг не хочет умирать.
- Ты не хотел, - на этот раз пришла очередь Эдвина делать выводы.
- Очень не хотел, - сказал покойник. – Меня просто разрывали на части злость и обида. Я погибал совершенно не за что. И тогда я решил не умирать.
- Разве такое возможно? – удивился молодой Эберхарт.
- Только, если знаешь соответствующие заклятья, - ответил Фирло. – И вдобавок нужно обладать недюжей смелостью. Во-первых, ты лишаешь себя нормального послесмертия. Во-вторых, очень много живых мертвецов в первые же мгновения своего нового существования сходят с ума. Но я, как ты видишь, благополучно избежал этой участи. Зато обрел немело других проблем: мне постоянно холодно, о доброй половине чувств у меня остались только воспоминания, я вынужден питаться людьми, чтобы думать и просто держать себя в руках...
- Постой! Постой! Об этом поподробнее.
- Ты уверен? Может, лучше обойдем эту тему?
- Нет. Я точно хочу знать.
- Тогда слушай. Здесь все очень просто. Мы, мертвецы, пьем кровь, чтобы заглушить холод в венах. Думаю, даже ты его ощущаешь, когда находишься рядом с нами. Чтобы думать, мы едим мозг, чтобы получить знания жертвы - печень. Остальные части тела восстанавливают наши чувства. Рассказать, что за что отвечает?
- Не стоит. В общих чертах я понял.

[Брэнт]

- Вот и хорошо. И на все эти жертвы я пошел, имея перед собой лишь одну цель: покарать того, из-за кого меня хотели отправить на Серые Равнины. Но убивать всех стражей, что занимались моим «вопросом», да и короля в придачу за то, что подписал указ о моей казни, мне показалось неправильным. Они делали свою работу. Я же желал добраться до истинной причины всех моих несчастий. Мне нужен был убийца Нионы. Из своего краткого визита на Серые Равнины я понял, что этот человек все еще в мире живых. Но его поиски представлялись мне весьма существенной проблемой: возможности немедийской стражи были куда шире моих, и раз они ничего не смогли сделать, то мои шансы на успех были и вовсе мизерными. Тогда я решил пойти неординарным путем. Был один человек, который точно знал, кто убийца.
- Ниона.
- Верно. Не буду описывать тебе всех ухищрений, на которые я шел, чтобы добыть труп принцессы, и заклинаний, которые я применял, чтобы вернуть ее дух с Серых Равнин. Не обижайся, но тебе, все равно, не хватит знаний, чтобы понять, что я совершил, если не подвиг, то уж нечто героическое точно. Потом почти целую седмицу я откармливал девочку, прежде чем она смогла заговорить. И не надо морщиться! Я не убивал невинных граждан: вернул пару старых долгов и разобрался с десятком воров и прочих подонков. Мир от этого стал только чище. А девочке я давал только кровь и те части тел, что не могли повредить ее психике.
- И она назвала тебе имя?
- Ангир, - неожиданно влезла в разговор девочка. – Так звали того, кто убил меня. Он – злой.
- Как видишь, - сказал Филро, - она еще плоха. Должно пройти еще много времени, прежде чем она станет похожа на себя живую. Хорошо, что она себя просто контролирует. Ты – молодец, Ниона.
- Спасибо, Фирло, - ответила принцесса.
- Она назвала мне не только имя, - вернулся к своему повествованию мертвый маг. – Убийцу действительно зовут Ангир. Но девочка еще и описала мне его и даже научилась его выслеживать.
- Она тоже хочет убить его? – спросил Эдвин, хотя у него было чувство, что принцесса хочет прикончить вообще всех живых людей.
- Да, и именно ей он и достанется, - сказал висельник. – Только связав душу девочки с душой убийцы и со своей душой, я смог вырвать ее с Серых Равнин. Теперь она должна съесть Ангира и выпить всю его кровь. Тогда она снова обретет власть над своей жизнью и смертью. Сможет вновь запустить свое сердце либо же вернуться к вечному отдохновению на Серых Равнинах.
