Львиная скала (первая часть)

[Пелиас почти кофийский]

выложу тогда заодно и это)))
отредактированная и дополненная версия старого рассказа. написан где-то до половины)))

Львиная скала

Сахель на языке племён гвара обозначает «берег».
Берег песчаного моря, которое катит свои барханы от подножия древних, безлюдных гор Ильбарса к богатым равнинам Кешана и Пунта. Гвараты жили на узкой полосе сухой саванны, отделяющей мёртвый песок от радующей глаз зелени мягких саванн. Племя Гвари жило на этой земле давным-давно. На юг и на запад лежали земли Пунта – богатой земли, поставляющей слоновую кость, редкие породы деревьев и благовония в северные страны Кешана, Стигии, Турана... На север и восток простиралась лишь безлюдная пустыня, захватившая земли от Каурана до богатых городов Турана на побережье древнего моря Вилайет.
Само племя Гвари насчитывало не более трёх столетий.
Оно возникло, когда туранские и стигийские эмиссары пытались колонизировать мирные земли Кешана. Завоеватели ушли, но немало их крови текло отныне в жилах аборигенов. Их потомки сохранили некоторые стигийские и туранские обычаи, однако от большинства отказались, вернувшись к бесхитростной и радостной жизни.

Пришелец, пришедший в эти земли с севера вдоль великой реки Стикс, преодолел заросшие сухими колючками берега, где скудная растительность перемежалась колоннами термитников – такими огромными, что они достигали размера хижин чернокожих, а некоторые даже выше. Потратив три дня пути по этой равнине, он вышел к берегам небольшого притока реки Стикс, бегущего откуда-то из земель, граничащих с землями Турана и Иранистана.
В этом треугольнике плодородной земли жили племена Гвари, отдалённо родственные скотоводческим племенам Кешана, и на северной границе их земли, чуть менее засушливой, чем все остальные, стоял город.
Главным местом в городе была набережная.
Именно сюда стекались караваны лодок и речных судов, следующих из самого Великого Луксура, через Птейон, в земли далёкого Кешана, Пунта и далее – в загадочные земли бачвези, буанта и империи Зембанте. И теперь странник сидел на набережной, любуясь её многоголосым, пёстрым, тесным базаром, куда стекались все жители окрестных городков и деревень. Они приплывали в длинных ладьях с противоположного берега реки, где мирные племена гваратов веками пасут скот. Чего здесь только нельзя было попробовать! Редкой красоты девушки с телами цвета полночного агата и лицами, являющими гордую ястребиную правильность черт, позаимствованную ими у ближайших соседей – стигийцев и туранцев, каждые из которых в своё время имели здесь форпосты цивилизации, предлагали тыквенные сосуды, полные свежего коровьего молока. Распространяют особый, острый для непривычного носа запах огромные вязанки сушеной рыбы. Финики, бананы висят рядом с амулетами от сглаза или коротенькими юбочками из пальмовой ткани. Сам базар сложен из огромных плит каменной соли, которой полным-полно немного поодаль, и нестерпимо сверкает в лучах упрямо карабкающегося по выцветшему куполу неба южному солнцу.
Женщины народа фульбе, славящиеся своей красотой, гордо несут на высоко поднятых головах огромные кувшины с водой. Крохотная полоска ткани, обёрнутая вокруг бёдер, составляет весь их наряд. Солнце играет на их эбеновых телах, сияя нестерпимо, как золото, их глаза и зубы весело блестят. Они подмигивают высокому чужеземцу, откровенно любующемуся их красотой.
А любоваться есть на что!
Их груди, юные и упругие, полные и пьянящие, как чаши в час вечернего праздника, гибкий стан, колышущийся, словно стол юной пальмы, крепкие крутые бёдра, лишь отчасти прикрытые куском обветшалой ткани и длинные сильные ноги, готовые часами бежать по саванне без остановки, заканчивающиеся точёными изящными ступнями. Но их возможности заигрывать с чужеземцем ограничены, и они величаво проплывают, как галеоны, по пыльной утоптанной центральной дороге. Но вслед за ними следует стайка весёлых девчат, ходивших собирать плоды марулы, и они волокут их в громадных плетёных корзинах – плоды марулы лёгкие, а потому они щебечут по дороге, перешёптываются и показывают на странника пальцами.