- А ты? – поинтересовался Эдвин у мага.
- Я отдал ей свою душу, - равнодушно сказал он. – Она будет решать, какую выбрать для меня судьбу. Есть варианты хорошие, есть плохие, даже хуже нынешнего.
- И что же она выберет? – продолжал любопытствовать Эберхарт. Сначала он хотел задать свой вопрос девочке, но у той был такой отрешенный вид, что он решил, что она может его просто не услышать.
- Неизвестно, - ответил Филро. – Это тоже своего рода философская проблема. В девочке в момент, когда она покончит с убийцей, сольются несколько ее ипостасей: нынешняя – мертвая, живая и та, которую называют, душой. Что из этого всего получится, очень большой вопрос. Не знаю, может, душа страшно обиделась на меня за то, что я ее вырвал с Серых Равнин?
- Все возможно, - не стал лукавить Эдвин.
- Вот и я так думаю, - согласился мог, - но все же готов рискнуть.
- А ко мне-то вы зачем пришли? – спросил торговец. За время беседы он уже научился воспринимать мертвецов, как простых людей. Только немного странных. – Я Ниону не убивал. И Ангира никакого не знаешь.
- Знаешь, - твердо сказала девочка.
- К сожалению, она права, - сказал Филро. – К сожалению, потому что мы не успели добраться до Ангира, пока он был в Бельврусе. Теперь он едет в Киммерию.
- Вот оно что, - произнес Эдвин. Получалось, что Ангир - это один из тех людей, что получили вчера пророчество в подарок от мертвого асира. – Вы тоже все слышали?
- Не совсем, - начал говорить маг.
Но его перебила Ниона:
- Мы съели того, кто слышал.
Филро недовольно прокашлялся.
- Снова ты говоришь лишнее, - попинал он девочке, а потом обратился к Эдвину. – Пока что тема еды занимает ее больше, чем все остальное, и явно больше, чем следует. Но при нужном питании это скоро пройдет. Мы действительно полакомились печенью свидетеля этого занимательного происшествия. Но ты из-за него можешь не переживать: когда мы его нашли, парень был уже три часа как мертв. А есть несвежие трупы – это очень противно. Но это было необходимо: божественное присутствие в таверне, куда вошел Ангир, мы ощутили, так как находились неподалеку, но подробностями нам пришлось разживаться самостоятельно.
- Ладно, получается, Ангира я знаю, - согласился Эдвин. – Но что это меняет? Девочка чувствует убийцу, и вы сможете пройти по его следу и сами. Лично я не вдохновился идеей стать аватарой Крома.
- Без тебя нам не справиться, - сказал маг. – Ты хоть и образованный молодой человек, но некоторых вещей, известных даже начинающим магам и жрецам, не знаешь. Ты не просто один из горстки людей, услышавший пророчество. Это же не объявление о наборе добровольцев в армию короля Нимеда. Это был голос бога. Ты теперь избранный. Исполняя пророчество, ты пересечешь тот горный перевал, на котором тысяча других людей свернет себе шею, ты пройдешь невредимым через залы полные ловушек, яд, который подложат тебе в пищу, не подействует. Все это только потому, что ты будешь исполнять волю Крома, которую он довел до тебя до смертного! И одним из избранных стал Ангир. Нам с Нионой не пройти за ним. Мы погибнем, раньше или позже. Но точно, что мы до него не доберемся. Если у нас не будет проводника.
- Но я...
- Не перебивай. Я не закончил. Прежде, чем отказываться, послушай, что такое аватара бога. Пустив в себя частицу Крома, ты не станешь им. Равно как ты не превратишься в непобедимого воина, способного сокрушать целые армии. Ты останешься собой, но обретешь дар менять судьбы людей. Это и есть божественная сущность. Жизни людей рядом с тобой будут меняться. Может не сообразно твоим мыслям, но сообразно твоим чувствам. А это много. Очень много! Ты понимаешь?
- Кажется, понимаю...