Их чёрные тела обнажены ещё больше, если это только возможно: на некоторых из них вместо куска ткани только ожерелья из бусин или крохотных розовых ракушек – это незамужние девушки, которым нужно поскорее подыскивать себе мужей. А потому они должны привлекать их жадные взоры. Они бросают на иноземца кокетливые взгляды, словно невзначай соблазнительно изгибаются телами – останавливаются, чтобы достать камешек, который якобы застрял между пальцами босых ног, или лукаво поправляют корзины. Высокий чёрноволосый чужеземец с плечами широкими, как чёрногривый лев, отвечает им весёлой усмешкой. Он знает о свободных нравах деревень Чёрной земли, но не хочет никому дарить лишней надежды.
Вряд ли он останется здесь надолго.
Чужеземец отдыхал, облокотившись на тюки с мелкой солью, и походил на юного льва, прилёгшего отдохнуть в тени акации.
Чёрные земли отличались удивительной простотой нравов.
Северянин видел, как полноватый стигийский торговец прямо на улице щупал пышнотелую, гибкую, золотистую мулатку, с чертами, характерными для людей гирканского и кешанского народа, а она кокетливо улыбалась, демонстрируя ему свои прелести и прилюдно договариваясь о цене. Проходящие мимо чернокожие красотки бросали на могучего варвара недвусмысленные жаркие взгляды, а могучий негр, лежащий на циновке в тени от пальмовых листьев, окружённый тремя эбеновотелыми красотками, был самым обыденным явлением.
Жизнь вокруг бурлила, щебетала, звенела и пела. Пели почти все: от толстой торговки жемчужными бусами на рынке до измождённого, подточенного болезнью скотовода, привёзшего продавать сушёное говяжье мясо и – на посмотр – дочерей. Дочери стреляли глазками, создав небольшой ажиотаж. Все желающие – а их было немало – подходили, и щупали, мяли, ласкали их, придирчиво изучая зубы или уши, дёргая за волосы, проверяя их крепость. Чужак ухмыльнулся и сладко потянулся, представив, что сделала бы с ними одна из его бывших знакомых, пиратка из красного Братства, ощутив подобные знаки внимания.
Кое-кто поплатился бы за это головой.
Внезапно от толпы девчушек отделилась одна, гибкая и соблазнительная, словно спелый финик и подбежала к чужеземцу.
— Скажи, кеу, — так называли здесь всех, чья кожа не сияет, как агат, на солнце, — а ты правда из далёких северных земель, где вода застывает и сияет, как соль, на солнце?
Северянин улыбнулся.
— Верно…
Он владел этим странным диалектом, в котором смешались иранистанские, туранские, кешанские, стигийские слова, словно одного языка было мало, довольно неплохо. Фактически, здесь не было единого языка. Стигийцы говорили здесь на языке Кеми, туранцы на гирканском, торговцы из далёких восточных земель – на вендийском, торговые караваны с Юга – на различных диалектах Чёрной Земли, и все прекрасно понимали друг друга. Казалось, знание языков у них в крови. Пришелец легко адаптировался к здешним обычаям, и сам стал говорить на такой же невероятной смеси языков – тем более что ни один из них не был ему родным.
Услышав ответ, девчушка от радости захлопала в ладоши.
— Значит, ты можешь победить ишао.
— Ишао? — нахмурился северянин.
— Ишао, — с серьёзным лицом подтвердила она. — Ишау злой, он приходит, как западный ветер, и уничтожает всё живое. — Чёрные бояться его, говорят, его может победить только белый, что пришёл из земель жгучей воды – той, что лежит на земле, как песок и не уплывает.
Скажи, чужеземец, ты из таких земель?
Пришелец улыбнулся. Там, где он родился, снега и льда было предостаточно.
— Да, я из таких земель, — с серьёзным лицом подтвердил он, невольно любуясь её гибким станом, юными нежными полусферами груди и длинными стройными ногами. Она была словно воплощением нежного, ласкового солнца юга, а чернота её юного тела говорила о том, что оно может быть в том числе и внезапно губительным, палящим и смертоносным.
— Как тебя зовут? — с детской непосредственностью поинтересовалась уроженка земель Гвари.
— Конан, — улыбнулся в ответ северянин. — Я родился в Киммерии, где вода на целых полгода застывает и жжется, а чтобы пить, её нужно сначала растопить.

Чужеземец пришёл с севера.
Великая река Стикс несла свои воды с юга на север.
Река то разделялась на три-четыре русла, неся свои воды сквозь пыльные степи Кешана, то вновь сливалась в единое могучее ярко-аквамариновое море. А иногда разбивалась на неисчислимое число протоков, серебристыми змейками извивающихся и переплетающихся среди бесчисленного количества стариц, купин деревьев и покрытых мхом островков.
Переходная граница между Стигией и Кешаном, представляла собой степь либо плодородную саванну, а территория вокруг могучей реки Стикс являлась бескрайним, заросшим тростником и папирусом болотом, в которым в изобилии водились бегемоты, крокодилы, окапи, огромные гиены, дрофы, а в прилегающих саванах – слоны, зебры, жирафы, шакалы и страусы. Намного южнее, где-то примерно посередине Кешанского государства плодородная степь переходила в бескрайние тропические леса, раскинувшие свои нефритовые макушки над зелёным сумраком древних стволов. Где-то там располагалась древняя столица Гуахара, там же лежала и новая столица Алкменон.

Если бы кто-то посмотрел на эту реку два дня назад, он увидел бы, как по этой серебристой глади реки и скользил крошечный речной кораблик с натянутым полосатым парусом. Попутный ветер, зарождающийся где-то на просторах безлюдных холмов Турана, дул ему в спину, неся утлое судёнышко против ленивого неспешного течения далеко на юг, всё дальше и дальше от мрачных берегов Стигии к зелёным холмам Пунта.
Сидящий у его основания странник выглядел среди этого великолепия по меньшей мере странно.
Его могучему телу более пристала бы просторная корабельная палуба, нежели жалкое утлое судёнышко рыболовецких племён Куша. Хотя его кожа и загорела почти до чёрного блеска, но черты лица выдавали в нём отнюдь не стигийское происхождение. Но какие же ещё белые могли путешествовать в полном одиночестве, в бесконечном удалении от ближайших форпостов цивилизации среди лениво катящих травяные волны саванн юго-восточного края? Иногда странник поднимал голову и весело улыбался, и тогда его глаза полыхали синим светом.

Он преодолел водные пространства – и попал прямо в гущу людской суеты и толкотни. Яркие, чистые краски юго-восточных нарядов, разноцветные груды плодов и загадочных овощей, кипы пёстрых, искристых тканей – чужаку казалось, что он идёт через радугу.
Чего только нельзя было купить на прилавках!
Улыбчивые коричневотелые торговцы предлагали что угодно – от нанизанных на бамбуковые лучины вереницы сушеных лягушек до эбеновокожих хихикающих дочерей. Снующие туда-сюда пироги доставляли сахар, арахис и соль с юга на север, фасоль, рис и поделки из бирюзы – с севера на юг. Продавалось всё! Амулеты от сглаза, лапки сушёных крыс, связки жгучего перца, груды пунцовеющих гранатов, пирамидки инжира и зиккураты кураги. У южного края базара громоздились целые пирамиды-теокалли из соляных плит, белых и тяжёлых, как мрамор.

И всё-таки это был лишь отблеск былой славы.
Уже не осталось никого, кто мог бы рассказать об этом, но некогда, на заре времён, когда предки стигийцев только пересекли Кутшем и впервые осваивались на новых и плодородных землях, здесь, на границе будущих королевств Турана, Кешана, Пунта и Иранистана возникла юная процветающая империя. Богатая земля позволяла снимать несколько урожаев год; соседние скалы были богаты золотом и драгоценными камнями, стада слонов водились в изобилии, забредая даже на территорию современного Турана. Не было недостатка и в ценных породах дерева, и в дешёвой живой силе – земли соседних чёрных королевств поставляли бесчисленное множество рабов. Тех самых, которые стали впоследствии полноправными хозяевами этих земель.

Встречаются на побережье Ах'ры и белокожие люди – но это отнюдь не гиборийцы. Происхождение этого народа сокрыто мраком, однако они издревле обитали в этих землях. Кто-то возводит их происхождение ко временам легендарной Верулии, государства турийской крови, лежащего на крайнем юге обитаемой части Туранского континента. Другие считают, что это выходцы из старой Косалы, порядком перемешавшиеся с гирканцами и кушафитами.
Кое-кто говорит, что это дальние родичи изначальных стигийцев – тех, кто обитали на побережье волшебного восточного моря, ещё до того, как они перемешались с кушитами и другими сыновьями и дочерьми Чёрной земли. Кем бы они не были, но есть в их облике что-то возвышенное, величавое – словно в их предках ходило не один поколение могущественных и гордых королей. Они никогда не живут долго на одном месте, и кочуют от гор Иранистана до просторных долин империи Зембанте. Офирские мудрецы полагают, что само название народа «Гвари» происходит от архаичного наименования предков народа стигийцев – «кхари».

***


Закутанное в сизую дымку небо не принесло желанной прохлады, источая лишь влажный жар. Из кварталов доносились удивительные южные ароматы и мелодичные звучные негритянские песни.
Были здесь и дома побогаче, обрамлённые кустами пламенеющего гибискуса – но Конану было всё равно, лишь бы найти ночлег и пищу, а пара серебряных монет в изрядно отощавшем кошеле гарантировали ему и то и другое. В конце концов, он договорился с одним из фульбе – кажется, с отцом или дядей той самой незнакомки, что разговаривала с ним о Ишао.
Конана отвели в традиционную куполообразную хижину из плотно вбитых в утоптанную землю бамбуковых стволов, крытую искусным переплетением травы и ветвей. Варвар с наслаждением растянулся на ещё помнящей тепло лучей солнца подстилке из сухих банановых листьев. А когда он ночью проснулся от прикосновения чьих-то нежных рук, и ощутил поцелуи жарких ароматных губ на своём лице и прикосновение дрожащей юной груди к своему телу, то ничуть не удивился. Чьё-то нагое тело прижалось к нему и ритм их учащённого дыхания слился с другими дивными звуками ночи.
Но утром его разбудили крики.
Конан проснулся легко, как дикий зверь, подстерегающий добычу на водопое: может, он и задремал немного, но вот, лёгкий шелест травы – и хищник поднял голову, и сверкнули его глаза.
Он поправил перевязь с мечом и вышел, отдёрнув травяную занавесь.
Пёстрая толпа направилась к хижине киммерийца.
— Ишао! — говорили они.
Множество глаз смотрели на дикаря.
— Ишао тут!
— Какого беса тут твориться, — проворчал киммериец.
— Ишао похитил Айо! — невысокая чернокожая женщина упала в ноги киммерийцу.
Конан молча посмотрел на неё.
— Это мать Айо, её имя – Нанир, — сказал за спиной варвара сухой седой старик. — А я её отец.
Мать несчастной девочки со стоном обхватила ноги Конана. Она причитала что-то на неведомом ему языке. Он бережно поднял её на ноги.
— Во имя Крома, что тут происходит?
— Ишао пришёл в земли Гвари! Чужеземец сразится с ишао!
Конан заворчал:
— Какого демона мне с ним сражаться? Если это ваш демон, то снарядите отряд с бамбуковыми копьями и сами поохотьтесь на мерзавца.
Поражённые дикари словно отхлынули назад.
— Ишао – это смерть! Нельзя, нельзя приближаться к ишао!
— К демонам! — выругался киммериец. — Кто-то объяснит мне, что происходит?
Вперёд выступил один.
— Ты последний, с кем она разговаривала, — покачал головой старик с пронзительными умными глазами и сморщенным тёмным мудрым лицом. — А значит, боги выбрали тебя для её защиты. Только ты можешь спасти её от участи, худшей, чем смерть.