Эдвин всерьез задумался над тем, что делать дальше. Хотя в глубине души у него решение уже созрело.

* * *

[Fexus]

Эллан отошел от очага и остановился посреди комнаты. Как правило, утром охотника уже ждал завтрак, но сегодняшний день оказался исключением. На столе находилась только глиняная посуда, которая без приправы вроде куска жареной оленины была совершенно не съедобна. Вместе с завтраком куда-то пропал Эллар, и даже высказать что-нибудь вроде «я голоден как волк, и готов проглотить живого оборотня» было некому. Жаль. Хотя Эл догадывался, что после того, как он сам благополучно уснул вчера, «забыв» о своей очереди охотиться, старший ушел добывать пропитание вместо него, или затеял, как выразился бы Эллан, «какую-нибудь пакость». Скорее всего, именно второе, так как с охоты брат давно бы уже вернулся. Лавка, на которой он обычно ночевал, сейчас была аккуратно застелена. Шерстяное одеяло на ней будто ровняли ножом, настолько точно его края соответствовали дощатому прямоугольнику, а на одеяле лежала столь же аккуратно сложенная одежда, без сомнения, принадлежавшая Эллару. Все это говорило о том, что старший брат сегодня даже не собирался ночевать дома, а куда-то ушел еще вчерашним вечером. Судя по оставленной дома теплой одежде – ушел он точно не в облике человека. Эл вообразил брата разгуливающего по лесу голым, и с луком наперевес – неплохой образ для очередной легенды о снежном человеке… Настроение немного поднялось, и злобно-голодная мина, придававшая даже человеческому лицу некие волчьи черты, сменилась традиционной для Эллана улыбающейся физиономией. Эл обладал хорошей памятью, но во всем, что касалось выполнения собственных обязанностей, она часто его подводила. Он постоянно «забывал» то о своей очереди охотиться, то об уборке в доме, то о восстановлении лука, на котором рвалась тетива. Лан чаще всего просто делал все «забытое» младшим сам, но временами ему это надоедало, и тогда начинались те самые «пакости». К примеру, сегодняшнее утро вполне могло начаться для Эллана на пару часов раньше с хорошего пинка в бок и требования все-таки отправляться в свою очередь на охоту. По настроению пинок мог быть заменен некоторым количеством холодной воды, что не казалось приятней. Бегать по лесу после рассвета – занятие, в сравнении с ночной охотой, практически бесполезное, но был и второй вариант – купить провизию в городе, выменяв продукты на животный жир, шкуры, гусиные перья или еще что-нибудь. Но это как раз тот случай, когда выбрать приходится лучшее из худших – на двух ногах путь до города от дома охотников занимал чуть ли ни пол дня. В облике четвероногого хищника можно было добраться гораздо быстрее, но в зубах много не унести, а других способов переноски вещей при полном отсутствии рук Эллану придумать не удавалось. Разве что в качестве упряжного волка в санях или телеге – вот было бы зрелище…

И все-таки поведение старшего брата было очень предсказуемо. Его не было дома, это значило, что на сей раз легко отделаться от очередной обязанности младшему не удалось. И ушел он не утром, а еще прошлым вечером – значит, кроме неприятных сюрпризов, можно ожидать и пойманную ночью добычу. Еще раз осмотрев обстановку в доме и аккуратно сложенную одежду, Эллан убедился, что старший брат ушел почти сразу после того, как он сам уснул. Ворох шкур на кровати младшего при этом не значил абсолютно ничего, как и подушка, неизменно встречавшая рассветы под лавкой. Отсутствие среди этого бардака самого Эллана, а также брошенной на пол одежды, свидетельствовало только о том, что младший охотник уже встал, и еще, наверное, о бесполезных попытках старшего приучить брата к аккуратности. Сейчас все осталось без изменений – пройдя мимо беспорядка на постели и оставив замороженную за ночь подушку оттаивать на прежнем месте, Эл налег на тяжелую входную дверь. Дверь отворилась без скрипа, и в комнату ворвался дневной свет, нестерпимо яркий после красноватого пламени очага. Свет лился с неба и отражался от устилавшего все вокруг чистого белого снега. Охотник ненадолго зажмурился, этого времени как раз хватило бы рассмотреть небольшой дом посреди лесной полянки, стоявший, как оказалось, на низком каменном фундаменте – камень почти не было видно из-под снега. В паре шагов от порога дома чем-то хрустел заяц. Стук двери спугнул ушастого зверька, и он поскакал к лесу, оставляя на снегу следы маленьких лапок.Эллан проследил за зайцем, пока тот не скрылся из вида, и еще острее ощутил голод.Желание обойти дом, и наведаться в обустроенный за ним ледник, сразу же исчезло– остатки съестных припасов Эл съел вчера, как раз перед тем, как завалиться спать. Если что и осталось– то только какая-нибудь примороженная зелень, которая без мяса годилась в пищу не более чем пустая посуда. Выходов из ситуации оставалось два – либо идти-таки охотиться самому, либо искать брата. На то, чтобы ждать у Эла просто не хватило бы терпения.

[Хасатэ]

Катанехта

Услышав, как кто-то ходит около лошади, она осторожно выглянула из своего укрытия. Так и есть около ее трофея бродили несколько крестьян споря кому достанется животное. Двое уже сцепились между собой, остальные яростно махали руками.
Катанехта ухмыльнулась и оперлась руками об землю. Предсказуемость твой враг. Предсказать. что сделают крестьяне было не трудно. А у нее появилась идея, как устроить здесь осложнение немедийским властям. Дождавшись, когда все спорщики повернуться к ней, она начала подниматься и одновременно закричала
- А-а-а, - по лесу разнесся ее рев.
Чтобы придать своему крику большего ужаса, она постаралась добавить хрипоты. С листьями в волосах и одежде, испачканным глиной лицом, она должна была выглядеть ужасно. Выпрямившись, она посмотрела на замерших от ужаса крестьян. Только дерущиеся не обратили на нее внимания.
- На колени, - хрипло скомандовала Катанехта.
Они выполнили приказ. Теперь им стало труднее сбежать.
- О Митра, помоги мне. Да будет благословенно имя твое. - заикающимся голосом начал молиться мужчина лет тридцати.
Она вытащила кинжал и подошла к немедийцам. Один из драчунов лет двадцати даже не успел заметить, когда сильная рука схватила его за волосы; вслед за этим нож полоснул его по шее. Катанехта заметила страх на лице второго участника драки.
- Иштар, тебе дарую эту кровь. Пусть твои враги погибнут во тьме. Пусть перед тобой склоняться короли. Иштар прими этот подарок.
Те же слова она повторила перерезая горло каждому из них. Крестьяне даже не пытались убежать. Она не чувствовала за это вины. Да, они ни в чем не виноваты. Да, они не убивали ее сородичей и скорей всего только слышали о Стигии. Но ее планы шли гораздо дальше убийства этих крестьян. Трупы скоро обнаружат. Если солдаты найдут здесь следы магического ритуала, то несомненно обвинят во всем местных колдунов.
Она внимательно обыскала трупы на наличие ценного, прежде чем начать действовать. Для начала она отвела лошадь подальше, чтобы на ней не оказалось следов крови. Вслед за этим, Катанехта начала располагать трупы кругом головами к центру. Она провозилась почти до вечера, располагая тела в нужном положении. От каждой из голов, она вырыла канавку куда сливалась кровь с их шей. Углубление в середине должно было натолкнуть солдат о проведении здесь магического ритуала.
После наступления темноты, она взяла лошадь за поводья и выйдя на дорогу отправилась на север. Ей предстояло провести достаточно много времени в этих местах, и лучше было не привлекать к себе внимания. Первый постоялый двор попался ей в трех инах к северу. Оглядев его снаружи, она кликнула хозяина. На крик вышел мальчишка лет десяти, очевидно, выполнявший роль конюха.