Добавлено через 1 минуту
Варварская вера киммерийца допускала возможность сверхъестественных явлений, вмешивающихся в жизнь человека. Мистическое совпадение, свидетелем которого он только что стал, развеяла его последние сомнения.
— Ты прав, — он качнул головой. — В тот раз мы говорили о ишао.
Он повёл плечами:
— Кто ты, старик?
— Шаман! Это шаман!
Собеседник Конана покачал головой:
— Я лишь говорю с Богами, и изредка они говорят со мной.
По собравшейся толпе пролетел испуганный шелест.
— Он великий шаман!
Старый эбеноволицый колдун вновь грустно покачал головой.
— Увы, чужеземец. Возможно, её похитили из-за тебя. Племена буанта верят, что тот, кто упоминает недобрых духов, невольно призывает их.
Глаза старого колдуна выражали лишь сострадание.
Конан со вздохом качнул головой:
— Ты прав. Возможно, в этом есть и моя вина, — он задумчиво повёл могучими бронзовыми плечами. — Я отправляюсь тотчас же и отыщу её.
Варварский кодекс чести не оставлял ему выбора. Если девчонка попала в беду из-за него – самое малое, что он может сделать – это вызволить её из лап адских тварей. К тому же, кто как не она согревала его постель сегодня ночью… Вздох облегчения понёсся по шевелящейся стене живых тел.
Внезапно кто-то воскликнул:
— Но как победить ишао? Он не уязвим для стали и огня. Стрелы облетают его, и дикие животные убираются прочь при его появлении. Мы пытались остановить его, но подобно зловонным испарениям из джунглей, он протёк между нашими воинами и убил многих.
Конан поднял голову и увидел напряжённую живую волну тел. В глазах собравшихся, столь напрямую столкнувшихся с проявлением воли потусторонних сил читалась обречённость и отчаяние.
Варвар обвёл притихшую перепуганную толпу и проговорил негромким уверенным голосом.
— То, что стрелы не попадают в него, ещё не обозначает, что он неуязвим. Порождения мрака и тьмы зачастую быстрее и сильнее обычного человека, но они не бессмертны. Мне уже доводилось уничтожать злых духов. Многие из них уязвимы для огня и доброго честного железа. Те же, кто неуязвим для обыкновенного оружия, имеют другие слабые места. Мне не впервой отправлять их обратно в Ад. Я верну вам обратно Айо.
Внезапно он расправил могучие тёмно-бронзовые плечи и тряхнул львиной гривой, и его голос прогремел подобно раскатам грома:
— Клянусь Кромом Круахом: даже если мне придётся отправляться к огненным океанам Ада, Я найду того, кто похитил Айо и спасу её.


Старый чёрный колдун позвал Конана за собой в свою хижину. Варвар с любопытством уставился на связки сушёных мышей и обезьяньих голов, украшающих это причудливое обиталище.
— Вот, — протянул он Конану. — Возьми. Это прядь волос невинной девушки. Она ничего не добавит к твоим военных качествам, но отнимет часть сил у омерзительного порождения мрака.
Конан с некоторым сомнением воззрился на прядь, но всё же по здравом размышлении засунул её за пояс.
— А что-то посущественнее против демона? — проворчал он.
Старик улыбнулся, и его глаза сверкнули:
— Есть существа, обитающие с нами в подлунном мире, о которых мы ничего не знаем, — негромко сказал колдун. — И существа, которых мы даже не можем представить. Некоторые из них настроены враждебно по отношению к человеку, некоторые равнодушно, а некоторые дружелюбно. Человек всегда может воззвать к силам, которые сильнее его. Они никогда по своей воле не вмешиваются в ход вещей, и никогда не делают за него то, что он должен сделать. Но они могут предоставить в его распоряжение силы, достаточные для выполнения задуманного.
— Человек может воззвать и к злу, — возразил ему варвар.
Старик склонил голову.
— Да, это так. Но зло всегда таит в себе семена собственной погибели. Демон хитёр, но глуп, глуп – ибо не видит гармонии Вселенной и в гордыне своей думает, что управляет миром, в то время как над ним склонились фигуры, величия которых он не может даже осознать. Он не видит их, подобно тому, как кузнечик не видит склонившегося над ним человека.
Сегодня я попрошу Больших Чёрных Братьев, и они защитят твоего Маленького Духа. Странные существа из Мрака и Ночи накроют тебя своим волшебным плащом, и выползший из Ада не сможет причинить вреда твоей душе.
Варвар обнажил зубы в улыбке:
— Что ж, а о своём теле я и сам позабочусь.
Сухая рука колдуна легла на могучие плечи Конана.
— Иди, — с тёплой улыбкой сказал он. — Я верю – именно у тебя получиться обуздать древние страшные силы этой земли. Твоя плоть хоть и уступает чудовищной силе демонов, но дух твой сильнее тварей из Преисподней. Боги и духи наших предков защитят тебя. Прощай!


Его провожал весь городок.
Стояли матери, обнимающие совсем крохотных детей; пожилые матроны, прижимающие к груди тоненьких дочерей, юноши, глаза которых сияли надеждой, угрюмые пожилые патриархи, старейшины с серебристо-серыми бородами. Мать бросилась к ногам северного великана, рыдая и обнимая его колени. Он бережно поднял её на ноги и пробормотал что-то утешительное.
Наконец, они тронулись в путь.
Ему дали в проводники Бас-ара – молоденького тонкотелого юношу с глазами испуганного суриката.
Утром всё вокруг затопил молочный туман: казалось, перед путниками простирается бескрайнее белое море с редкими бастионами островков. А затем взошло солнце, и его золотистые всполохи на горизонте разогнали утреннюю дымку. Прошло мгновение – и всё вокруг вспыхнуло золотом, косые солнечные лучи пробили просеки в ветвях деревьев, а лес показался объятым алым пламенем.
Бас-ар повёл Конана по древней дороге – то тут, то там из травы и папоротника показывались старые плиты, изредка вывороченные и даже поставленные торчком; их облюбовал мох и рыжие пятна лишайника. Они прошли по краю трясины; из заболоченной низины выглянули, словно коричневые островки, соломенные крыши покинутых деревень боро.
— Их всех убил ишао, — пробормотал проводник – и надолго умолк.
А они всё шли и шли.

Вскоре вновь стало суше; среди плотно стоящей стены деревьев и кустарников пестрели огромные пурпурные, жёлтые, алые, белые цветы. Один раз из густой тропической растительности вспорхнула птица носорог, натужно хлопая крыльями. Над благоухающими цветами зависали жёлтые бабочки; из кустов взлетали стайки изящных ярко-зелёных птичек.
Конан шёл, поражаясь необыкновенному буйству природы. А вскоре показалась и их цель. Над шапками перистых пальм возносились ввысь, растворяясь в чистом солнечном небе голубоватые склоны горы.

С обеих сторон к скале подступали джунгли – первые предвестники зелёных лесов Кешана – и потому пришлось подобраться довольно близко, чтобы увидеть, как четырёхсот пятидесятифутовая громада скалы встаёт над рассветным лесом.
Хотя Конан этого и не знал, но древнюю историю хранили скалы Игирри.
По долине Керваншах тянется длинный хребет, который закачивается высокой, отдельно стоящей горой как раз там, где проходит караванный путь из Султанапура в Алкменон. У подножия крутой горы кристально чистые источники по какой-то странной причуде природы по трещинам внутри скалы поднимаются на почти двухсотметровую высоту, чтобы низвергнуться оттуда сверкающим потоком. Искристая серебряная лента падает с огромной высоты, рождая покрывала изумительных радуг, в солнечную погоду – а в земля фульбе почти и не бывает другой – висящих над Аркой Игирри.
Некогда обитали здесь сингалы – «племя львов».
Они торговали с окрестными народами и отдалёнными странами, и страна богатела и процветала.

— Мы пришли, — прошептал Бас-ар.
Конан поднял голову и узрел.
На восточном берегу над покинутыми жилищами скотоводов вырастал сказочный силуэт – дюжина остроконечных башен, украшенных причудливыми контрфорсами и барельефами. Казалось невероятным, откуда это может взяться в такой глуши.
Дворец был удивителен.
Лианы уже оплели его, и его населили полчища шумливых мартышек. Отовсюду слышался их весёлый гам. Они свисали с лиц горделивых, бесстрастных статуй, держась мягкими лапками за громадные носы, веки или уши, выглядывали из священных альковов, с любопытством разглядывали пришедших из темнеющих в глубине ниш, прятались за статуями древних богов.
Их удивлённые мордашки торчали отовсюду.
Бесстрастные каменные лики смотрели на киммерийца с громадных барельефов. Казалось, они знают всё то, что было и всё то, что будет. Загадочная мягкая улыбка ни на миг не сходила с их мраморных лиц. Казалось, они стоят тут уже тысячелетия, и будут стоять ещё столько же, когда горделивые империи рассыплются в прах, а потомки забудут имена древних царей. Вечность смотрела из их прищуренных глаз.
Вся громадная скала была украшена барельефами.