- Заведи его в конюшню и там овса, - приказала она.
Катанехта пошла за мальчиком, чтобы посмотреть как он устроит лошадь. Это было великолепная возможность выяснить настроения местных крестьян. Как она и ожидала, конюх без лишних вопросов сделал все, что она ему сказала. Такие отношения крестьян с их дворянами ей совсем не нравились.
Служка удивился, когда она сама осмотрела лошадь, чтобы убедиться в своих предположениях. Мальчик прилежно выполнял свою работу. Осмотрев кормушку, она нашла что искала: нетрудно было заметить, что среди овса попадались стебли травы. Катанехта понимала, что уже привлекла к себе внимания. Обычный путешественник никогда не поинтересуется, что лежит в кормушке у его лошади.
Обычный путешественник никогда не поинтересуется, что лежит в кормушке у его лошади. Ей не нужно было задавать вопросы, чтобы понять что будет делать этот мальчик. Несомненно, он расскажет о ней в кругу своей семьи или сверстников, но специально не побежит докладывать кому-то еще.
Войдя в общий зал она оглядела посетителей, одновременно считая их. Четырнадцать человек: шестеро местных дружинников за одним столом; двое наемников; трое похожи на купцов; дворянин, скорей всего, из Бритунии; и двое гиперборейцев. Как бойцов Катанехта выделила наемников и гиперборейев. Остальные хоть и носили оружие, но их нервные движения выдавали неопытных бойцов.
Ее появление вызвало свист и веселые возгласы. Некоторые привстали, держа в руках чаши с вином
- Эй, девчонка, иди сюда, - крикнул один из дружинников, - у нас тут есть повод повеселиться.
Он подмигнул свои друзьям и те отозвались хохотом. Катанехта сделала вид, что не обращает на них внимания. Все столы были заняты, и устроиться куда-нибудь одной у нее не было не малейшей возможности. Она выбрала стол за которым сидели наемники. Рядом с ними никто не сидел, и около них было свободно место около стены.
Пройдя к столу, она присела, стремясь оказаться как можно дальше от них. Наемники скорей всего были друзьями, насколько это возможно в их среде; или просто были из одного отряда. Оба немедийцы. Как она и ожидала, они восприняли ее действия. как согласие на постель. Она видела, как в других гостиницах постояльцы лапают служанок, а те бояться ответить отказом. Здесь же женщин кроме нее не было и поэтому взоры всех собравшихся отличались особенной похотью. Здесь на севере, свобода от мужчин была уделом только женщин из дворянства и то не всех. На изнасилования здесь обращали внимания только в семьи несчастных: если женщина не имела высокого положения, то окружающие просто не замечали подобных преступлений.
- Крошка наверно соскучилась по теплой мягкой постели? - поинтересовался старший из наемников, - я могу предоставить тебе свою... в обмен на некоторые услуги.
Разговаривая, он все-таки держался настороже. Лук все еще висел у нее на спине, а наемники должны быть людьми очень не глупыми, чтобы выжить. Топор и кинжал наемник заметить не мог, куртка была слишком просторной для этого. Катанехта, даже не поморщилась. За время своего путешествия, она уже привыкла к такому обращению. Отвечать она не стала.
К ней подошла местная служанка, которую наемники сразу начали лапать. Девушка вскрикнула и отбежала от них. По ее глазам было видно, что здесь такое происходит часто, но никто из девушек не решается дать отпор. И эта молоденькая тоже не захотела просить о помощи. Осторожно, держась подальше от наемников, служанка подошла к Катанехте.
- Что желает госпожа?
- Баранью ногу и кувшин вина.
Служанка закивала и быстро убежала на кухню. Дожидаясь пока принесут еду, Катанехта рассматривала оружие собравшихся. Мечи, кинжалы и только у наемников луки со снятой тетивой.
Дверь в гостиницу распахнулась, и внутрь вошел еще один дружинник.
- Больф, быстро подымай людей. Колдуны опять свои обряды затевают, а вы тут сидите. Быстро по коням.