— Дворец изменника Рауко, — выдохнул проводник. — Он выстроил его, спасаясь от гнева брата.
Конан хмыкнул.
— Это проклятое место, — пробормотал Бас-ар. — Я расскажу... Некогда, давным-давно, когда мои предки только пришли с берегов Древнего Моря, двое братьев поделили между собой эту землю. Они оба правили на одном троне. Но затем старший брат предал младшего. Он велел заключить его в темницу, а сам взял себе в жёны его старшую жену. Много людей полегло тогда в тронном зале в ту чёрную ночь... Но младший с помощью верных друзей бежал и спустя пять лет разбил и казнил предателя. Однако не захотел жить в проклятом здании и, уйдя на запад, перевалил через Реку и возвёл Птейон. Так наша земля пришла в запустение. Дворец же стоит до сих пор... Говорят, духи и призраки обитают в нём, ибо по ночам там виден свет и мелькают тени.
Конан устремил задумчивый взгляд на дворец. Призраки?.. Возможно. Однако это было чудесное место для укрытия.
Кто бы не похитил Айо – люди или дьяволы – они понесли её сюда, к дворцу. По дороге он приметил оброненный ей пояс – единственную деталь одежды, что заменяла ей набедренную повязку.
Да, Айо была здесь.
Конан запрокинул голову.
Бас-ар всё рассказывал, но варвар слушал его лишь краем уха.
Здание походило на укреплённую крепость.
Наверх вела лишь одна-единственная тропинка, взбирающаяся почти вертикально по каменному ложу скалы. Её мог бы охранять один-единственный воин. Однако стражи заметно не было. Дорога оборвалась перед крутой лестницей, вырубленной прямо в скале и местами доложенной из кирпича. Кирпич давно обвалился, и сейчас этот путь казался простейшим путём в ад. Конан, прикрывая глаза от яркого солнца, прищурившись, посмотрел на вершину. Дорога впивалась в скалу, словно когти волшебной кешанской птицы Рухх. Но, так или иначе, одолеть эту тропу ему предстояло.

Конан попрощался с проводником – тот убежал так быстро, словно демоны уже поджигали ему пятки. Солнце поднималось всё выше и выше, зажигая алые огоньки в кронах деревьев.
Становилось жарковато.
Но начало тропы лежало с западного края скалы.
Конан вошёл в тень огромной скалы.
Здесь было холодно и даже сыро; у ног клубился белёсый туман, словно стигийские жрецы-отравители укрыли его мертвенно-белым саваном. Конан пробрал озноб. Он передёрнул плечами.
Густая чёрная тень лежала от скалы на земле, укрывая почти сто футов леса. Конану показалось, что он попал в другой мир. Он словно шагнул из жаркой саванны в холод подземного склепа. Тень искажала очертания предметов; всё казалось причудливым, необыкновенным.
Всё казалось возможным в этой глухой темноте.

И потому он совсем не удивился явлению существа.
Страшное чудовище – словно изможденное белое тело гиборийца, чудовищный оскал, горящие в темноте глаза. Конан вдруг припомнил старую легенду – о кофийском воришке. Говорят, что колдун заклял его давным-давно, когда он осмелился покуситься на его сокровища, и теперь он служит - за веком век... не в силах умереть.
Ибо душа его навечно оказалась в плену.
Демон он был или человек, но тело его не выдержало тяжести стального клинка. Почти надвое разрубленное стигийской сталью, оно рухнуло к ногам киммерийца. Переведя дух, Конан бросил взгляд на массивную балюстраду. Наблюдал кто-то за схваткой или нет – наверху не отметилось ни малейшего шевеления.
Айо внизу не было.
Наверняка суеверные южане умерли бы от страха только при одном взгляде на сражённое варваром существо. Но киммериец едва задумался о его существовании – мёртвое, оно занимало его не больше, чем прошлогодний ужин.

Добавлено через 1 минуту
Пора было начинать ход наверх.
А день понемногу вступал в свои права.
Солнце внезапно вынырнуло из-за скалы ослепительным краешком диска. Оно горело, слово алый рубин, пронизанный потоками белого золота. Конан обрадовался его приходу, как старому другу.
Впрочем, его путь всё равно лежал в тени – по западному краю горы.
С течением времени ступеньки практически стёрлись.
Хорошо хоть солнце было скрыто за телом скалы, иначе Конан непременно бы сорвался. Цепляясь окровавленными пальцами за выступы породы, осторожно переставляя ноги и скользя вдоль массивного тела скалы, он медленно, но верно поднимался вверх. Как похитители смогли поднять туда Айо – он не мог даже представить. Разве что лестниц было несколько, и не все такие ветхие, как это – но лучше замаскированные, и даже намётанный взгляд Конана не смог их обнаружить.
Лестница плавно вилась по крутому склону скалы, ломаясь на поворотах и изредка ныряя в тёмное тело скалы.
И тогда внутри, в уютных пещерках, поддерживаемых каменными галереями, она полустёртыми ступеньками взмывала вверх. А затем вновь выходила на солнце, и, отделённая от сотнефутового обрыва лишь невысоким каменным парапетом, взбиралась по рыжеватому телу скалы всё выше и выше, словно легендарный вендийский герой, вознамерившийся в одночасье достичь солнца...
Дворец-укрепление был вырублен прямо в скале.
Конану вдруг вспомнился рассказ Бас-ара.
Легенды говорили, что там, на верхушке был разбит прекрасный сад, где прелестные гурии утешали усталых воинов и мудрых царей. На этот утёсе целых пять лет провёл царь-предатель, в саду, полном земных соблазнов. А спустя пять лет поплатился за своё предательство кровью... Говорили, что когда брат атаковал утёс, как горный лев, он взбежал по ступенькам вверх, расшвыривая воинов, и никто не мог противостоять ему. С тех утёс так и звали – Сигирри, или «Львиная скала».
Скорее же всего происхождение названия была куда более прозаичным: на вершину скалы, каждый, кто мог туда забраться, мог наблюдать бесчисленное множество статуй львов. Львы с человеческими головами, люди со львиными, просто львы – могучие, величественные, опасные. Даже вход на скалу по наполовину обрушившейся тропке вёл через огромную, вырубленную прямо в скале пасть льва.
Но никто уже давно не осмеливался подниматься на гору – с тех пор, как в развалины пришло Зло…

Вот что говорили легенды.
Дворец Аягири по грандиозности превосходил даже пирамиды Птейона.
Он представлял собой удивительное, странное, ни с чем несравнимое зрелище. Сорок четыре колонны поддерживали большой зал, разделённый широкими проходами на прямоугольные нефы. Некогда колонны были обшиты золотом, а крыша, которую они поддерживали – серебром; стены укрывали пурпурные гобелены. Полы были сделаны из плит прозрачного кварца; пластинками из золота и ляпис-лазури были выложены на ней узоры. И это был только первый этаж. Второй этаж окружала колоннада, которую охраняли свирепые статуи львов и всадников с копьями. А на третьей вместо крыши раскинулся замечательный сад. Венчало же это грандиозное строение обшитая золотыми листами пирамида, установленная на четырёх колоннах и ослепительно сияющая в лучах жаркого южного солнца.
Ведь царь скалы хотел превратить свой дворец в волшебный рай на земле.

Более того – вероломный старший брат задумал невиданное дело – возвести благоухающие сады на самой верхушке скалы, на крыше своей крепости.
Искусные архитекторы чертили линии будущих портиков и балюстрад, со всей территории юной империи сгоняли свободных рабочих и рабов, в горах Амальбеки выпиливали плиты лучшего белого мрамора.
Брели с низовьев Стикса бесчисленные караваны повозок с грузом плодородного речного ила, с севера, востока и запада прибывали семена редких трав и кустов, саженцы деревьев прибывали в дар от могучих владык юга и востока. На повозках, запряжённых могучими быками, стали прибывать в столицу большие деревья, бережно завёрнутые в намоченную рогожу.
Волшебная сказка становилась явью.
В своём чертоге, полном земных соблазнов, Айягари правил долгие четырнадцать лет. Четырнадцать лет царь прожил на скале, ни сходя с неё ни на час. С грозной вершины Руятмани управлял он страной. Четырнадцать лет провёл он в оргиях и пирах, увеселениях и забавах, тщась хотя бы на миг заглушить голос совести и страха.
Но отмщение само пришло к нему.
Прошло время, и рухнули высокие колонны, обвалились платформы и лестницы. Неумолимое время превратило роскошный дворец в развалины. Золото и драгоценные камни – пунцовеющие лалы, мерцающие бериллы, искрящиеся хризопразы, сияющие лунные камни, переливающиеся опалы – исчезли в первую очередь. Вслед за ними исчезли и драгоценные покрывала, а спустя десятилетия безжалостный ход времени расправился и с деревянными перекрытиями и отделкой из драгоценных пород дерева. Тысячи лет дворец стоял в безлюдии и запустении.
Но время прошло, и развалины облюбовало зло.