Больфом оказался немедийский дружинник лет сорока. Она поняла, что это он, потому что он встал самым первым.
Вместе с вошедшим дружинники вышли. Теперь ей стало легче. Врагов осталось всего восемь.
Когда ей принесли еду, она принялась за мясо. Чтобы не выдать себя, она ела руками, вгрызаясь в мясо с видом очень голодного человека. В этом не было нужды, но она хотела убедить присутствующих в своем голоде. Это убедило бы остальных в ее неумении путешествовать самой
Катанехта не поворачивала голову, чтобы смотреть на своих вероятных противников. Ей не хотелось, чтобы кто-то заметил ее взгляды на оружие других. Обычная девушка в этих землях не станет смотреть на чужое оружие. Единственные кто мог заметить, что она воин - это наемники.
Обычно про них рассказывают всякие небылицы. Самое смешное, что это делают те, кто с ними ни разу не сталкивался. На севере наемников описывали, как зверей жаждущих убивать, грабить и насиловать. Рассказчики не знали, что такие наемники долго не живут. Опытные наемники знали, что нет ничего глупее, чем проливать кровь без нужды. Многие часто помогали жителям захваченных городов. Это помогало спастись в случае поражения их нанимателя. За это их не любили правители и любили простые люди.
В чем–то наемники схожи с армией в Стигии. Они так же способны действовать наперекор обычаям и приказам, чтобы добиться успеха. Она давно обратила внимание, что солдаты не тренируются. Поэтому опыт они получают только во время сражений и стычек. Наемники были более опасными противниками, чем солдаты. Они всю жизнь проводят на войне и опыта у них чаще всего больше чем у солдат.
Поэтому Катанехта считала их самыми опасными противниками, если дело дойдет до драки. Но их можно было сделать своими союзниками. Остальные займут нейтральную сторону, если, конечно же, не раскроют ее происхождение. Вскоре, купцы и дворянин ушли в свои комнаты. Гиперборейцы заспорили о чем-то, посматривая на нее и жестикулируя. Кажется, она стала здесь трофеем который многого стоит. Пора было начинать действовать.
Высокий гипербореец поднялся и направился ней. Второй последовал за ним. Наемники остались на местах. Она сразу поняла, что они хотят оценить ее возможности, чтобы обеспечить себе некоторое преимущество. Руки обоих наемников нырнули од стол. Она заметила, что они внимательно и за ней и за гиперборейцами. Они бросятся на сильнейших, чтобы завладеть двумя трофеями сразу.

[Михаэль фон Барток]

Прошу заметить, что это всего лишь обработанные мною воспоминания моего далекого предка, поэтому я не несу ответственности за то, насколько изложенное здесь соответствует реальному ходу событий. Бальдур фон Барток IV, чьим прапрапра….внуком я имею честь быть имел славу не только «Первой шпаги Немедии», но и человека излишне самовлюбленного и склонного к хвастовству. Его «Воспоминания барона Бальдура Вальдемара фон Бартока IV, графа Бельверусского, барона Тор, маршала короны, лорда-протектора Немедии, с присовокуплением некоторых подлинных документов» несомненно, памятник литературы, но многие ученые ставят под сомнение их малейшую ценность как исторического источника, ибо в них «ловким пером фальсифицируется самоё история». При этом по многим вопросам воспоминания барона являются единственным источником на который хоть как-то можно опереться и многовековая полемика по поводу их лживости\правдивости сама уже стала фактом истории.
Меня как потомка славного барона, немало оскорбляет мысль что человек, который спас Немедию от войск Атаульфа Разрушителя, совершил революцию в воинском искусстве своего времени, и после этого отказался от короны, приняв звучный, но не передающийся по наследству титул «лорда-протектора королевства», лгал.
Между тем я, посвятив свою жизнь историческим изысканиям связанным с личностью моего славного пращура, отлично осознаю и то, что барон не был кладезью всех добродетелей, а некоторые его пороки были славны всей Хайборее не менее чем его отвага или талант полководца. Поэтому не в силах утаить некоторые неприглядные факты своей биографии Бальдур в воспоминаниях всячески пытался хотя бы оправдать их.