Галерея вилась вдоль тела скалы и наконец превратилась в широкую террасу. А затем она стремительным рывком вырвалась вверх, через пасть гигантского льва, изваянную в скале, к слепящему южному солнцу.
Конан выбрался на ровное место и отдышался.
А затем внезапно напрягся – впереди были голоса.
Женский смех.
Он проверил, как ходит клинок в ножнах – и прошёл через вырубленный в скале проход. И от души выругался.
Никаких руин здесь не было.
Дворец возносился вверх во всём своём великолепии. Золотая пирамида сияла яркими лучами, слепила глаза; дворец, украшенный цветными флагами и изразцами, возносился вверх по крайней мере на пятьсот футов. Его окружали великолепные сады с фонтанами, ручьями и прудами, среди которых виднелись небольшие искусственные островки. На этих островках красовались чудесные восточные павильоны, сделанные из золочёного дерева и слоновой кости. Воздух заполнили ароматы цветов и тихий плески и журчание ручьев.
И в озере купались девушки.
А другие прохаживались в саду – обнажённые красавицы гуляли парами – одна темнокожая, другая – светлая.
Всё это походило на сказку – дивную сказку южных земель.
Благоухали пряные цветы, залитые ярким солнцем, и необыкновенный дворец казался сказочным дворцом из зуагирских легенд. Огромные розовые бутоны золотого лотоса покачивались в прохладном воздухе. Отовсюду слышался нежный женский смех, словно перезвон серебряных колокольчиков. Деревья вокруг росли причудливые, некоторые из которых Конан видел в своих далёких странствиях в Кешане, Зембанте, Пунте и Афгулистане. На стволах деревьев горели латунные фонари, мигая разноцветным светом. Должно быть, это было волшебное зрелище, когда на забытую богами и демонами скалу опускалась ночь.

Конан был настолько ошарашен, что его едва не застали врасплох. Мягкий звук шагов позади него напомнил о том, что здесь он не один. Клинок покинул ножку и мгновенно замер у подбородка незнакомки.
Девушка смотрела на него безбоязненно.
Кроме изящной золотой заколки в волосах, на ней не было ничего. Её прекрасное юное тело словно светилось в пахучем сумраке волшебного сада. Золотистые полусферы груди трепетали, когда она вдыхала пряные ароматы, огромные голубые глаза блистали каким-то волшебным светом. Тонкая талия переходила в бёдра и ноги удивительной красоты. Она казалась живым изваянием шемитской богини Иштар. Она смотрела на Конана с детским любопытством.
Внезапно она заговорила на языке, певучем и странном, неуловимо искажённом, но всё же киммериец узнал в нём восточный диалект Стигии.
— Что ты делаешь, о незнакомец, в чудесных садах Игирри? Неужели ты не знаешь, что сюда запрещено подниматься простым смертным? Или царь Небсет послал тебя?
Волосы встали у киммерийца на голове дыбом. Царь Небсет был мёртв уже двенадцать столетий как. Лишь страшные песни пели о нём у зуагирских шатров.
— А почему, — поинтересовался варвар, — чужеземцам возбранено подниматься в волшебный дворец?
Он опустил клинок.
Словно лёгкая тень проскользнула по беспечальному лику девушки.
— Так повелел царь, — грустно повела плечами она. — Ибо каждое мгновение он опасается нападения своего злобного брата. Злость ведёт его, и его чёрное сердце исполнено страшных помыслов.
— Царь, — эхом отозвался северянин. — И часто вы видите его?
Девушка опустила свои дивные мягкие ресницы.
— К дворцу запрещено подходить... Мы ждём, пока наш хозяин сам позовёт нас.
Она лукаво посмотрела на него взглядом своих волшебных глубоких глаз, наклонив голову.
— Дивно мне, что ты ускользнул от стражников и пробрался в дворец, что охраняют сотни стражей. — Но раз уж ты здесь… скажи мне, как тебя зовут, незнакомец?
— Я Конан, — сипло ответил он ей. — Конан из Киммерии.
— Киммерия? — нахмурилась она. — Что это такое?
— Это страна далеко на севере. Но сюда я пришёл из Стигии, а в неё – из Турана.
— Что ж, Конан из Киммерии! Познакомься, меня зовут Тами, а её – Абалия, — представила на свою чёрную напарницу.
— Тами! — позвали её из глубины сада
— Иду, иду! — откликнулась она. — Прощай, таинственный незнакомец... В моём мире не было людей, подобных тебе... Должно быть, я давно живу на скале. Я никогда не слышала о такой стране, как Киммерия, Стигия или Туран... Я знаю, далеко на севере живут светловолосые дикари, свирепые и могучие, но никогда я не встречала людей, подобных тебе. У меня странное ощущение, словно бы всё течёт в каком-то волшебном сне... Но это ведь просто наваждение, не правда ли? — рассмеялась она, подобно лёгкому перезвону кхитайских колокольчиков. — Меня уже зовут, пора купаться, играть в тань-го и развлекаться. А ты заходи, чужеземец, мои подружки примут тебя с охотой. Но сейчас я, кажется, вижу тень другого стремления в твоих глазах... И надеюсь, ты избегнешь гнева царя!
Конан со вздохом наклонил голову.
— Ты права. Я должен идти. Прощай, прекрасная незнакомка.
— Так мы ведь уже знакомы, — рассмеялась она, словно рассыпав по мраморному полу полный кошель серебряных монет. — Меня зовут Тами, Тами – запомни...
— Я запомню, — негромко прошептал он.
Она рассмеялась, и её смех был словно серебряная песня, что исполняют литавры - столько в нём было веселья и искристого торжества. Серебряная фигурка в последний раз мелькнула между деревьев сада и пропала. Откуда-то издалека донёсся её звонкий задорный смех.

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский выложу тогда заодно и это))) отредактированная и дополненная версия старого рассказа.

и это -правильное решение!