А впрочем, довольно предисловий…
Слово Бальдуру фон Бартоку IV, в будущем – кавалеру многих орденов и спасителю отечества, а на момент описываемых событий – простому меченосцу, тянущему солдатскую лямку в приграничном форте, который (и тут я передаю слово барону!) «конечно же, это не была задница мира. Так сказать значило бы оскорбить жителей этого славного поселения, многие из которых были моими кредиторами и друзьями. Нет гостеприимный Бларвик не задница мира. Он воистину его подмышка!».

[Михаэль фон Барток]

Глава 1.
В которой читатель знакомится с главным героем сего произведения и узнает о нем немало интересного. Так же он здесь встретится с иными интересными персонами.

Я ведь мог стать королем… Да, пожелай я восседать на Троне Дракона, это наверное не только не вызывало бы возмущения среди знати и в народе, но напротив, породило бы волну ликования.
Я отпрыск одного из древнейших родов не только Немедии, но и всей Хайбореи, и не было бы преувеличением сказать, что не только солдатский император Конан (коего я имел честь знать, когда он еще не только не помышлял быть императором, но и не знал значения этого слова), но и правящие дома Аргоса, Зингары, да и наша собственная немедийская династия рядом со мной лишь выскочки, ибо мы, фон Бартоки были могущественными людьми еще до Падения Ахерона!
Но я не пожелал короны, ибо золото не идет к моим рыжим волосам, а впрочем, довольно об этом!
Позвольте поведать вам о себе (что делать, коль за неимением хорошего трубадура рыцарю пришлось самому сложить о себе песнь).
Я являю собой мужчину выше среднего роста, весьма широкого в плечах и наделенного недюжинной силой, хотя я бы и не посмел назвать себя могучим гигантом. Зато я превосходно владею мечом и пикой, отлично сижу в седле, трижды становился лучшим кулачным бойцом полка и за свою подвижность и ловкость не раз удостаивался сравнений с такими грациозными животными как леопарды или тигры. Впрочем, лучше всего о том, насколько я силен и быстр скажут не слова, а тот факт, что за долгие годы, проведенные в войнах меня ранили всего дважды и одну рану мне нанес Разрушитель, чем можно скорее хвастаться, ибо обычно Атаульф не ранил, а разил наповал. Внешность моя весьма привлекательна для прекрасного пола, хотя волосы мои редкого рыжего цвета, а нос много раз перебит в кулачных поединках.
Детские годы проведенные в отчем доме были воистину благословенными, а
в юности я получил прекрасное образование, но в силу некоторых обстоятельств, которые мне не хочется лишний раз вспоминать, вместо яркой придворной карьеры или хорошей должности в войсках Трона Дракона меня ждала кажущаяся унылой стезя простого солдата-меченосца.
Да-да, вы не ослышались, я Бальдур фон Барток, кузен и дядя королей, носил как все мешковатую форму и отвратительно скрипевшие доспехи, похожие более панцирь некоего гигантского краба, чем на сияющие на солнце латы благородных рыцарей, ходил в караулы и получал жалование столь малое, что по традиции его надлежало потратить как можно более нелепым и быстрым образом в день получения.
Сначала товарищи отнеслись ко мне настороженно. Ведь я принадлежал к благородному сословию, тогда как окружали меня в основном сыновья крестьян. Моя внешность, моя манера говорить и то, что по капризу славного короля Нимеда, я, хотя и был обращен в простого латника, был освобожден от телесных наказаний (король не мог позволить, что бы плеть, предназначенная для спин сыновей мельников, гуляла по спине его кузена) не внушали им симпатии ко мне. Но вскоре после того, как они поняли, что службу я несу на общих основаниях, многие потянулись ко мне. Моя сила и ловкость в обращении с оружием, а так же мой талант к написанию веселых и непристойных песен, кои мы пели хором, очень скоро расположили ко мне сердца этих простых людей, а сам я почерпнул из общения с ними немалый урок. Ведь как ни странно это прозвучит, иные конюхи были умнее иных придворных.
Как простой латник я сражался во многих битвах, неоднократно отличился и был награжден, но пристрастие к азартным играм (о кости, единственный враг, с которым я не могу совладать!) и небрежение дисциплиной мешало моему возвышению по воинской иерархии, а впрочем, я и сам пренебрегал этой возможностью, потому что, хотя живя их жизнью и проникся некоей симпатий к низким сословиям, все равно почитал ниже своего достоинства барона бороться за капральские нашивки с каким-нибудь малым, для которого они были вершиной устремлений.
К тому времени, когда я начинаю свой рассказ срок моего наказания подходил к концу.
Как я сказал уже, в двух кампаниях меня миновали раны, а среди товарищей я имел славу героя, и служба уже не казалась мне столь тягостной. Коль скоро я отличился отвагой, мне были даны некоторые привилегии. Жаловать сына баронов фон Барток каким-нибудь кубком или кошелем золота было нелепо, и мне позволили жить не в казарме, а снимая квартиру в городе, являясь только на учения, а так же держать прислугу и завести семью.
Последнего я был делать нисколько не намерен, слуга мне, привыкшему обходиться малым был не нужен, но собственная квартира, в которой я был хозяином себе и мог держать какие угодно вещи и книги была лучшей наградой из возможных.
Так или иначе, хотя формально я оставался простым латником, положение мое стало привилегированным, в чем-то равняясь с положением офицеров. А коль скоро королевская милость как и королевский гнев имею родство с ураганом – приходят и уходят неожиданно, очень скоро я мог быть не только поднят из ничтожества гарнизонного латника, но и возведен в маршалы короны, офицеры нашего гарнизона уважали меня особо. Впрочем, их уважение в отличье от уважения латников было не слишком мне дорого. Латники уважали во мне хорошего меченосца и веселого товарища, тогда как господа офицеры почитали во мне опального аристократа, и старались набиться мне в друзья, надеясь на мое последующее возвышение. Одновременно они радовались возможности командовать таким высокородным господином как я, находя плебейскую радость в том, что бы отправить меня в караул в день моего рождения или сделать мне выговор за недостаточно начищенную амуницию. Но вместе с тем тот из них, кто особенно тщательно досматривал мою портупею перед строем, через два три дня приходил ко мне на квартиру с бутылочкой отвратительного вина и разговором, сводившимся к тому, что он де не имеет против меня ничего личного, и он имел честь служить под командованием моего батюшки, и всемерно уважает и почитает род фон Бартоков, но не может позволить мне не белить портупею, ибо это может привести к ослаблению дисциплины в гарнизоне.
Вы же понимаете фон Барток, что с этим сбродом иначе нельзя – говорил мне, как равному, как дворянину, какой-нибудь провинциальный рыцарь из тех, что живут со своими крепостными под одной крышей и едят из одного котла (хоть и за разными столами). Я, с которым «этот сброд» делился последним червивым сухарем, чувствовал некоторую неловкость, слушая такие речи…
Особенно гадок мне был некий Элиас дие Аматер, столичный хлыщ с замашками принца крови и манерами мужеложца. Я бы с удовольствием спустил его с крыльца, но все-таки пока я оставался латником, а он офицером, я вынужден был терпеть его панибратство и его привычку брать у меня книги и не возвращать.
Не жесткие койки казарм, не похлебка из залежалой солонины и не общество людей необразованных выводили меня из себя в моем положении, а именно то, что теперь я стоял ниже элиасов всех мастей.
Столь же мало симпатии вызывал во мне и наш комендант, некто Ральг дие Треггард, мужлан в худшем виде, человек «третьего» сословия, лишенный как простодушия сословий низших, так и широты взглядов высших. Чужой и простолюдинам и аристократам, сий муж отличался прескверным нравом.